Нашествие из Петербурга в Москву

В.Ю. Ермолаев, канд. геогр. наук

Опубликовано // Дети фельдмаршала, 2000, No 6 - http://www.grif.ru/shtml/j2000/jun00-5.shtml

Массированное кадровое "нашествие" из Петербурга в Москву происходит в российской истории не впервые. Но и в рамках всей истории полученный результат смотрится непривычно. Никогда прежде "питерский" политик не становился главой государства в период, когда столица страны находилась в Москве. Оценить сие событие по достоинству можно лишь в контексте сложившейся традиции поведенческого различия между двумя российскими столицами.

На бытовом уровне такие различия смотрятся комично - москвичи, например, с завидным постоянством называют "белым хлебом" то, что питерцы упорно именуют "булкой". Труднее иронизировать по поводу устойчивого существования "московской" и "питерской" школ в балете или науке. И уж вовсе не стоит думать, будто наличие двух столиц малосущественно для политического будущего России. Поэтому для начала полезно задаться банальным вопросом: откуда пошла сама традиция московско-питерского противостояния?

В первом приближении ответ очевиден. Противопоставление Петербурга Москве - след петровской эпохи, то есть последней пассионарной депрессии в акматической фазе этногенеза России. Однако для понимания актуального политического расклада такого ответа мало. Россия 2000 года прощается не с акматикой, а с надломом. Как следствие, непосредственной основой для формирования поведенческих стандартов новой России служат не стереотипы времен Петра и Екатерины, а нормативы ленинско-сталинские.

Возьмите хотя бы модные политические технологии. Может быть, в координатах политологии дело обстоит иначе, но по своему поведенческому содержанию это вполне сталинские приемы. Нынче они адаптируются к "эпохе реформ" ничуть не хуже, чем приспосабливались вчера к "временам застоя". Таким образом, исходным рубежом для корректной оценки очередного "нашествия" питерцев на Москву в любом случае служит советский период.

Как следствие, во втором приближении московско-питерские коллизии восходят к гражданской войне, то есть пассионарной депрессии надлома. Первым походом ретивых питерцев на "первопрестольную" явилось вынужденное бегство из Петрограда правительства Ленина-Троцкого. Перенос столицы в Москву имел для Питера принципиальные поведенческие последствия.

Поток пассионарных честолюбцев, жаждущих новой власти, потек теперь не в Смольный, а в Кремль. За ними потянулись все, кто искал громкого признания на любом поприще. Они не могли реализовать себя вдали от кремлевских кабинетов. А персоны менее пассионарные, готовые довольствоваться "хозяйственной работой" или интеллектуальными изысканиями, находили свое место и в Питере. Такое сочетание сформировало разницу поведенческого облика двух столиц в советский период. Москва стала поприщем для персон, стремящихся к идеалу успеха, а в Питере концентрировались по преимуществу те, кто довольствовался идеалом знания или благоустройства с риском для жизни. "Град Петров" лишился наиболее пассионарной части провинциалов в пользу "белокаменной", но сохранил прежний объем столичных амбиций.

В новом качестве северная столица представляла интерес разве что для политических неудачников. Поэтому она закономерно и довольно быстро превратилась в своеобразную "страну изгнания" для тех персон из властной элиты, чьи претензии на общероссийскую власть оказались несостоятельны. От первого председателя Петросовета Зиновьева до первого мэра Санкт-Петербурга Собчака такой поведенческий рисунок оставался без изменений, поскольку для утверждения в оппозиции Москве лучшей питательной среды было не найти. Ведь интеллигентные "умники" и усердные "хозяйственники" всегда хотели, но никогда не могли добиться успеха в борьбе с московскими "политиками". Им оставалось лишь резонерствовать, обвиняя своих московских оппонентов в идеологической некорректности, политической жесткости и малообразованности. Именно поэтому Ленинград 1925 года служил базой для "новой оппозиции" Зиновьева и Каменева точно так же, как теперь Санкт-Петербург является прочным тылом для "Яблока" Явлинского и Лукина. Да и нынешние апелляции к петербуржцам насчет "культурной столицы России" ничем не отличаются от давних заигрываний с питерскими рабочими как "солью земли пролетарской".

В течение всего советского периода Питер генерировал политическую оппозиционность Москве с постоянством тучи, несущей дождь. Питерские умонастроения были таковы, что сбивали с пути истинного и самых надежных московских ставленников. Верный соратник Сталина Киров, назначенный секретарем Ленинградского губкома ВКП(б), вскоре после разгрома "новой оппозиции", уже на XVII съезде 1934 года, обнаружил ранее несвойственные ему притязания на высший пост в партии и государстве.

Последующие события показали, насколько значительной считал Сталин исходящую из Питера опасность. Ликвидация Кирова и "кировский поток" положили начало периодическим "зачисткам" среди политического руководства и населения "колыбели революции". Потребовались беспрецедентная по длительности ленинградская блокада, смерть Жданова, "ленинградское дело" 1950 года, дабы положить предел политическим аппетитам "ленинградского клана". Направленность репрессий показывает, что борьба происходила не столько на уровне лозунгов, сколько на уровне группировок. Тот же Вознесенский, будучи Председателем Госплана СССР и автором замечательной книги "Экономика СССР в годы Великой Отечественной войны", предлагал исключительно экономические новации, но это не спасло его от казни.

Эффект сталинских кровопусканий был таков, что "ленинградский клан" в хрущевские и брежневские времена всячески уклонялся от политических заявок. Уделом "ленинградцев" на долгие годы стала экономика. Единичные "питерские" деятели общесоюзного уровня вроде Косыгина и собственно питерские партийные вожди: Романов, Зайков, Соловьев, Гидаспов - неизменно делали себе имя на масштабных экономических программах наподобие реформы 1965 года или пресловутой "Интенсификации-90". Москвичи смотрели на забавы питерских радетелей научно-технического прогресса спокойно, поскольку могли положить под сукно любую программу без ущерба для своих политических интересов.

Равновесие соблюдалось до тех пор, пока кризис перестройки не привел к смене поколений. Тут-то и оказалось, что за истекшие тихие времена в Питере вновь выросло известное количество людей, стремящихся к участию в политических играх. Обстановка "парада суверенитетов" как нельзя лучше востребовала и извечную питерскую оппозиционность, и приверженность экономической проблематике, и навыки писания проектов глобального свойства. Для успеха "питерскому" клану, как всегда, не хватало только политической поддержки в Москве, позволявшей компенсировать неискушенность в кремлевских хитросплетениях.

Эту поддержку выходцам из Питера обеспечил первый Президент России. Властная харизма Ельцина стала той гирей на весах, которая перевесила советскую традицию неприятия "питерцев" в Москве. Только политическая воля Ельцина позволила, в конечном итоге, создать и прецедент 7 мая 2000 года.

Было ли решение Ельцина продуктом сознательного политического расчета или проявлением поведенческой интуиции - неважно. В любом случае оно представляет собой удавшуюся попытку реструктуризации связей в правящей элите. Эту попытку нельзя не признать исторически оправданной и своевременной.

Кардинальные изменения в истории России XVIII-XX вв. всегда предварялись изменением баланса сил между двумя столицами. Причина тому проста. Россия - страна большая и "служилая". Весьма многочисленное столичное чиновничество агрегируется столь плотно, что в этой сплоченной массе искажаются и затухают управленческие импульсы любого революционера/реформатора. Значит, без нарушения сложившихся системных связей внутри властной элиты никакая масштабная реформа невозможна. Перемена столицы или кадровое вливание из одной столицы в другую и есть апробированный способ ломки сформировавшейся элиты для России.

Недаром усиление роли самого Петербурга и выходцев из него в политической жизни страны всегда приходилось именно на эпохи кардинальных потрясений. Само создание Петербурга в качестве альтернативной столицы явилось существенной частью петровского замысла переустройства российского общества. Все великие реформы XIX столетия - от указа о вольных хлебопашцах до манифеста 17 октября 1905 г. - рождались в Петербурге. Но как только революция прервала существование монархии, для реализации нового социального проекта понадобилась другая столица. Однако основы "советского строя" закладывались в Москве именно петроградскими наркомами.

В этом же ряду стоит и последнее по времени укрепление позиций петербуржцев в Москве. Сам факт его свидетельствует, что страна находится на пороге перемен, по своему значению соразмерных с "триумфальным шествием Советской власти". Вместе с тем конечный результат такого усиления несет в себе весьма существенный элемент поведенческой новизны. Избрание "питерского" президента Путина явно выражает отказ от противостояния двух российских столиц в привычных советских формах. Иначе говоря, с избранием Путина президентом трансформировался один из самых стойких стереотипов политического поведения, закрепленных фазой надлома. Именно поэтому инаугурацию второго российского президента стоит рассматривать в ряду прочих индикаторов наступления российского "нового времени".

Разумеется, сие не означает, будто все противоречия между "московским" и "питерским" кланами разом уйдут в область преданий. Однако обозначившаяся смена взаимоотношений "в центре" вполне конструктивна. Конечно, Россия не Москвой начинается и не Петербургом кончается, но без гражданского мира между столицами ожидать гражданского мира в стране никак не приходится.

Не все так просто.

Нашествие представителей cанкт-петербургского клана в Москву нельзя сводить просто к кооптации доверенных и знакомых новому президенту чиновников. В конечном счете, и сам Владимир Путин, и большинство его нынешней "узкой" команды попали в федеральные структуры власти задолго до марта 2000 года и даже до августа 1999 года. И в этом смысле нынешняя "петербургская команда" является прямой наследницей "клана Чубайса", доминировавшей в макроэкономическом блоке правительства в 1994-98 годах. Главная проблема "петербургского клана" заключается в том, что его представители однозначно ассоциируются с праворадикальной идеологией и прозападной внутриполитической и внешнеполитической ориентацией. Известные исключения только подтверждают правило. Однако праворадикальная идеология, если судить по результатам наиболее благоприятных для "правых" выборов декабря 1999 года, остается популярной в предельно узкой части российского общества. Представители праворадикалов даже в родном Санкт-Петербурге оказались изгоями, проиграв решительные политические столкновения дважды - в 1996 и 2000 годах, причем в последнем случае - в весьма унизительной форме. Таким образом, политический ресурс "санкт-петербургского клана" весьма ограничен. Помимо политических моментов это связано еще и с тем, что как чиновники-бюрократы "петербуржцы" за редким исключением проявили себя не с лучшей стороны. Мэрия "второй столицы" в период доминирования там нынешней "петербургской команды" была синонимом неэффективности. Быстро были нейтрализованы московским чиновничеством попытки Г.Грефа навязать в качестве единственно возможной свою идеологию продолжения реформ. Но есть и другой аспект проблемы: при всей оторванности от жизни страны, в Москве за время номенклатурной ротации кадров советского периода сформировались некоторые связи с регионами на личном и профессиональном уровне, которые сохранились, хотя, естественно, в ослабленном виде, и по сей день. Санкт-Петербург такими связями не обладает, а напротив, рассматривается провинцией в качестве "особого" региона, пример которого в еще меньшей, чем у Москвы, степени может быть востребован. Пока Владимир Путин, как минимум, внешне обладает большим запасом политической прочности, фактор регионального восприятия власти не является решающим. Но по мере возникновения потребности в формировании полноценной коалиции с привлечением новых сил, которые не будут в столь значительной степени, как сегодняшняя власть, связаны с периодом правления Бориса Ельцина, специфичность общественного восприятия "санкт-петербургского" клана станет проблемой. И от Владимира Путина могут вполне потребовать принесения ритуальных жертв.

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ] [ >> ]