8. Трудное рождение "Степной Трилогии"

Лавров C.Б.

И вот объявили ошибкой
Семнадцать украденных лет.

Б. Слуцкий

С мертвой точки можно сдвинуться только опубликовав всю Большую книгу в трех частях. В этом я вижу значение моей жизни.

Л. Гумилев

"Семейное положение - нет".

Из "Личного листка" Л.Н. 1960 г.

8.1. На воле

Согласно "Личному листку по учету кадров", заполненному почти каллиграфическим почерком Л.Н. в 1960 году в ЛГУ, начиная с октября 1956 г. Гумилев был старшим научным сотрудником Эрмитажа. В это время он так интенсивно работает, что через некоторое время от переутомления попадает в больницу, о чем сообщил своему другу П. Савицкому: "Сильно заболел и... пишу это письмо в больнице. Я, очевидно, надорвался" [+1]. В 1957 году он впервые в своей жизни получил свою комнату. "Надо думать об обстановке ее и необходимых хозяйственных предметах, вроде ложек и тарелок; надо ходить в лавку за продуктами и стряпать ужин. Я все это умею, но все-таки это дело женское", - писал он в марте Савицкому [+2].

Но он одинок, и совет П. Савицкого - "Род должен быть продолжен! Такова моя мысль" - так и остался без ответа [+3]. Замыслы его грандиозны, но научный багаж формально ничтожен; в 1960 г. у Л.Н было опубликовано всего шесть небольших статей, к тому же довольно "мелкотемных" [+4]. О седьмой - "Хунну", рукой Л.Н. записано, что она "печатается". Он понимал, что для ученого, которому вот-вот стукнет 48 лет - это маловато, поэтому в конце куцего списка добавил: "остальные печатаются". Между тем грандиозны были не только замыслы, но и то, что уже было написано "в стол"; шла правка и дополнение "лагерных вариантов" из того самого чемодана, который прибыл вместе с Л.Н. из Омска.

1956 год. В одном из самых первых писем П. Савицкому Л.Н. сообщал: "Я не решаюсь послать Вам свое основное сочинение "Историю Срединной Азии в связи с историей сопредельных стран с III в. до н. э. по Х в. н. э.", потому что не считаю имеющийся у меня вариант окончательным, ибо большая часть его написана за минувшие 4 года, и Вы легко можете догадаться, что мне была доступна литература только на русском языке" [+5]. Он отправил тогда в Прагу тезисы своей кандидатской и статью по теме дипломной работы. Но сделано было в тех адских условиях (до 1956 г.) очень немало: первый и третий тома "Истории Срединной Азии" готовы соответственно на 75% и 40%. Это - оценка самого Л.Н. на декабрь 1956 г., то есть через считанные месяцы после освобождения. Второй том он планировал закончить к весне.

1957 год. Большая радость: Л. Н. получил предложение об издании своих работ. Он представил две книги: "Историю Хунну с древнейших времен до V в. н. э." и "Историю первого Тюркского каганата VI-VII вв."; обе объемом около 20 печатных листов [+6].

Здесь неминуемо Л.Н. пришел к евразийству. Три тома истории Срединной Азии были посвящены истокам Евразии, поискам трудно складывающегося ее единства. Значительно позже (в 1991 году) он писал, что за обозримый исторический срок Евразия объединялась четыре раза. Поначалу ее на короткое время объединяли гунны, потом тюрки, создавшие свой каганат от Желтого до Черного моря. В третий раз континент объединяли монголы под главенством Чингис-хана. После битвы при Калке монголы поняли, что им надо или мириться с Россией, или завоевать ее. Они склонялись к третьему решению. Россия вошла в единый улус на равных правах с монголами. Монголы были рады, что Древняя Русь служит буфером между ними и европейскими народами. Татары брали очень небольшую дань - на содержание войска, которое защищало Россию от западных соседей. Четвертым объединением Евразия обязана русским, которые, дойдя до берегов Тихого океана и объединив большую часть евразийского континента, за исключением Монголии и Восточного Туркестана, продлили тем самым традицию монголов. Они опять сделали из Евразии очень сильную страну, и сами стали самостоятельной и весьма развитой культурой [+7].

Повторяю, что это было сказано в 1991 г.; давно уже вышли тома "Степной трилогии", каждый из которых рассказывал об одном из объединений Евразии; в печати находилось уже и важное дополнение к ней - по сути четвертый ее том "От Руси до России". А в ту пору у Л.Н. была лишь схема и "заготовки". Удивительное дело, практически не зная евразийцев, прочитав лишь пару их работ, Л.Н. интуитивно вышел на ту сверхзадачу истории, которую отцы евразийства формулировали еще в 20-30-х гг. "Особого рода системой является история России", - писал тогда П. Савицкий [+8]. Ту же мысль более подробно сформулировал Г. Вернадский. "Евразия, - писал он, - есть... область действия русского исторического процесса, русское историческое месторазвитие. Русская историческая наука должна овладеть историей этого месторазвития также и в более ранних эпохах (в течение которых Россия еще не охватывала целиком географической Евразии) - для того, чтобы правильно понять развертывание русского исторического процесса" [+9].

Именно об этом многократно писал впоследствии и Л. Гумилев: "Огромная территория евразийской степи все еще ждет своего исследователя. Особенно это касается периода до появления на исторической арене Чин-гис-хана, когда в Центрально-азиатской степи сложились и погибли два замечательных народа: хунны и древние тюрки, а также много других, не успевших прославить свои имена" [+10]. Было ясно, что необходимо как можно больше использовать богатое наследие евразийцев. Но как?

"Ни Савицкого, ни Георгия Вернадского, ни евразийских сборников, - рассказывает сам Л.Н., - в библиотеках в те сталинские годы, конечно, не было. Правда, в экземпляре книги Н. Толля [*1], который мне попался, было приложение - статья Савицкого "О задачах кочевниковедения: Почему скифы и гунны должны быть интересны для русского?" Поэтому я вынужден был соображать сам и доходить до многого, так сказать, своим умом. Впоследствии, когда эмигрантская литература стала более доступной, я прочитал работы князя Н. С. Трубецкого" [+11]. Необходимо заметить, что Лев Николаевич не только прочитал его работы, но и написал солидную обобщающую статью "Историко-философские сочинения князя Н. С. Трубецкого (заметки последнего евразийца)". Она очень долго лежала в разных редакциях, пока не вышла в сборнике трудов Трубецкого, появившемся в 1995 году в Москве под названием: "Н. Трубецкой. История. Культура. Язык" [*2].

В одном из самых последних в жизни интервью Л.Н. вспоминал, что первой прочитанной им евразийской книгой было историческое исследование Хара-Давана "Чингис-хан как полководец и его наследие: культурно-исторический очерк Монгольской империи XII - XIV веков", появившееся в Белграде в 1929 году [+12].

Кто такой Э. Хара-Даван? Почему его книгу можно было прочитать в СССР, а "классики" евразийства были табуированы?

Ответу на первый вопрос будет посвящен следующий параграф. А сейчас задумаемся, где и когда Гумилев мог читать белградское издание? Дело, видимо, в том, что в 20-х гг. еще кое-что из запретных книг все-таки по недосмотру доходило до наших библиотек. Зайдя в Библиотеку Географического общества СССР, Л.Н. мог бы найти там даже оттиски двух статей "криминального" П. Савицкого с дарственной надписью, присланные из Праги в 20-х гг. Возможно, белградская книга могла дойти до СССР подобным же образом. Неясно, когда Л.Н. увидел книгу Хара-Давана. Так, в письме от 1965 г. П. Савицкий рекомендует ему познакомиться с этой работой [+13]. Не известно, что ответил на это предложение Л.Н.

8.2. Кто такой Хара-Даван?

Вернемся к белградской книге, изданной там на русском языке на средства автора. Оказалось, что Э. Хара-Даван - очень интересный человек и весьма самобытный автор. Родился он в 1883 г. в кочевье, в центральной части калмыцкой степи у бедного калмыка Давы, которого за смуглость прозвали "Хара" (черный). Если коротко ознакомиться с изгибами его судьбы, предстает такая Одиссея перемещений и взлетов, которая нацело разбивает стереотип: "царская Россия - тюрьма народов", разбивает неоднократно и убедительно.

Родители Эренжена были бедны. Отец, не имевший достаточного количества скота, чтобы прокормить семью, был вынужден постоянно работать по найму [+14]. Тем не менее маленький Эренжен учился в улусской школе на общественные средства, а потом, поскольку оказался способным, был отправлен в Астрахань, бывшую тогда административным центром Калмыкии. Летом, на каникулах, он с товарищами едет в Сарепту [*3], поближе к дому. Узнав, что туда приезжают профессора из Петербурга и Хельсинки, собирающие народные мелодии, Эренжен начинает и сам собирать их.

Следующий "шаг вверх" был сделан в 1908 году в Петербурге, где он поступил в Военно-медицинскую академию [*4].

Калмыков, учившихся в учебных заведениях России, было совсем немного: двое (друзья Эренжена) на юридическом факультете Петербургского университета, а один на восточном [+15]. Но не только с ними встречался в северной столице юноша; идея национального возрождения, объединившая студентов-калмыков, находила понимание и у петербургских ученых-востоковедов. Недавно выяснилась интересная деталь: Э. Хара-Даван успел побывать и студентом Тартусского университета [+16]. "Тюрьма народов", кажется, была не совсем тюрьмой.

1917 год Хара-Даван встречал в Царицыне, а затем на Калмыцкой секции Исполкома Астраханского Губсовета его избрали председателем, то есть человеком N 1 в Калмыкии. Сын бедного калмыка, получивший диплом престижной Военно-медицинской академии, в Петрограде стал другим человеком. В 1918 г. на русско-калмыцком съезде он высказался против экспроприации скота у зажиточных хозяев, против социализации земли. "Плюрализм", как легко понять, в ту пору не поощрялся. Астраханский губисполком решил не предоставлять автономии "такой" Калмыкии; она получила ее лишь в 1920 г. Ну, а председатель "Калмыцкой секции" эмигрирует из России с остатками Белой армии. Судьба бросает его в Прагу - очаг евразийства, бросает потому, что в столице Чехословакии обосновалась калмыцкая организациях научных работников. Сюда же попали и его друзья-калмыки по обучению в Петербурге - юристы и востоковед.

В биографии нет каких-либо указаний на встречи Э. Хара-Давана с "классиками" евразийства, но библиография в его книге содержит имена П. Савицкого и Г. Вернадского. Еще доказательнее говорит о хорошем знакомстве с ними (не так уж важно - очном или заочном [*5]) сама направленность книги, все ее содержание. Личная судьба Э. Хара-Давана складывается после этого достаточно грустно: в 1929 г. он переезжает в другой центр русской эмиграции - Белград, участвует в создании первого буддийского храма в Западной Европе, готовится к отъезду в Америку, в степи Северной Мексики или Техаса (тянет его в степи; жива память о родной Калмыкии!). Но сначала этому препятствует начало мировой войны, а в 1942 г. Э. Хара-Даван умирает.

Надо думать, что жизнь калмыцкой эмиграции была еще труднее, чем многочисленной русской: неустроенность, нищета, разнобой в оценках того, что происходило на родине. В этих условиях естественной была попытка верхушки калмыков на Западе (а Эренжен - доктор наук) разобраться, что же произошло, где корни истории калмыков, и вообще - к чему надо стремиться? Задача очень нелегкая. Ответы на эти вопросы Хара-Даван попытался дать в книге, посвященной истории Монгольской империи и Чингис-хану, 700-летие со дня смерти которого приходилось на 1927 год.

Этой историей в России занимались давно. В 1826 г. Академия наук поставила задачу проанализировать: "Какие последствия произвело господство монголов в России?", но к намеченному сроку поступило лишь одно сочинение, и то на немецком языке. Попытка была повторена в 1832 г.; опять в Академию поступила всего одна работа, и тоже на немецком, не получившая премии [+17].

В условиях эмиграции, на чужбине калмык, получивший хорошее, но отнюдь не историческое, образование в России, пытается разобраться в истории, и не с узких - калмыцких позиций, а с куда более широких - российских. "Познай самого себя" и "будь самим собой", - пишет Хара-Даван, - вот лозунги, которыми мы должны руководствоваться после неудачных копирований духовной культуры Европы, приведших в тупик Россию теперь, начиная с Петра I до наших дней" [+18]. Заметим, что "мы" - взгляд никоим образом не узко-национальный, а "познай самого себя" взято у евразийцев, хотя и не они первые сформулировали это как жизненную позицию человека или этноса. Думаю, что Э. Хара-Даван нашел ее в тех же трудах евразийцев, на которые мы ссылались.

Сказанное может навести на мысль о некоей "вто-ричности" книги Э. Хара-Давана, тем более, что программная статья князя Н. Трубецкого "Наследие Чин-гис-хана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока" вышла в 1925 г., то есть четырьмя годами раньше. Но ведь истинным взглядом с Востока была именно работа Э. Хара-Давана. Это подчеркивали и сами евразийцы. П. Савицкий отмечал: "Совершенно особый характер придает повествованию тот факт, что автор непосредственным, бытовым образом знаком с жизнью кочевников. Это позволяет ему в ряде случаев прийти к ценным и убедительным выводам" [+19]. Книга Э. Хара-Давана многократно цитировалась и Г. Вернадским, в частности, в его капитальной работе, вышедшей в США в 1953 г. [+20] Более того, даже в статье 1966 г. он замечал, что из обширной литературы о Чингис-хане и Монгольской империи может указать только книгу калмыка д-ра Эренжена Хара-Давана [+21].

Хара-Даван писал, конечно, под воздействием евразийцев, но у него был и свой взгляд и свои знания, что позволило создать очень яркое и самобытное произведение [+22]. Вот его основные идеи.

Величие Азии: "Колыбель бесчисленных народов и племен, родина кровавых завоевателей, источник мифов и легенд, мать всех религий, почва, питающая около миллиарда (в 1929 г. - С.Л.) человеческих существ - такова Азия" [+23].

Величие Монгольской империи: "Только мировая монгольская экспансия быстро охватывает всю Азию, за исключением Японии, Индостана и Аравии, перебрасывается в Европу и сокрушающим натиском монгольской конницы докатывается до Адриатического моря. Так образуется Великая Монгольская империя от устьев Дуная, границ Венгрии, Польши и Великого Новгорода до Тихого океана, и от Ледовитого океана до Адриатического моря. Аравийской пустыни, Гималаев и гор Индии" [+24].

Величие личности Чингис-хана: С кем сравнить Чингис-хана, спрашивает Э. Хара-Даван. С Наполеоном? Да, но тот одну армию бросил на произвол судьбы в Египте, остатки другой покинул в снегах России. Его империя пала еще при его жизни. Сравнить с великим Александром Македонским? Да, оба завоевателя умерли на вершине своей славы и имена их живут до сих пор в легендах народов Азии. Но события, наступившие после смерти, сравнения уже не выдерживают. Тотчас после кончины Александра полководцы его вступают в борьбу между собой за обладание его царством, из которого его сын принужден бежать. Между тем сын Чингис-хана без всякого протеста вступил в управление его империей от Армении до Кореи и от Египта до Волги, а его внук царствовал над половиной света [+25]

[+25]

Апологетика? И да, и нет. Нет потому, что так думал отнюдь не один калмыцкий ученый в Праге. В 30-х гг., то есть после него, Джавахарлал Неру оценивал так: "Чингис без сомнения был величайшим военным гением и вождем в истории. Александр Македонский и Цезарь кажутся незначительными в сравнении с ним" [+26]. П. Савицкий писал о "памяти великого и сурового отца нашего Чингис-хана" [+27]. Более того, у него есть и почти дословное совпадение с Э. Хара-Даваном: "Разрешите мне еще раз одно сравнение с Европой: в сопоставлении с Чингис-ханом Наполеон - не более как мелкотравчатое и неудачливое его подобие, к тому же на шесть веков позднее" [+28].

Мировое господство: Вместо гибельных усобиц мелких племен между собой Чингис-хан внушил объединенному им народу идею всемирного владычества. Его жизнь была неизменно подчинена одной этой цели. Добавим, что вышедшая в Лондоне за год до книги Э. Хара-Давана работа Гарольда Лэма называлась: "Чингисхан - император всего человечества".

Пока речь шла о фактах, расхождений между Э. Хара-Даваном и евразийцами почти нет. Кое-что они даже впервые увидели у него; например, портрет Чингисхана, опубликованный в его книге; этот портрет из Императорского дворца в Пекине до той поры был неизвестен евразийцам. Когда же речь заходит об оценочных моментах, легко обнаруживаются разные подходы, и не только с евразийцами. Согласно мнению Е. Владимирцева, герой Хара-Давана - "гениальный дикарь" [+29]. Г. Вернадский отмечает, что в некоторых отношениях великий завоеватель был еще более примитивным и диким, чем его помощники [+30]. Правда, позднее он изменил эту оценку.

Э. Хара-Даван идеализировал и романтизировал своего героя, утверждая, что добродетели, которые тот ценил и поощрял, были: верность, преданность и стойкость; а пороки, которые особенно преследовал у своих подчиненных: измена, предательство и трусость. К подобным же передержкам следует отнести и утверждение калмыцкого ученого, что задачей Чингис-хана было создание из всей азиатской державы посредницы между цивилизациями Востока и Запада [+31].

Что же касается разрушения цветущих городов и оазисов, гибели сотен тысяч людей на подчиненных землях, то, по Э. Хара-Давану, "производились они только во время войны и вызывались военной необходимостью; как она в те времена понималась" [+32]. По Г. Вернадскому, жертвами этой "военной необходимости" были несколько миллионов человек [+33].

Не обошел своим вниманием Хара-Даван вопроса о влиянии монгольского нашествия на Русь. Здесь позиции Хара-Давана практически идентичны с евразийцами. "Московская Русь была лишь небольшой провинцией Великой Монгольской империи..., составляла только малую часть "Улуса Джучи", который сам являлся одной из четырех крупных составных частей Чингисовой империи" [+34]. Подобная мысль высказывалась и Г. Вернадским [+35].

Э. Хара-Даван утверждал, что до прихода монголов многочисленные русские княжества фактически не составляли единого государства; благодаря монгольскому владычеству эти княжества были слиты воедино, образовав сначала Московское царство, а затем Российскую империю [+36]. Н. Трубецкой подчеркивал "малость" Киевской Руси, площадь которой "не составляла и двадцатой доли обшей площади той России, в которой родились все мы". Он полагал, что "Киевская Русь была нежизнеспособна, а всякий нежизнеспособный организм разлагается" [+37].

Если подбор высказываний в защиту "восточных" позиций Хара-Давана может показаться тенденциозным (все же они евразийцы!), то обратимся к такому историку, которого никак не заподозрить в евразийстве - П. Н. Милюкову. "В лесной области России, - писал он, - то же нашествие совпало с началом конструктивного периода и, несомненно, оказало влияние на возникновение новой формы русской государственности" (подчеркнуто мною. - С.Л.) [+38].

А вот мнение современного турецкого историка, профессора Анкарского университета Айдина Яльчина: "Под защитой Золотой орды (распавшейся после Батыя) Московское княжество укрепилось, и в 1552-1556 гг. разбило своего противника - Казанское ханство, положив тем самым конец татаро-монгольскому владычеству, просуществовавшему в этой части страны более 300 лет" [+39].

Согласно мнению Хара-Давана, политика монголов (при Чингис-хане и после) дала покоренной ими стране основные элементы будущей московской государственности: самодержавие, централизм, крепостничество. Она дала и ямскую повинность населения, улучшив связи между районами страны (создание почтовых трактов), дала общую перепись населения в фискальных целях и единое податное обложение, установила общую для всех русских областей монету - серебряный рубль, разделенный на 216 копеек [+40]. Э. Хара-Даван отмечал, что именно поэтому монгольские слова "казна", "алтын", "таможня", "ямщик", "ямской" и поныне остались в русском языке [*6].

Анализируя влияние Золотой орды на возвышение Москвы, автор опирался на классиков русской истории - на Ключевского и Платонова. При этом он выделял помощь золотоордынских ханов московским князьям. Местному главному князю подчинялись остальные князья, что и обеспечивало все управление. "Конечно, из местных ставился во главе более лояльный; таковыми как раз оказались московские князья, начиная с Ивана Калиты..." Московские великие князья действовали дипломатией и "смиренной мудростью" (по Ключевскому), а тверские пытались отстоять свою независимость силой оружия[+41].

8.3. Время действия 1957-1960 гг.

Выходит человек на дело свое, и на работу свою до вечера.

Псалтирь

Для души весь смысл существования заключается в истории.

А. Дж. Тойнби

Место действия - Ленинград, точнее, коммуналка на Московском проспекте, 195; квартира 218, комната меньше 20 м, заваленная книгами и бумагами. Идет интенсивнейшая, изнурительная работа над "кочевниковедческой трилогией" (вспомните слова из писем: "заболел", "надорвался" и т. д.). Материальное положение остается сложным; в 1959 г. он еще получал от А.А. деньги из Москвы, где ей платили за переводы.

Л.Н. сообщал в Прагу, что он в цейтноте, поскольку рукопись "Хунну" скоро надо было сдавать в издательство. Несмотря на это он нет-нет, да и задумывался о герое будущей третьей книги - о Чингис-хане. Судя по письму к П. Савицкому 1957 года, Л.Н. уже кое-что прочитал у евразийцев. "Брошюру Георгия Владимировича, - писал Гумилев, - я получил одновременно с письмом и прочел с огромным удовольствием. Вывод его не только правилен, но и весьма плодотворен. Чингис действовал не по обычаям, а вопреки" [+42]. Легко "вычислить" по письмам из Праги, что речь идет о брошюре Г. Вернадского "О составе Великой ясы Чингисхана", появившейся в Брюсселе в 1939 году. Несколько ранее он писал Савицкому о Чингис-хане, что история его возвышения требует специального исследования, которое еще не сделано.

Гумилев признавался, что несколько раз менял свой взгляд на эту эпоху, и, наконец, добился некоторого приближения, но все-таки еще не был удовлетворен результатами. Он полагал, что изучать эпоху Чингиса надо с хуннов через тюрок и киданей. "Надеюсь, - писал Л.Н., - что когда я закончу мою "Историю" и продвину ее до начала XIII в., ибо я достал источник и по этой эпохе, будет создан фундамент для построения истории возвышения Чингиса" [+43].

Но до этого еще далеко; пока все мысли заняты хуннами. Вот хроника событий по письмам Л.Н. к П. Савицкому. В феврале 1959 г. Гумилев замечает: "Надеюсь, что первая часть моей "кочевнической трилогии" оправдает меня в Ваших глазах". "Мне хочется, - пишет Л.Н. через три месяца, - поднять историю кочевников и их культуру, как в XV в. гуманисты подняли забытую культуру Эллады, а потом археологи воскресили Вавилон и Шумер". В октябре Л.Н. писал Савицкому: "Хунны", наконец-то, двинулись в поход. Сейчас идет редакционная подготовка, а в начале года есть надежда увидеть их на столе. Но вся третья часть со II по V в. отложена [*7]". В следующем месяце Л.Н. пишет другу торжествующе: "Все мои помыслы прикованы к хуннам, снова прорвавшимся на свет. Они выходят! Тьфу, чтобы не сглазить..." [+44]. Радость была, правда, немного преждевременной. Лишь в апреле 1960 г. Гумилев торжествует по-настоящему: "Тронулся лед. "Хунну" уже набраны и отпечатаны, на днях выйдут в свет" [+45].

Л.Н. уже может себе позволить переключиться на вторую часть трилогии - на древних тюрок, так как многое из старых заготовок уже не удовлетворяло. Как и ранее, он вживается в героев своих книг: "Мне хочется оторваться от гипноза китайских летописцев и читать источник глазами тюрка, а не китайца", - сообщает он своему пражскому другу и коллеге [+46]

[+46] Л.Н. считал, что такой подход вообще типичен для лучших историков русской школы, которые настолько сроднились с Центральной Азией, что научились смотреть на ее историю "раскосыми и жадными глазами" степняков [+47].

П. Савицкий подбадривал Л.Н из Праги, но ему самому приходилось нелегко. Когда он вернулся в Прагу, коммунистическая Чехословакия приняла его негостеприимно. Власти отказались дать ему какое-нибудь место по учебно-педагогической части и таким образом использовать его таланты и знания. П. Савицкий в сентябре 1959 года сообщал Л.Н.: "Я все делаю собственноручно в труднейшей обстановке сверхперегрузки: снискиваю пропитание для пятерых, а вскоре, будем надеяться, и для шестерых (по линии "дедушки")" [+48]. Ему пришлось заняться плохо оплачиваемой непостоянной работой, главным образом, переводами с чешского языка на русский книг, журнальных статей на исторические, литературные и экономические темы. В этой работе часто бывали перерывы. Жилось ему трудно. В октябре 1969 года П.Н. постиг тяжелый удар судьбы - скончалась от рака легких горячо любимая жена. До своей болезни она помогала в его работах.

По возвращении в Прагу из советской ссылки, Савицкий возобновил переписку со своими друзьями в Европе и Америке. Это обстоятельство не нравилось властям. Особенно их раздражало издание в 1960 году во Франции "стихов Востокова". Раскрыть псевдоним чешским спецслужбам, конечно, не составляло особого труда. В мае 1961 г. П. Савицкого арестовали и заключили в тюрьму. Но случилось так, что в следующем году впал в немилость министр внутренних дел ЧССР, санкционировавший арест П.Н., и многие пострадавшие при нем лица были амнистированы [+49]. В том числе был и Савицкий. По другой версии, решающую роль в его освобождении сыграло обращение Бертрана Рассела, по третьей - вмешательство посольства СССР.

Меня очень заинтересовал вопрос, в чем же "криминальность" стихов П. Савицкого? Моему сыну в Государственной библиотеке Берлина удалось найти солидную (в 293 страниц) книгу П. Востокова "Стихи" с предисловием Николая Оцупа (1894-1958). Какие удивительные пересечения "организует" история: Н. Оцуп - член "Цеха поэтов", хороший знакомый Николая Гумилева. Интересно, знал ли он, что П. Востоков (П. Савицкий) знаком с сыном Николая Степановича?

Что же касается самих стихов, то в предисловии о них сказано следующее: "Некрасов и Блок стонут, говоря о России. Многие другие любят ее, проклиная, бичуя. У Востокова - любовь подвижника, праведника. Он все простил не только за себя, но и за всех. Здесь нет благодушия, есть глубина христианского жизнеутверждения. Ни проклятий, ни жалоб. Какой это урок!" [+50]

Это раскрывается и в стихах, и в редких примечаниях автора к ним такого, например, типа: "1946. Сложено на лесоповале. Меня направили на лесоповал. Перенес это с бодростью, сдружился с ребятами-лесорубами. Это почти сплошь были урки (уголовники). Работали ребята замечательно. Любили слушать мои рассказы" [+51].

В стихах Савицкий передает свои ощущения лагерной жизни и окружающей природы. Так в одном из стихотворений 1947 года есть такие строки:

Но знаю, Русь, ты устоишь!
Так помоги ж и мне в бореньи,
Душе моей дай свет и тишь,
Дай твой закал, твое терпенье.

А вот из стихотворения: "Небо Мордовии", написанное в том же году в Мордовском лагере:

В Европе нет таких закатов,
И нет таких небес в Стамбуле.
Палитры Рубенса богаче
Цвета, тона твоей лазури.

В стихотворении "Мудрецы" (1948) Савицкий так описывает солагерников:

Медведь не моется и век здоров бывает.
Так мудрецы бараков говорят,
И серый прах их лица покрывает,
Но весело горит их дерзновенный взгляд.

При всем ужасе лагеря не надо думать о какой-то полной изоляции П. Савицкого в Мордлаге; находились люди, информировавшие его о том, что происходило "на воле" и посылавшие ему книги. Так в мае 1948 г. "П. Востоков" пишет стихотворение "Другу незримому", посвященное памяти академика Д. Н. Прянишникова - знаменитого агрохимика. Оказывается, тот много писал и помогал П. Савицкому в самые трудные годы. В примечаниях к стихотворению сказано: "Не боялся - как не боялись и многие другие русские люди, в том числе и выдающиеся ученые" [+52].

У П. Савицкого даже хватало сил подбадривать других. Так в стихотворении "Другу историку" (явно, солагернику) он пишет:

Мужайтесь, друг!
Придет иное время.
Жены, детей увидите лицо.
Неволи злой навек исчезнет бремя,
Работы творческой сомкните вновь кольцо.

В лагере в 1948 - 1950 годах он пишет стихи, посвященные великой княгине Ольге, Агапиту - основоположнику русской медицины, жившему в XI веке, Петру - царевичу Ордынскому, Андрею Боголюбскому. Эти темы переходят весьма органично во второй раздел сборника - "Образы Руси древней", включающий, например, такие стихотворения: "Житие Сергия Радонежского", "Царь Федор Иоанович", "Икона", "Конный бой". В третьем разделе - "Города древнерусские" - поэт вспоминает "Новгород Великий", "Псков", "Тобольск", любимый его Чернигов и "малую Родину" - деревню Бутовичку в центре Скифской степи.

Пишет Савицкий и о людях Руси, более близких ему по времени и по духу ("Пржевальский", "Менделеев", "Семенов-Тян-Шанский"). Иногда это как бы доверительный разговор со знаменитым собеседником. Так в последнем из упомянутых стихотворений есть такие строки:

Гляди, глади-ка
Петр Петрович
Растут и ввысь идут хребты.
Все с трепетом встречают новость,
Путей степных забыв суровость
Коня пришпориваешь ты.

Иногда - беседа с действительно близким другом и единомышленником. Таково стихотворение о князе Н. Трубецком, которого П.С. пережил на 30 лет:

Твоей идеи заостренной
Ни в чем нельзя предугадать.
И нам с улыбкою смущенной
Одно осталось - бдеть и ждать.

Вспоминает он и об идейных противниках; например, о былом учителе И. Н. Струве, пути с которым разошлись в эмиграции. О П. Милюкове Савицкий пишет иронично:

Ты с веду сух и прозаичен
Европе предан всей душой
В уничиженьи методичен
Всего, что Русь несет с собой.

Я сознательно остановился на сборнике стихов подробно, чтобы задать вопрос (я ничего особо не отбирал, не отсекал из интонаций П. Востокова): где же здесь криминал? Ведь все это - песнь любви к Родине, ко всему, что в ней есть и хорошего, и смутного, но все равно любимого, песнь восхищения ее природой, ее историей, ее людьми. Где же здесь криминал?

8.4. Почему "Хунну"

Обычно хроника социальной жизни называется историей. В таком узком смысле история составляет базис социологии.

К. Поппер

Л.Н., не зная поначалу о пражских коллизиях П. Савицкого, радуется выходу "Хунну" - пусть и ничтожным тиражом в 1000 экземпляров. Следующее издание - "Хунны в Китае" вышло лишь через 14 лет, но уже в 5000 экз. Только после смерти Л. Н в 1993 г. "Хунну" появились действительно массовым тиражом в 50 тысяч экземпляров. Это была копия книг "светло-серой" изящной и качественной московской серии [*8], но сделана она была уже не в "Экопросе" (наследнике "Прогресса"), а в Санкт-Петербурге, под научной редакцией ученика Л.Н., кандидата географических наук - Вячеслава Ермолаева. В предисловии отмечалось, что книга выходит без купюр в редакции самого Л. Н. Гумилева [+53].

Удивительно, что очень специальная, отнюдь не популярная книга разошлась молниеносно. Что это - гипноз названия? Ведь книга отнюдь не про гуннов, которых Л.Н. касается на пяти заключительных страницах, а про хуннов - их предшественников. Но тогда она должна бы называться "Хунны", а не "Хунну". Дело в том, что последнее - название мощного кочевого государства, созданного до нашей эры в Великой степи.

Задолго до появления гуннов в Европе кочевники, жившие в Монголии, воевали с Китаем и внушали ему такой же ужас своими набегами, как гунны Атиллы - Византии и Риму. В китайских летописях эти кочевники называются "хунны". В исторической науке высказывалось мнение, что сходство имен "гунны" и "хунны" случайно, и что гунны не были потомками хуннов. Большинство ученых, однако, отстаивают идею преемственности гуннских переселений с востока на запад. Эта точка зрения убедительно обоснована К. А. Иностранцевым в его исследовании "Хунну и гунны", первоначально опубликованной в 1910 году в "Русской старине", а в 1926 году - отдельной книгой.

Насколько можно судить по остаткам хунского языка, они, как и гунны, были тюркоязычным народом [+54].

Заметим, что Г. Вернадский, как и П. Савицкий, не делал разницы между хуннами и гуннами. Он писал, что "гунны страдали от суровых изменений в Китае" (об оставшихся там), но те же гунны вторглись в Европу, и именно они начали великое переселение народов [+55]. Правда, в конце прошлого века высказывались и странные идеи: гуннов отождествлял со славянами крупный русский историк - Д. И. Иловайский [+56].

Среди союзных и подвластных хунну народов были аланы (предки осетин), и готы, и действительно славяне. Славянские волхвы, вероятно, пользовались почетом у гуннов; они принимали участие и в похоронах Атиллы. Историк готов - алан Иордан (VI в.), писавший на латыни, рассказывая о поминальном пиршестве по Атилле, называл этот обряд древнеславянским словом "стра-ва" [+57].

Многое о гуннах (хуннах) уже было написано, и, казалось, что мог добавить к этому Л. Гумилев? Он, конечно, и сам понимал, что когда-то и много работавший над этой проблемой классик востоковедения К. А. Иностранцев мог знать о хуннах нечто большее, чем сам Л.Н. "в начале пути". Недаром Л.Н. писал, что тот имеет блестящие работы; редко кто удостаивался его подобных характеристик [+58]. Ученые, посвятившие всю жизнь только монголоведению (академики С. А. Козин или Б. Я. Владимирцев), вероятно, знали о монголах нечто и не известное еще Льву Николаевичу в 50-х гг. Да и Учитель, как Л.Н. называл М. И. Артамонова, очень много работал над историей хазар; позже он пригласил Л. Гумилева быть научным редактором своей монографии [+59]. Л.Н. отлично понимал, что в чем-то уступает авторитетам. В письме к Анне Андреевне от 3 апреля 1955 года, говоря о кадрах Института востоковедения, он признавал, что "сильнее меня... В. В. Струве и Петрушевский. Этих мне не догнать!".

Были свои плюсы и у Л.Н.; он работал после них, а уже поэтому располагал большей информационной базой и кругом идей. Много работал он и с новыми иностранными источниками, хотя и сознавал свои недостатки в этом плане. Кое-что ему удалось издать и переиздать. Так в 1960 г. в Чувашском государственном издательстве появилось "юбилейное" переиздание труда Иакинфа Бичурина - "Собрание сведений по исторической географии Восточной и Срединной Азии", подготовленное Л. Гумилевым и М. Хваном. "Собрание сведений" И. Бичурина - систематическое извлечение из китайских летописей, касающееся хуннов и других кочевников, начиная с "Исторических записок" Сыма Цяня - знаменитого китайского историка II в. до н. э. Труды И. Я. Бичурина высоко ценил Александр Пушкин, знавший его и бывший с ним в дружеских отношениях. Когда Пушкин писал "Историю пугачевского бунта", Бичурин сообщал ему недостающие сведения о калмыках. Иакинф Бичурин родился в 1777 г., окончил Казанскую духовную семинарию в 1799 г., затем работал там преподавателем. В 1807 г. был назначен начальником русской духовной миссии в Китае, где пробыл до 1821 г. По происхождению он был чуваш.

Кроме того, Л.Н. дали много нового для его исследований археологические экспедиции 1935 - 1957 гг. [*9] Кстати сказать, Г. Вернадский, характеризуя Гумилева, однажды написал: "Востоковед, историк и археолог".

Конечно, археология в Азии сулила меньшую отдачу, чем в других регионах мира, поскольку "строительный материал - глина во Внутреннем Китае, дерево в Манчжурии и войлок в Монголии - не мог сохраниться до нашего времени, как сохранились мрамор Эллады, гранит Египта и кирпич Ассиро-Вавилонии [+60]. Тем не менее Л.Н. рвался в очередную археологическую экспедицию. Он радовался тому, что намечаются большие раскопки "в стране куриканов, предков якутов", считал своей задачей - найти железный век, т. е. памятники I тысячелетия н. э. Л. Н. предполагал, что это были "северные динлины". Динлины - один из загадочных этносов Центральной Азии. Г. Грумм-Гржимайло писал о них: "Возвышенные носы" указывают на то, что в жилах хуннов и китайцев того времени текла кровь той расы, к которой принадлежали динлины и которую я склонен считать родственной европейской" [+61]. Более решительно оценивал диндлинов П. Н. Милюков: "Это несомненно европеоидная раса - но только в смысле тех "европеоидов", которые переселились в Сибирь. Затем они прошли обратным порядком северную Россию до Прибалтики" [+62].

Потом Л.Н. уехал на Ангару искать "пегую орду", которой интересовался Г. В. Вернадский [+63]. Кто бы сейчас, в эпоху "выживания" и жесткого рационализма мечтал найти что-то о "северных динлинах"? [*10].

В отличие от классиков востоковедения Л.Н. ставил особую задачу: дать сводную этническую историю всей Евразии, будущего государства-континента [*11], всю ее историю от хуннов до рождения Руси, проследить и объяснить взлеты и падения крупных этносов, ритмы и "кванты истории" (по настоятельным советам П. Савицкого), попытаться хотя бы в первом приближении дать определение понятия "этногенез". Перед Л.Н. стояла гигантская задача по временному охвату. На Гумилевских чтениях, происходивших в Москве в 1998 году, она была оценена даже как создание новой модели всемирной истории, ибо оказалось, что именно кочевники связали воедино судьбы оседлых культур, отдаленных друг от друга горами, степями и пустынями [+64].

Перед мысленным взором Л. Н. лежало гигантское пространство, на котором развертывалась эта история. Согласно П. Савицкому, это - огромный "прямоугольник степей" с "наибольшей не только в Евразии, но и во всем мире сплошной полосой районов, удобных для кочевника-скотовода, является северная полоса травянистых пустынь и примыкающая к ним с севера и запада область травянистых степей. Эту сплошную полосу степей и травянистых пустынь назовем по характеру картографических ее очертаний и по крайним рубежам простирания хингано-карпатским "прямоугольником степей" (подразумеваем Большой Хинган - меридиональный хребет на западном пределе Маньчжурии). С востока к этому прямоугольнику примыкает Захинганская островная Маньчжурия, с запада - "симметричная" ей Закарпатская венгерская степь. Также с севера (со стороны тайги) "прямоугольник степей" обрамлен островными степями, особенно частыми в условиях пересеченного рельефа Восточной Евразии (енисейская и ленская страна, Монголия и Забайкалье) [+65].

Великий евразиец умел выражать это и поэтически:

Ветровой, степной, необозримый
Мир башкир, монголов и туркмен,
Вековых приливов и отливов,
Судьбоносных быстрых перемен [+66].

Подход Л. Н. Гумилева к теме был неизмеримо масштабнее и перспективнее (ведь хунны для него - лишь начало истории Евразии) любых абстрактно-теоретических рассуждений типа: "Была ли прогрессивной роль хуннов?". По такому скользкому пути пошел ненавистный ему профессор А. Н. Бернштам, выпустивший в 1951 г. в Издательстве ЛГУ "Очерки по истории гуннов". Через год появилась разгромная рецензия на нее, и не где-нибудь, а в "Большевике". За рецензией последовала еще пара "откликов" в специальных журналах [+67]. В самом деле, о какой прогрессивной роли хуннов могла идти речь, если И. В. Сталин 6 ноября 1943 г. сравнил орды Атиллы с гитлеровцами, которые "вытаптывают поля, сжигают деревни и города, разрушают промышленные предприятия и культурные учреждения" [+68]. Значит, автор "плетется в хвосте буржуазной историографии" [+69].

Вторая претензия к Бернштаму состояла в том, что даже после классического труда И. В. Сталина он не отмежевался от марризма. Наконец, его критиковали за то, что он считал становление феодализма в Китае чуть ли не результатом гуннского нашествия, тогда как феодализм в Китае куда древнее (почти на 1000 лет), о чем говорил товарищ Мао Цзе-дун [+70].

Все это не надо понимать как просто некую огульную критику; рецензия в "Большевике" была написана специалистом высокого класса [*12] и в целом выглядела убедительно. Сам Л.Н. считал, что попытка А. Н. Бернштама применить к доклассовому обществу социальные категории привела автора "к позорному разгрому из-за многочисленных передержек" [+71]. Ученый совет Института истории материальной культуры, как и положено было, осудил позицию А. Н. Бернштама и предложил ему подготовить выступление в печати с анализом и причиной своих ошибок.

Не будем вдаваться в суть этих "проработок". Отметим лишь заметную безграмотность А. Н. Бернштама. Искажение имени русского геополитика Савицкого (он именует его Н. Савицким) - деталь. Анекдотично другое: он искренне считал, что "вардапет" -- фамилия некоего армянского ученого, тогда как это уважительное обозначение учителя вообще. Не силен был Бернштам и географии: описывая успехи гуннов в Европе, называет галльскими городами немецкие Вормс, Шпейер и Мейнц; Днепр именуется у него Истром, хотя античные авторы так называли Дунай [+72].

Сам А. Бернштам не чуждался идеологических штампов, и даже куда более жестких, чем его оппоненты. Вот один из шедевров его стиля: "В 20-х гг. XX в. в связи с загниванием идеологии (!) империалистического мира наблюдаются попытки создать особую науку - кочевниковедение. Усиленно работали в этом направлении Н.(!) Савицкий, Н. Толль и другие. "Духовным отцом" этих теорий явился яркий миграционист (!?) и реакционер М. Ростовцев" [+73].

Таким образом, нелюбовь к А. Н. Бернштаму Л.Н., мягко выражаясь, была достаточно мотивирована, особо учитывая вероятность его вины во "второй Голгофе". Это прорывалось во многих письмах из омского лагеря, своего рода откликах Л.Н. на "руководящую статью" - рецензию на "Историю гуннов" Бернштама. "Я рад, что мерзавец получил по заслугам, - писал Л.Н., - но удивительно, за что на меня ополчились; я говорил то же самое, что напечатано в "Большевике" [+74]. А в другом письме к А.А. добавил: "Бернштам - лжеученый невежда и маррист" [+75]. Как видно, принимал иногда официально-прорабатывающую терминологию и Л.Н., но для этого его надо было сильно разозлить.

Вернемся в 1956-1957 it. "Сверх-идея" всей трилогии, (кроме, разумеется, создания истории двух тысячелетий Евразии): "рог западной гордыни должен быть сломлен!" [+76]. Л.Н., работая над неизданными ранее рукописями Н. Я. Бичурина, открыл там много нового и делился своим замыслом с П. Савицким: "Наконец-то можно будет построить историю Евразии с такой же полнотой, какая есть в истории Европы и Ближнего Востока. Тогда сама идея европоцентризма будет скомпрометирована, ибо она основывалась на том, что об Азии и Сибири знали мало, а неизвестное считали несущественным. Но особенно наполняется сердце гордостью потому, что эти новые данные получены не с Запада, а из традиций нашей отечественной науки" (подчеркнуто мною - С.Л.) [+77]. Эти мысли развиваются Л.Н. позднее в "Черной легенде".

В странах Западной Европы предубеждение против неевропейских народов родилось давно. Считалось, что азиатская степь - обиталище дикости, варварства, свирепых нравов и ханского произвола. Взгляды эти были закреплены авторами XVIII в., создателями универсальных концепций истории, философии, морали и политики [+78].

Из Праги эту линию всячески поддерживал П. Савицкий: "Кто умеет учитывать мощь организационной идеи, скажет, что история кочевников от древних хунну в эпоху до нашей эры и до монголов 13-14 вв. (и даже позже) никак не отстает по размаху и внутренней насыщенности ни от греко-римской, ни от мусульманской. Я сказал бы даже по героизму своему (каковы бы не были его корни!) и по широте своего географического горизонта она превосходит и ту, и другую. Малочисленность кочевников подчеркивает и усиливает звучание этого героизма" [+79].

Эта линия, предваряющая "Черную легенду", - сквозная, главная во всей "Степной трилогии" вплоть до "чисто" российских ее сюжетов. Не надо, однако, думать, что позиции Л.Н. и евразийцев совпадали во всем. Это не так. В "сверх-идее" трилогии есть еще одна пусть побочная, немного замаскированная линия - внутриазиатская. Откровеннее всего она выражена в авторском предисловии к "Хуннам в Китае", обещании дать "целостное описание средневековой степной культуры, значение которой для всемирной истории заключается в том. что она остановила ханьскую и танскую агрессию [*13], обеспечив тем самым оригинальное развитие всех культур Евразийского континента [+80]. Это уже нечто новое среди задач трилогии.

Ну, а при чем здесь хунны? И на это у Л.Н. есть ответ: четверть века династия Хань стремилась доставить Китаю господство над Азией. Подобно тому, как в Средиземноморье возникла Pax Romana, на Дальнем Востоке чуть было не была создана Pax Sinica. Свободу народов Великой степи отстояли только хунны [+81]. Для нас важно, что кочевой щит не позволил заселить Сибирь с юга. Более того, в поздней работе Л.Н. подчеркивал: "Какое счастье, если подумать, что китайцы не добрались до Европы на рубеже нашей эры! А ведь могли бы, если бы их не задержали хунны, главный противник империи Хань" [+82].

Все степные этносы ощущали "феномен соседства", все они жили на своей родине, в привычном ландшафте, в своем "месторазвитии" довольно благополучно. Но проникая в Китай или принимая китайцев у себя, они, согласно Л.Н., гибли, равно как и при контакте с другими этнически чуждыми мирами. "Контакт на суперэтническом уровне давал негативные результаты" [+83].

Но какое отношение все это имеет к современности? Чистая теория, умствование, интересное лишь для кабинетных ученых? Оказывается, не так... Противопоставление "цивилизованных земледельцев" (Китай) и варваров-скотоводов имеет давние корни, прочно вошло в специальную литературу, а через нее - и в "масс-медиа".

Китай, отгородившийся от степных орд Великой стеной, отбивающийся от агрессоров -- один из таких ложных стереотипов, продержавшихся до нашего времени.

Известный французский географ Пьер Гуру 50-х годах нашего века писал, что Китай создал цивилизацию, уже полностью сложившуюся в течение второго тысячелетия до нашей эры; примитивные цивилизации Центрального и Южного Китая были поглощены самой блестящей из существовавших цивилизаций; китайской цивилизации посчастливилось не встретить на огромной площади другой высшей цивилизации, способной оспаривать ее господство в этом районе. Поскольку кочевники не обладали ни достаточной численностью, ни учреждениями, ни идеями, которые были бы в состоянии изменить интеллектуальную, моральную, общественную жизнь этой страны [+84].

Поразительно! Знал ли вообще французский ученый о Великой Монгольской империи XIII в. Все, что было здесь ценного в этом огромном регионе, оказывается дал один Китай! Эта линия продолжается через века, вплоть до наших дней. Но Китай был агрессором а не жертвой. Это мысль и Л. И., и современных исследователей. Хотя всегда в той или иной форме наличествовал механизм угнетения и утверждения превосходства завоевателей, но государства соседних с Китаем народов являлись всегда все-таки государствами этих народов - гуннов, тюрков, тибетцев и т. д., а не частями некоего культурно-территориального исторического единства. Чжунго неизменно существовал три тысячи лет. Е. И. Кычанов пишет, что мы встречаем со стороны некоторых китайских историков стремление все многонациональное население современного Китая чуть ли не с неолита считать чжун-хуа миньцзу - "народами Китая..." Антиисторизм такого подхода очевиден [+85].

Л.Н писал о наличии форм евразийской культуры в областях земледельческих, но населенных выходцами из степей. К ним он относил в первую очередь Северный Китай, где начиная с IV в. мощная инфильтрация степняков создала особый этнический субстрат, просуществовавший до VIII в. и создавший два расцвета культуры Вей и Тан, причем последняя имела общемировое значение. За пределами своего ландшафта наблюдалось расслоение; китайцы откололись от тюрко-монголов, что на пользу дела не пошло ни для той, ни для другой стороны. Гумилев считал, что есть все основания расширить границы степной культуры за историческое время и выделить группу гибридных образований с точки зрения расцвета и накопления культурных ценностей [+86].

Все, оказывается, не так просто с "законной" и вечной доминацией Китая! Однако эти тезисы никоим образом не говорят о каком-то "антикитайском настрое" Л.Н. Это совсем не так. В письмах матери из Караганды и Омска он многократно возвращался к китайской теме и только сугубо уважительно!

Для него самыми интересными книгами там были китайские, особо по династиям Тан и Сун. Он, по собственному признанию, "влюбился в Китай и наши (лагерные - С.Л.) китайцы это ценят, приглашают меня на чай и беседуют об истории" [+87]. В другом письме, в связи с тем, что А.А. переводит и китайских поэтов, пишет: "Доволен, что ты начинаешь чувствовать древний Китай. Нет ничего более неверного, чем представление о китайской "застойности" [+88]. Дело, значит, не в какой-то предвзятости - ее нет, а в стремлении быть объективным. Личные симпатии - одно, а правда истории - другое.

Итак, в чем же своеобразие гумилевского "Хунну"? Здесь легко сбиться на краткий пересказ солидной книги, попытку дать некий "дайджест". Но не историку (а может быть, и историку без дара Л.Н.) это явно не под силу, хотя какой-то "краткий путеводитель" по Степной трилогии неизбежен, поскольку без минимума "фактуры" невозможно и пытаться показать подход Л.Н. к теме.

Особенность этой книги, по-моему, состоит в том, что прослеживается первый и удивительный подъем кочевого этноса, перерастающего потом в комплекс этносов и суперэтнос. А дальше пойдет второй виток этногенеза (тюрки), третий (монголы), но хунну - первые! "История - базис социологии" - считал знаменитый Карл Поппер.

В чем здесь секрет истории? Почему поднялся и погиб хуннский суперэтнос? Ведь хунны просуществовали свои 1500 лет и оставили в наследство монголам и русским непокоренную Великую степь [+89].

И еще вопрос: почему мозаичный хуннский суперэтнос, включавший еще сяньбийцев, табгачей, тюркютов, уйгуров, смог быть целостностью долго и успешно противостоять другим суперэтносам, и в первую очередь древнему Китаю, относившемуся к Хунну с нескрываемой враждебностью? Почему же для хуннов была неприемлема китайская культура?

8.5. Как могло случиться?

В III в. до н. э. древние хунны уже стали хозяевами всех степных пространств от пустыни Гоби до сибирской тайги, а на берегах Енисея и Абакана, рядом с бревенчатой избой появилась круглая юрта кочевника [+90]. Как могло такое произойти, и в чем феномен хуннов?

Раньше переселение их предков с южной окраины Гоби на северную датировалось XII в. до н. э., но в работе Л.Н. от 1989 г., когда были учтены датировки экспедиции С. И. Руденко, эта дата передвинулась на Х в. до н. э. [+91] Гумилев считал, что связная история народов Великой степи может быть изложена, начиная лишь с III в. до н. э., когда племена Монголии были объединены хуннами, а полулегендарные скифы Причерноморья сменены сарматами? [+92]

Месторазвитие этноса, согласно взглядам Л.Н., должно сочетать два или более ландшафта [*14]. Положение это, принятое как некий общий закон, весьма спорно. П. Савицкий возражал и достаточно убедительно: культура майя оставила свои наиболее поразительные памятники на чисто равнинном Юкатане, среди обстановки, отвечающей понятию чисто лесного ландшафта (некого аналога нашей тайги)[+93].

Так или иначе, но в 209 г. до н. э. произошла консолидация родов и возникла сильная центральная власть. Этот год стал важной датой в истории хуннов; к власти пришел шаныой ("высочайший"), а в другом месте Л.Н. называет по-современному - "пожизненный президент [+94]. Модэ (или, по Е. Кычанову, Мао-дунь) [+95] был человек жесткий и решительный, умный и смелый, быстро прибравший к рукам всю степную часть Маньчжурии, оттеснивший на запад согдийцев и покоривший саянских динлинов.

В 200 г. до н. э. Модэ победил также крестьянского вождя Китая Лю Бана и заставил его заключить "договор мира и родства". Это представляло загадку, ибо Хунну уступало Китаю по численности населения в десятки раз. Согласно евнуху, перешедшему от китайцев к одному из шаньюев, численность хуннов не может сравниться с населенностью одной китайской области, а одной пятой китайских богатств хватило бы, чтобы купить весь хуннский народ[+96]. "И эта горсточка на основах кочевого быта, - заметил П. Савицкий, - держала в страхе Китайскую империю" [+97].

Согласно Л. Гумилеву, хуннов в III в. до н. э. было около 1,5 миллиона, но они сражались на равных против объединенного Китая с его 59 миллионами [+98]. При этом хунны не искали территориальных приобретений, а отражали натиск. Китайская политическая мысль, по выражению Л.Н., была прикована к "хуннскому вопросу" [+99]. Китайцы испробовали разные методы: "торговую войну" - лимитирование поставок хлеба и тканей степнякам; искусную дипломатию - попытки расколоть кочевые племена, и прямое военное вмешательство.

Все это, как полагал Л.Н., ставит под сомнение утверждение о постоянной войне "злых Авелей" против "милых и трудолюбивых Каинов". Секрет их отношений в чем-то другом. Этот "секрет" был очевиден трезвым людям еще до н. э. Жена хуннского шаньюя Модэ в 202 г. до н. э., когда хунны окружили ханьского императора у деревни Байдын, в северном Шэньси, посоветовала ему заключить мир без территориальных приобретений, ибо, говорила она, хунны, приобретя китайские земли, все равно не смогут на них жить. Модэ согласился с умной женой и заключил с императором "договор мира и родства", - дипломатическую форму капитуляции. Все остались жить дома [+100].

 Это был, по словам Л.Н., беспримерный успех для хуннов, поскольку до сих пор ни один кочевой князь не мечтал равняться с китайским императором [+101]. Дело дошло до того, что Китай стал источником доходов Хунну, посылая туда "подарки" - красивую форму дани.

Военная история кочевого мира, согласно образному выражению Савицкого - это "как бы взрыв атома" [+102]. Именно для защиты от кочевых народов была построена Великая Китайская стена, протянувшаяся на 4 тысячи километров. Высота ее достигала 10 м, и через каждые 60-100 м высились сторожевые башни. Л. Н. пишет, что когда работы были закончены, оказалось, что всех вооруженных сил Китая не хватит, чтобы организовать эффективную оборону на стене [+103].

Карта 1. Срединная Азия около 135 г. до н.э. (по данным путешественника Чжан Цяна) (46 KB)

Интересно, что циньское правительство, возводя стену, преследовало не только цели защиты - люди бежали из Китая, бежали от налогов, а их почти не было у хуннов, у них было "весело жить". Но дело не в деталях - не в километрах стены, не в кубометрах материалов для нее, - кочевой мир был опоясан рядами укреплений цивилизованных, оседлых культур, и на юге Великая Китайская стена разделяла контрасты культур и контрасты, природы: влажный муссонный умеренно-теплый Китай с мягкой и недолгой зимой на юге, и сухая Монголия с невыносимой жарой летом и сильнейшими морозами зимой.

Борьба кочевников и Китая велась в основном за район, где расположены нынешние провинции КНР - Ганьсу, Шэньси и Шаньси, и так называемую тогда "Западную окраину Китая" - переход от лесистых гор к безлесным, сухим склонам и сухим плато степей. Кочевники проникали за Китайскую стену в основном там, где она охватывала, включая в Китай, участки степной природы. Согласно Савицкому, упомянутые горные хребты и есть граница между азиатским и европейским мирами [+104]. Между этими хребтами и пустыней Гоби лежит "глассис степей". В китайской литературе I в. до н. э. хребет Иныпаня (к северу от излучины Хуанхэ) "богатый травою, деревьями, птицами и четвероногими" назван "логовищем шаньюев" [+105].

В абсолютной пустыне скотовод не может держаться, объяснял П. Савицкий. Именно этим определяется и характер геополитической истории восточно-хуннской державы. Это как бы история перебросок через пустыню. Шаньюй держится в степях и горных хребтах около китайской стены. Если же он оттуда вытеснен, то должен уходить к северу от пустыни [+106]. Тезис П. Савицкого подкрепляется и тем, что и после эпохи хуннов, присяга на верность Темучину (Чингис-хану) звучала так: "Если преступим твои приказы... отними у нас жен и имущество и покинь нас в безлюдных пустынях" [+107].

Карта 2. Срединная Азия около 30 г. до н.э. (49 KB)

Подъему Хунну в первом тысячелетии до н. э. способствовала и природа - увлажнение степи в этот период. Во II в. до н. э. хунны заводят в Джунгарии земледелие. Когда китайцы были сильнее (до Модэ), их набеги на хуннов давали им тысячи, а то и сотни тысяч голов скота. И это в местности, представляющей сейчас пустыню! [+108]

Феноменальные военные успехи хуннов Л.Н. позже объяснял тем, что они находились в фазе пассионарного подъема. Понятия "народ" и "войско" у них тогда совпадали. Их военная сила стремительно росла в эпоху Модэ. Китайцы оценивали численность его войска от 60 до 300 тысяч. Последняя цифра кажется нереальной; оценки современной науки дают от 50 до 140 тысяч [+109]. Л.Н. отмечал, что тактика хуннов состояла в изматывании противника: отогнать их было легко, разбить трудно, а уничтожить невозможно.

"Конница кочевников - это сверхтанки прошлых лет", - писал П. Савицкий [+110]  Конь был основой жизни кочевника, близким другом своего хозяина. Они подбирали коней определенной масти для каждого отряда. Основатель хуннского могущества Модэ (209-174 г. до н. э.) имел четыре войсковых подразделения, определявшиеся мастью лошадей: вороные, белые, серые и рыжие. Мастями хуннских лошадей заинтересовались и китайцы; им пришлось заинтересоваться, ибо их лошади были малорослы и слабосильны, не могли сравниться с хуннскими. В поисках нужной породы они обратились к "западным странам", а западом для них была и Фергана, где китайский агент нашел нечто подходящее. Он доложил своему императору У-ди (126 г. до н. э.), что там есть добрые лошади (аргаллаки), которые происходят от "небесных лошадей и имеют кровавый пот". Эта же легенда о кобылицах пяти мастей фигурирует еще в одном китайском источнике.

Итак, на карте Срединной Азии около 135 г. до н. э. мы видим гигантское государственное образование Хунну, протянувшееся от "Западного края" - бассейн реки Тарим, до Байкала - на севере, и почти до Желтого моря - на востоке [+111]. На юге оно включало северную излучину реки Хуанхэ, то есть доходило до Великой Китайской стены, а кое-где и переходило южнее нее. Империя Хань как бы сжалась на юго-востоке от гигантского массива Хунну (см. карту N 1).

Успехи хуннов, как считали и евразийцы, были связаны с традициями прошлого. Ни одна историческая среда, по мнению П. Савицкого, не может дать такого подбора образцов военной годности и доблести, какой дает кочевой мир [+112].

Таким образом, превосходство "цивилизованных земледельцев" над варварами-кочевниками - это злой миф истории. Ведь и кочевой быт отнюдь не предполагал беспорядочного плутания по степи. Кочевники передвигались весной на летовку, расположенную в горах, где пышная растительность альпийских лугов манила к себе людей и скот, а осенью спускались на ровные малоснежные степи, в которых скот всю зиму добывал себе подножный корм. Места летовок и зимовок у кочевников строго распределялись и составляли собственность рода или семьи [+113].

Родовой строй стал социальной основой державы Хунну. Успехи хуннов в эпоху Модэ и его преемников объясняются быстрым переломом в политической системе, социальном строе и культуре.

Л.Н. приходит к следующим выводам: во-первых, хунны - отнюдь не орда, а единое племя, разделенное на рода; во-вторых, их политическая система была не примитивна, а довольна сложна и гибка. Во главе государства стоял "высочайший", но это не царь, а "первый среди равных" старейшин, которых было 24 (по числу родов). Вначале он был выборным, позже - наследным. Ниже его стояла система вельмож и чиновников пяти классов (члены рода шаныоя). Наряду с аристократией крови существовала аристократия таланта - служилая знать, не относящаяся к родственникам шаньюя. Их называли "Гудухеу" - князь счастья. Последнее обстоятельство особо подчеркивал Л.Н., так как оно очень "подпирало" его концепцию пассионарности. Эта группа вообще была связана не с отдельными родами, а с центральной системой управления, что, по Гумилеву, "крайне характерно для пассионариев всех времен и наро-дов" [+114].

Государственное право предусматривало смерть за нарушение воинской дисциплины и уклонение от воинской обязанности. Нравы хуннов были суровы, а суд короткий и строгий. По китайским свидетельствам, преступность у них выражалась едва несколькими десятками узников на целое государство [+115]. Именно эти чрезвычайные законы, весьма характерные для фазы пассионарности, способствовали консолидации хуннов и превращению их в сильнейший этнос Срединной Азии.

Сложнее определить особенности гражданского права. Видимо, в родовом владении у них находились пастбища, а неудобные земли принадлежали всему хуннскому народу. "Земля есть основание государства",- провозглашал Модэ. Гумилевское утверждение о государстве Хунну позже оспаривалось в дискуссии 60-х гг. И все-таки он, видимо, был прав, если вышедшая в конце 90-х гг. книга известного русского востоковеда Е. Кычанова так и называется: "Кочевые государства от гуннов до маньчжуров". В ней прямо говорится о ранней государственности в самобытных и оригинальных формах [+116].

Хунны знали рабство, но в неволе у них были в основном пленники, использовавшиеся на хозяйственных работах. Современный китайский историк считает, что они составляли 1/10 населения хуннского государства [+117].

Запутаннее обстоит дело с налогами. Л. Гумилеву, идущему по линии противопоставления "Хунну-Китай", хотелось бы, чтобы их совсем не было у хуннов. Он пишет: "Степнякам вообще чуждо понятие налога, свободный воин не согласен ничего никому платить" [+118]. Увы, здесь Л.Н., видимо, ошибся; во всяком случае, покоренные хуннам народы платили кожами и полотном. Западный край был обложен, кроме того, и "данью кровью", т. е. необходимостью участия в походах хуннов. Была и какая-то система налогов со скота и у "местных" [+119].

Противопоставление "Хунну-Китай" или "степняки-земледельцы" характерно и для евразийцев. Так, П. Савицкий с удовольствием приводил следующий пример. Евнух, бежавший из Китая, обличал китайцев: "Ваши обычаи и ваше право таковы, что класс восстанавливается против класса. И одни принуждены быть рабами, чтобы дать другим возможность жить в роскоши". Евразиец N 1 отмечал, что это, пожалуй, самое раннее, дошедшее до нас противоположение "срединного мира" периферическому... Основу гуннской мощи он видел в независимости от Китая по части всех реальных потребностей [+120].

Отвлечемся от конкретики и ответим на типичное обвинение Л.Н. в "биологическом подходе к прошлому" [+121]. Спрашивается: какой подход он использовал для объяснения взлета и успехов Хунну? Ответ однозначен: социально-экономический анализ, причем гораздо более трудный, чем при рассмотрении поздних эпох, так как материал приходилось собирать по крупицам! Написав это, я обнаружил подтверждение у П. Савицкого; в одном из писем он именно за это хвалил Гумилева: "Вы делаете попытку глубокого социального анализа истории кочевников. Я читал немало литературы по этим вопросам. Но такой попытки еще не встречал. Бог Вам в помощь!" [+122]

Если где-то потом, углубляясь в проблемы этногенеза, Л.Н. нарочито обострял некоторые формулировки, иногда отбрасывал (для чистоты эксперимента?) социально-экономические факторы, то это лишь заострение, акцент и не более того.

Культура хуннов - одна из спорных проблем. Вроде бы у них не было письменности, поскольку она не была обнаружена. Но это не самый сильный аргумент, тем более, что китайский дипломат (где-то в 245-250 гг.) сообщал как о чем-то само собой разумеющемся - о хуннской письменности [+123]. Китайцы эпохи Хань потому и считали хуннов диким народом, что признавали единственным источником культуры только свою страну.

Между тем хунны могли выбирать: на востоке лежал ханьский Китай, на западе - остатки разбитых скифов и победоносные сарматы. "Кого же надо было полюбить?" - спрашивал Л.Н. и отвечал (ссылаясь на раскопки царского погребения в Иоин-уле, где лежал прах Учжулю-шаньюя, скончавшегося в 18 г. н. э.), что для тела хунны брали китайские и бактрийские ткани, ханьские зеркала, просо и рис, а для души - предметы скифского "звериного стиля" [+124].

Рассказать какими угодно словами, что такое "звериный стиль", невозможно. Читатель должен или сходить в Эрмитаж, или, если он не петербуржец, посмотреть в библиотеке изданный в 1958 году альбом "Древнее искусство Алтая": он не пожалеет. Во всяком случае, П. Савицкий, а он и так хорошо знал, что такое "звериный стиль", был потрясен этим альбомом. "Вот поистине ценности всемирно-исторического порядка", - писал он Г. Вернадскому в США. А в письме Л.Н. Савицкий не сдерживал своего восхищения: "Каковы горный баран и олень, тот и другой в стремительном движении! Более совершенных и более современных (сверхсовременных!) вещей я вообще не знаю в искусстве нашей планеты... Еще с большей уверенностью, чем два месяца назад, повторяю: кочевнический "звериный стиль" ставлю выше всей греко-римской скульптуры" [+125].

Савицкий считал, что памятники кочевнического искусства можно разделить на три основных "пошиба": классический, фантастический и графический; последнему, по его мнению, мог бы позавидовать любой современный абстракционист [+126]. "Звериный импрессионизм" был, по-видимому, стилем гуннской державы, так сказать, "гуннским ампиром" [+127], Вернемся еще раз к тому, что же хунны брали у Китая "для тела"; не были ли они просто эпигонами, никогда и ничего не изобретя сами? Л.Н. многократно подчеркивал обратное. Он приводил несколько характерных примеров. Штаны были изобретены кочевниками еще в глубокой древности. Когда в IV в. до н. э. правитель древнекитайского царства Чжао решил реорганизовать войско и завести конницу, выяснилось, что конников надо одеть "на варварский манер" - т. е. в штаны, которых китайцы никогда не носили. Правитель оказался в трудном положении, о чем и сказал своим приближенным: "Сам-то я уверен, что сделать это необходимо, но боюсь, что Поднебесная будет смеяться надо мной [+128].

Стремя появилось в Центральной Азии между 200 и 400 гг. Правда, кто придумал стремя - сяньбийцы или другой народ, до сих пор неясно. Кочевая повозка на неких деревянных обрубках сменилась сначала коляской на высоких колесах, а затем - вьюком. Кочевники изобрели изогнутую саблю, вытеснившую прямой меч, а их длинный лук метал стрелы на расстояние до 700 м. Круглая юрта считалась в то время наиболее совершенным видом жилища [+129]. Недаром она дошла до наших времен и ее можно видеть на горных пастбищах Киргизии!

Л.Н. делал широкие выводы по линии сравнений "Азия-Европа" "Таким образом мы должны признать, - писал он, - что хунны на заре своего пассионарного взлета были не лучше и не хуже, чем, скажем, франки, арабы, славяне и древние греки в аналогичном этническом возрасте" [+130].

Однако рост пассионарности, согласно Гумилеву, в этнической системе благотворен лишь до какой-то степени. После подъема наступает "перегрев", и для хуннов он наступил в середине I в. до н. э., а закончился в середине II в. Вместе с единством этноса была утрачена значительная часть его культуры и даже исконная территория - монгольская степь [+131]

[+131] Горбоносые бородатые хунны покидают родную страну на берегах Селенги и Онона. "От могучей державы, - заметил Л.Н., - остались только кучки беглецов" [+132].

Против Хунну работали два фактора: внешний и внутренний. "Фактор соседства" (Китай) вызывал смещение исторического процесса. "На востоке, - писал Гумилев, - так влияли китайцы, погубившие державу хуннскую и тюркскую" [+133]. Выдержав три войны с Китаем, хунны потеряли много боеспособных мужчин; это вызвало ослабление державы. В ней сложились две противоположные по психическому складу "партии". Южная (консервативная часть общества - "тихая") ушла к Китайской стене. Ханьское правительство дало им возможность селиться в Ордосе и на склонах Инь-Шаня, используя их в борьбе против северных хуннов. В Китай пришли не завоеватели, а бедняки, просившие разрешения поселиться на берегах рек, чтобы иметь возможность поить скот [+134]. На север ушла пассионарная часть, сохранившая традиции покойных шаньюев - "право сражаться на коне за господство над народами" [+135]. К 97 г., когда Хунну было сокрушено, это были уже совсем другие хунны...

История "северных хуннов" достаточно сложна. Так называемые "неукротимые" к 158 г. н. э. достигли Волги и нижнего Дона, где вошли в соприкосновение с аланами. История хуннов с 158 г. до 350 г. совершенно неведома. Л.Н. писал, что за 200 лет они изменились настолько, что стали новым этносом, который принято называть "гунны" [+136].

Аммиан Марцеллин (330 - ок. 400 гг.) - офицер римской армии, участвовавший во многих восточных походах и знакомый с описываемыми событиями не понаслышке, подтверждает локализацию гуннов на средней и нижней Волге. Правда, для него это было где-то далеко, "за болотами, у Ледовитого океана". По его описанию, и здесь он более достоверен, чем, рассуждая о географии, для гуннов не типичны монголоидные черты: скуластость или узкие глаза [+137]. По мнению Г. Вернадского, это не совсем так: "Более или менее общепринятым считается мнение, по которому орда гуннов тюркского происхождения; к ней, однако, присоединились также угры и монголы, а на последних этапах она включает также некоторые иранские и славянские племена" [+138].

Лишь несколько страниц в "Хунну" посвящено уже не хуннам, а гуннам. Здесь Л.Н. суров, но вряд ли справедлив. Он от души их жалеет, сравнивая с хуннами: те строили избы на зимовках, но ничего подобного не было у гуннов. Зимой они кочевали по разным местам, "как будто вечные беглецы с кибитками, в которых они проводят жизнь" [+139]. Главное отличие гуннов от хуннов, согласно Гумилеву, состояло в утрате стереотипов поведения, связанных с политической организацией, и прежде всего - института наследственной власти. Гунны сокрушают все, что попадет на пути; это - деградация, потеря того, что было достигнуто в культуре и организации прошлого у хуннов [+140].

По другому оценивает гуннов П. Савицкий. Он пишет о "драматической напряженности гуннской истории". Великий завоеватель Мотуна (Модэ) объединяет восточно-евразийские степи. Созданная им держава, сначала развивается с успехом, а затем все более клонится к упадку. Трагическое метание вождей и масс между подчинением Китаю и борьбой за независимость, часто в условиях голода и холода. Неподчинившиеся уходят в срединно-европейские степи. Настает видимая или действительная двухвековая передышка. Затем следует ошеломляющий прыжок на запад; занятие в несколько лет западноевропейских степей, а несколько позже - Атилловы походы в Европу. По Савицкому, история гуннов знаменует собой историческое единство Старого Света. Это было "завоевание-переселение" в отличие от "завоевания-расширения" [+141].

Отправная база гуннского движения была потеряна гуннами уже ко II веку нашей эры. Савицкий следующим образом пояснил Л.Н. свое расхождение с ним по поводу истории гуннов: "Поскольку Вы считаете, что в первые века н. э. степь была так сильно обескровлена, мне не совсем ясно, откуда же, по Вашему мнению, взялись гунны великого Батюшки-Атиллы? Ведь они с большим треском и блеском действовали уже в первой половине и в середине V в." [+142].

Жители Лютеции (Парижа) уже хотели бежать из города, страшась орд Атиллы. Он, правда, немного не дошел до Лютеции, но опустошил Страсбург, Шпеер, Вормс и Майнц - города западной части современной ФРГ, осадил Орлеан, то есть "гулял" уже и вдоль Луары. Далеко зашел "Батюшка-Атилла" и был он, конечно, пассионарен, а не "перегрет". В дальнейшем Л.Н. "смягчился" и к гуннам, заявив, что "гунны - это возвращение молодости хуннов" [+143].

Книга "Хунну" вышла в 1960 г. В ту пору географические сюжеты еще не занимали нашего героя, но позже он добавил очень существенную причину заката империи Хунну. "Начиная с I в. до н. э., - пишет Л.Н., - в хрониках постоянно отмечаются очень холодные зимы и засухи, выходящие за пределы обычных. Заведенное хуннами земледелие погибло". Во II - III вв. н. э. хунны покидают родину и занимают берега Хуанхэ, Или, Эмбы, Яика и Нижней Волги [+144] III в. н. э. - кульминация процесса усыхания. Это уже серьезное объяснение, добавляющее важный фактор - природный.

С первых публикаций "Хунну" и "Хунны в Китае" прошло несколько десятков лет. Это первые капитальные труды Л.Н., к тому же писавшиеся поначалу для узкого круга "посвященных". Первые работы Л.Н. отчаянно трудны, даже если украшены нарочито публицистическими названиями глав. Они загромождены трудно воспринимаемыми именами, названиями, этнонимами, калейдоскопом дат. Демонстрация огромной и реальной эрудиции? Конечно, Л.Н. был склонен к этому всегда, но получалось это потом удивительно естественно, как и демонстрация его феноменальной памяти на лекциях. Здесь этой естественности нет. В 50 - 60 гг. Л.Н. только учился писать популярно; это не давалось сразу.

8. 6. Расправа с "новичком"

В чем назначение СОВЕТА? В СОвместных наложеньях ВЕТО, А если так, то и СОБРАНЬЕ - СОгласное занятье БРАНЬЮ?

Ю. Ефремов

Перед тобою чувствуют они себя маленькими, и их низость тлеет и разгорается против тебя в невидимое мщение.

Ф. Ницше

Итак, "Хунну" состоялись, книга вышла, пусть и ничтожным тиражом, но ведь это - первенец. Напомню, что список печатных работ Л.Н. насчитывал 6 небольших статей, автору которых было уже 48 лет.

Надо было радоваться книге, и Л.Н. радовался, вряд ли предвидя последующие события. Хотя мог бы, зная нравы наших "научных сообществ". Я имею в виду не востоковедов страны или даже города, а "узкие" сообщества, "малые сектора" в академических институтах - китаистов, тибетологов и т. д. Именно они определяли характер дискуссий. Л.Н. должен был знать этот настрой по своей горькой жизни в Институте востоковедения. Откровений на этот счет немало в его письмах из лагерей 50-х гг.: "Настроение у меня вообще спокойное, т. к. я решил, что я умер и нахожусь в чистилище, где не может быть иначе. Воскреснуть что-то не хочется, особенно если вспомнить веселую жизнь в Институте востоковедения. Здесь тоже много прохвостов, особенно из урок, но там больше!" [+145]

Но пройти обсуждение было необходимо. А коллеги беспощадны и злы. В самом деле - кто такой Гумилев? Да как он посмел, да мы ему покажем его законное место! И показали... "Хунну" вышли в 1960 г., а уже в середине следующего года в академическом журнале "Вестник древней истории" появилась разгромная рецензия К. Васильева. Резюме было убийственным: "Недостатки рецензируемой книги не исчерпываются перечисленными выше. Здесь разобраны лишь наиболее характерные случаи, корни которых кроются в трех основных причинах: в незнакомстве с оригиналами используемых источников, в незнакомстве с современной научной литературой на китайском и японском языках, в некритическом восприятии ряда устаревших концепций, представляющих вчерашний день востоковедческой науки" [+146]

Дальше - больше. В сентябре 1961 г. в Эрмитаже и Ленинградском отделении Института народов Азии АН СССР (благо они на одной набережной - Дворцовой) прошло обсуждение книги Л.Н. и рецензии на нее. Замечания оппонентов, и прежде всего того же К. В. Васильева, были таковы:

- Переводы И. Бичурина, выполненные 100 лет назад, на которых базируется Л.Н., не всегда отвечают требованиям современной науки;

- Л.Н. не знает китайского и японского, а многие труды по истории хуннов вышли именно на этих языках; отсюда "море" частных и не очень частных ошибок;

- Датировка начального этапа истории хунну-сюнну у Л.Н. совершенно произвольна;

- Нет никаких известий о европеоидности динлинов, а Л.Н. представляет это не как гипотезу, а как аксиому;

Вывод Васильева весьма резкий: книга Л.Н. - "это пересказ общеизвестных переводов, не анализирующая новых материалов, не вводящая в оборот новых, оригинальных фактов, не вносит ничего принципиально нового в историографию древней Центральной Азии" [+147].

Слава Богу, вел это заседание весьма авторитетный ученый, в ту пору заведующий библиотекой Эрмитажа, профессор Матвей Гуковский. Он дал отпор критикам с присущим ему юмором, заметив, что ученые делятся на два типа: "мелочеведов", внимательно следящих за мелочами, и синтетиков, строящих целостные концепции. В науке впереди идут именно вторые, а "мелочеведы" следуют за ними, исправляя их частные ошибки. По мнению М. Гуковского, рецензия К. Васильева проникнута враждебным тоном, которого не заслуживает даже плохая книга, а Л. Н. Гумилев написал хорошую книгу.

Так же оценил ее директор Эрмитажа, профессор М. И. Артамонов: "Не возможно требовать от одного человека одинаково высокой исторической и филологической подготовки. Спор о праве историка пользоваться имеющимися переводами беспредметен. Конечно, Л. Н. Гумилев вправе был работать с подобными переводами, тем более, что он создавал обобщающий труд, а не частное исследование, устанавливающее определенный факт или поправку к его истолкованию" [+148].

Старейшина советского востоковедения академик В. В. Струве отметил, что книгу Л.Н. невозможно вычеркнуть из списка научной литературы; насчет переводов Бичурина он сказал, что за неимением новых переводов источников по истории Срединной и Центральной Азии, нецелесообразно отказываться от работы с этим весьма ценным источником [+149].

Кроме всего, были отмечены стиль и значение книги Л.Н. для "выхода" науки на более широкое поле, а не только для научной элиты. Работа Л.Н. характеризовалась как "образец яркого, увлекательного изложения для широкого читателя", что проглядел главный рецензент. Сам Л.Н., отвечая на вывод К. Васильева о "пересказе накопленного наукой материала", бодро отметил, что то же самое можно сказать об "Истории России" Соловьева, "Истории Рима" Моммзена и "Истории древнего Востока" Тураева.

Казалось бы, вторжение новичка на поле "хунноведов" обошлось еще довольно благополучно; его не дали разгромить и отлучить, встреча вроде бы закончилась "вничью". Ничего подобного. "Ничья" никак не устраивала критиков Л. Н-ча, и в декабре того же года они организуют "продолжение дискуссии". Эрмитажное поле уже не устраивало; обсуждение перенесли в более "надежное" место - в Отделение Института народов Азии АН СССР.

Гумилев в то время был болен. Нет автора, тем лучше; проведем все без него: "Карфаген должен быть разрушен!". Естественно, "новичок" был примерно наказан. Обсуждение в декабре было уже "театром одного актера" - все того же рецензента, а престарелый академик В. В. Струве (достойнейший человек, смело заступившийся за Л.Н. в годы его "второй Голгофы") в заключительном слове почему-то защищал уже не автора, а... рецензента [+150].

Один из парадоксов судьбы Л.Н. в том, что друзья-евразийцы за рубежом были куда оперативнее доморощенных критиков. Они были сверхоперативны, ибо уже в 1960 г. - в год выхода "Хунну" - мэтр исторической науки Г. Вернадский опубликовал в США развернутую рецензию на нее, в которой все было поставлено на место. Вернадский отмечал, что книга Гумилева написана талантливо, что он чувствует и природу, и людей; очень удачны его описания пустыни, подкрепленные красочными цитатами из сочинений Пржевальского и других русских путешественников. Не забывает Гумилев и значения северных лесов - "таежного моря". Насыщенная фактами разного порядка - военно-политического, социального, культурного и экономического - книга Гумилева по необходимости составлена в сжатом стиле. Тем не менее его краткие характеристики многих из описываемых им исторических деятелей, а также и социальных сдвигов и человеческих отношений, ярки и вдумчивы. Данные письменных источников, где это возможно, подкрепляются свидетельством археологических раскопок. Рецензент указывал, что "Хунну" Гумилева - первое звено задуманной им "Степной трилогии" [+151].

Надо полагать, что почта (пусть и медленнее) работала и по линии Нью-Хейвен-Прага-Ленинград, и в момент сентябрьской дискуссии 1961 г. томик "Нового журнала" лежал в кармане у Л.Н. Был, вероятно, колоссальный соблазн вытащить его и огласить рецензию Мэтра. Увы! В 1933 г. Г. Вернадский опубликовал в Лондоне книгу "Ленин - красный диктатор" (по другим данным название было более скромное - "Заметки о Ленине" [+152]). Надо полагать, что в СССР это помнили, а Л.Н. понимал - вынимать из кармана не стоит.

8.7. Древние тюрки и будущая докторская

В течение 20 лет я не слышал ни одного отзыва на эту книгу, никакого резонанса. Первые, кто отозвались, были якуты. После этого заинтересовались казахи. Но они мне сказали, что впервые, когда вышла эта книга, они не поверили, что где-то в Москве или Ленинграде о казахах или тюрках могут писать добродушно. Л. Гумилев

Еще до всех коллизий с "обсуждением-осуждением" Л.Н. писал П. Савицкому: "Тюрки" вдвое толще "Хуннов", хотя период, охваченный исследованиями вдвое меньше. Я "Тюрок" люблю больше, потому что в VI- VIII в. в гораздо живее можно представить людей и события. Со многими ханами и полководцами я смог познакомиться, как будто они не истлели в огне погребальных костров 1300 лет назад. Тут я смог применить свое знание тюркского и персидского языков" [+153].

В этом же письме Л.Н. говорит о решительном моменте жизни - о намерении представить на предварительное обсуждение в Эрмитаже докторскую диссертацию "Древние тюрки". В случае благоприятного исхода Л.Н. планировал обсудить свой труд в Институте востоковедения, а потом - в университете. Когда началась работа над диссертацией? В предисловии сам Л.Н. называет 5 декабря 1935 года; это было время после манычской археологической экспедиции [+154]. В том же предисловии он благодарит друзей, "отмеривших вместе заключение в лагерях Норильска и Караганды". Оттуда, из неволи Л.Н. многократно просил матушку достать ему книгу Г. Е. Грумм-Гржимайло "Западная Монголия и Урянхайский край". Этот труд был ему, по-видимому, крайне нужен для развития своих мыслей.

В январе 1953 года из Омска Л.Н. пишет матушке: "Книгу Грумм-Гржимайло можно достать лишь в Географическом обществе; зайти в библиотеку и спросить там о способе приобретения. Меня это чтение очень утешило бы". В августе 1954 года та же просьба: "Если бы у меня была эта книга, то на 3 года чтения хватит" [+155]. Анна Андреевна почему-то не сумела это сделать, хотя на складе Географического общества эта книга Г. Е. Грумм-Гржимайло хранилась и в ... 1997 году!

В январе 1955 года, после двухлетнего ожидания "Птица" (Н. В. Вербанец) прислала Л. Н. долгожданную книгу. "Теперь мне хватит материала для чтения и занятий на полгода", - писал Гумилев [+156]. Впоследствии об авторе этой книги сам Л.Н. говорил: "На всю жизнь сохраню память о тех, кто помог мне выполнить эту работу и кого уже давно нет среди нас, о моем замечательном предшественнике, моем друге Г. Е. Грумм-Гржимайло, прославившем историю народов Центральной Азии и умершем в ожидании признания" [+157].

Когда Л.Н. защитил своих "Тюрок", то одно из первых поздравлений пришло от А. Г. Грумм-Гржимайло - сына ученого, теснейшим образом, как и отец, связанного с Русским географическим обществом [*15]. Думается, что это письмо было особенно радостно для Л.Н. Исследователей проблемы и у нас, и за границей, в том числе очень именитых, было немало; это и академик В. В. Бартольд, и французский классик востоковедения Е. Шаванн, и немецкие ученые. Но сам Л.Н. все-таки особо выделял Г. Е. Грумм-Гржимайло. Дело, по-видимому, в том, что русский исследователь взглянул на историю глазами географа, то есть как бы показал Л. Н-чу верный путь [+158].

Задачу своей книги Л.Н. сформулировал так: "Почему тюрки возникли и почему исчезли, оставив свое имя в наследство многим народам, которые отнюдь не являются их потомками?" [+159]. Эта задача превосходила то, что сделал Л.Н. в "Хунну", поскольку по масштабам Тюркский каганат ("Вечный Эль") далеко превосходил Хунн-скую империю. Достаточно взгляда на карту N 1 и сопоставить ее с картой N 2, чтобы понять - императивом здесь становится геополитический подход. В конце VI в., когда границы Каганата на западе сомкнулись с Византией, на юге - с Персией и даже Индией, на востоке - с Китаем, возникла принципиально иная, чем когда бы то ни было раньше, ситуация - средиземноморские и дальневосточные культуры впервые встретились. "Тюрки стали посредниками в связях "Запад-Восток" [+160].

Карта. Тюркютская держава в конце VI в. (61 KB)

Во введении к своей книге "типичный естественник" Л.Н. "вдруг" заявил, что важнее всего социальная и политическая история этих стран (Каганат, Китай, Иран), то есть опять же, как и в "Хунну" он выступает обществоведом - тонким и знающим! Родилось это давно, поскольку кандидатскую Л.Н. защищал еще в 1948 году, в "просвете" между отсидками, а называлась она "Политическая история первого Тюркского каганата в 546- 657 гг.". Я видел отзыв профессора Петрушевского о допуске к защите, подписанный еще в 1947 году, когда на истфаке шла "игра" - то ли допускать, то ли не допускать. Два авторитетных ученых - член-корр. АН СССР А. Якубовский и проф. М. И. Артамонов дали блестящие отзывы на книгу Л.Н. того же названия, но она так и не вышла тогда по не зависящим ни от автора, ни от рецензентов причинам. Между тем А. Якубовский писал, что это ценнейший материал по истории первого Тюркского каганата, чего нет ни в советской, ни в зарубежной литературе. Кроме того, он обращал внимание на четкий анализ политической обстановки в то далекое от нас столетие. Для Л.Н. характерно, что когда он занимался конкретикой (а не теорией этногенеза), отпадают любые теоретические "загибы", которые становились мишенью оппонентов.

Понятно, что тюрки - звено этногенеза, этап тех этнических процессов, которые шли в Великой степи, но изучать их без политической истории оказалось нельзя. Сначала перед Л.Н. возникли два естественных вопроса: кто такие тюрки и что такое "Вечный эль"?

Согласно красивой легенде тюрков, их праматерью была волчица, а праотцом стал мальчик из племени, истребленного врагами. Волчица спасла ребенка, выкормила его, унесла в горы Восточного Тянь-Шаня и спрятала в пещере. Там впоследствии она родила десятерых сыновей, отцом которых был сын человеческий. Когда сыновья волчицы вышли из пещеры они женились на женщинах ближнего к их горам Турфанского оазиса.

Один из внуков волчицы получил имя Ашины [+161]. Народ Ашины и был предками этноса "тюрк". Гумилев считал, что этот этноним не следует путать с современным лингвистическим значением этого слова. В XIX в. их называли по-китайски "ту кю", а по-монгольски "тюркют" [+162].

Теперь попытаемся вместе с Л.Н. ответить на вопрос, что такое "Тюркский великий Эль"? Создание великой державы рода Ашина шло как "блицкриг" VI века, завершившийся в очень короткий период с 545 по 581 гг. В 545 г. Сын Ашины, Бумын-каган подчинил телеутов, ранее уничтоживших Хуннское царство в Семиречье. Тогда же, в год Быка (т. е. 545 от Р.Х.), китайское посольство прибыло в его ставку; это было признанием одной из крупнейших держав того времени, и, современно выражаясь, подняло международный статус державы Ашины. В 552 г. Бумын покорил бывших сюзеренов - свирепых жужаней, а в 555 г. тюркюты дошли до "Западного моря", т. е. до Арала. Теперь граница прошла севернее Ташкента до низовьев Аму-Дарьи и южного берега Арала. За 1,5 года тюркюты подчинили Центральный Казахстан, Семиречье и Хорезм. В 558 г. они вышли к Волге, "гоня перед собой тех, кто отказывался покориться" [+163].

В 565 г. они покорили эфталитов и объединили степь и Согдиану, в 576 г. вышли к Боспору Киммерийскому (Керченскому проливу), обеспечив себе опорный пункт в Крыму, а ставка тюркского военачальника (Тьма Тархана) была организована на Таманском полуострове (отсюда и название Тьмутаракань)[+164].

В 579 г. они вторглись в Китай. Под их контролем оказалась огромная империя - первый Тюркский каганат, они контролировали и Великий Шелковый путь, по которому шла торговля между Китаем и Византией. В своей кандидатской диссертации Л.Н. называл 580-ый год кульминационным пунктом могущества Тюркского каганата. В это время он простирался от Маньчжурии на востоке до Боспора Киммерийского на западе, от верховьев Енисея до верховьев Аму-Дарьи. "Тюркские каганы стали создателями первой евразийской империи, политический опыт которой в еще больших масштабах был повторен в VIII в. монголами, а в XVIII - XIX вв. - Российской империей", - пишет известный петербургский востоковед Сергей Кляшторный [+165].

Каганат стал огромной колониальной империей. Как удавалось держать в покорности из одного центра (да еще неоседлого, нестабильного, степного) самые разные народы империи? Л.Н. считает, что это было реально сделать лишь при наличии жесткой социальной системы. Тюркюты ее создали и назвали "Эль" [+166].

Здесь, как и при анализе подъема хуннов, Л.Н. начинает не со спорных проблем этногенеза, а с социальных моментов, с социально-политической системы. В центре ее "орда" - ставка хана с воинами, их женами, детьми и слугами. Вельможи имеют свои "орды" с офицерами и солдатами. Вместе они составляют этнос "кара-будун" - тюркские беки и народ (почти как в Риме - "сенат и народ римский"). Еще более, чем материальная культура, исследователя поражают сложные социальные институты: эль, удельно-лествичная система, иерархии чинов, воинская дисциплина, дипломатия, четко отработанное мировоззрение, противопоставленное идеологическим системам соседних стран [+167].

Честный ученый пересматривает свои позиции, если они противоречат новым открытиям, новым работам коллег. Вспомним, как громил Л.Н. гуннов, любя и превознося хуннов. Но это было в 60-х гг., а в 90-х он писал, что "идейное единство хуннов и гуннов сохранилось" [+168]. Развивая эту мысль, он утверждал, что объединение орды Ашина с племенами хуннов усложнило этносистему и сделала ее способной к сопротивлению, а потом и к завоеваниям. Пребывание этноса в привычном ландшафте повело к восстановлению кочевого хозяйства и развитию оригинальной культуры. Блестящая переводная и оригинальная древнетюркская литература возникла не позднее конца VI в., а вместе с ней сложился общетюркский литературный язык, началось освоение достижений культур Дальнего и Ближнего Востока. Можно утверждать, что в результате культурного прорыва конца VI в. началось формирование древнетюркской цивилизации [+169].

Необходимо заметить, что, согласно точке зрения Л.Н., тюркский период был продолжением хуннского, хотя социальные формы изменились: вместо родовой державы возникла орда. Но сменившие тюркютов уйгуры вернулись к родоплеменной системе, так что, очевидно, обе формы сосуществовали, образуя "эль" [+170]. Этой мысли придерживался и Г. Е. Грумм-Гржимайло, писавший, что "первыми тюрками, с которыми нас знакомит история Срединной Азии, были хунны" [+171].

В пору своего расцвета Каганат был сильнее раздробленного Китая (Китая двух царств: Бей-Чжоу и Бей-Ци), платившего за военную помощь и даже за нейтралитет. Тюркютский хан мог позволить себе такое высказывание: "Только бы на юге два мальчика (Чжоу и Ци) были покорны нам, тогда не нужно бояться бедности". Шелк шел в Византию, торговый путь проходил через Иран, наживавшийся за счет таможенных пошлин с караванов. Но хан не хотел пропускать их слишком много, дабы не наращивать потенциал соперника Византии. Все это вело к войнам Каганата с Ираном, в которых тюркюты использовали изобилие железа и создали латную конницу, не уступавшую персидской. Однако Каганат истощал силы в этой борьбе, тем более, что геополитическая картина была еще сложнее, враги были не только на западе (Иран), но не исчезли они и на востоке (Китай).

Соотношение сил было стабильным, пока не сказал своего слова обновленный Китай, объединившийся в 581 г. Л.Н. пишет, что ситуация изменилась в начале VII в., когда снова в историю вмешалась природа и произошел раскол Каганата на Восточный и Западный, два разных государства и этноса, у которых общей была только династия Ашина [+172].

Природное воздействие Л.Н. объяснял так: Восточный каганат - это Монголия, там муссоны, там летнее увлажнение стимулировало круглогодичное кочевание. Это приводит к социальным последствиям: пастухи постоянно общаются друг с другом. Навыки общения и угроза Китая сплачивали народ вокруг орды и хана.

Другое дело Западный Каганат, расположенный в предгорьях Тарбагатая и Тянь-Шаня. Увлажнение там зимнее, надо запасать сено для скота. Поэтому летом скот и молодежь уходили на джейляу - горные пастбища, а пожилые работали около зимовий. Вместо Эля там сложилась конфедерация племен. Десять вождей получили по стреле-символу, поэтому их этнос называли еще "десятистрелочные тюрки". Ханы Ашина вскоре потеряли значение и престиж, так как их собственная дружина была малочисленной, и вся политика определялась вождями племен. Китай был далеко, Иран слаб, караванный путь обогащал тюркютскую знать, которая могла воевать друг с другом, что и ослабляло Западный каганат [+173]. Кажется, что это не достаточно удовлетворительное объяснение, да и сам Л.Н. позже позже опровергал его.

В "Ритмах Евразии" Гумилев указывал, что в начале VII в. как бы восстановилась коллизия Хань и Хунну, но перевернутая на 180 градусов. Разница была еще и в том, что молодая империя Суй, находившаяся в фазе подъема, была сильнее, богаче и многолюднее каганата, уже вступившего в "инерционную фазу"[+174]. Падение Западного каганата произошло в 661 г., Восточный пал в 741 г. На месте Западного каганата образовалась китайская провинция "Западный край", восточного - Уйгурский каганат.

Но дело было не только в фазах этногенеза или природе. Корни слабости тюркютов были и внутри Каганата. Л.Н., споря с другими историками, по поводу термина "эль", вышел на такую формулу: называть группу завоеванных племен союзом, скорее всего, неправильно. Согласно Л.Н., "эль" был формой сосуществования орды и племен. Хотя эта взаимосвязь должна была осуществляться мирно, но практически она была так тяжела для обеих сторон. Поэтому "эль" сразу же стал очень нестойкой формой; покоренные страдали и старались при удобном случае отложиться, но и в самой орде было немногим лучше [+175]. При этом налоговое обложение покоренного тюркютами народа было значительно сильнее персидского; отсюда становится понятным, почему в тюркютской державе центробежные силы никогда не угасали [+176].

Однако имя "тюрок" не исчезло; оно распространилось на пол-Азии. Как полагал Л.Н., арабы стали называть тюрками всех воинственных кочевников к северу от Согдианы. Позже термин еще раз трансформировался и стал названием языковой семьи. Так сделались "тюрками" многие народы, никогда не входившие в Великий каганат VI-VII вв. Некоторые из них были даже не монголоиды, как например, туркмены, аланы, азербайджанцы. Другие были злейшими врагами Каганата: куриканы - предки якутов, кыргызы - предки хакассов. Третьи сложились раньше, чем сами древние тюрки, например, балкарцы и чуваши [+177]. Профессор М. И. Артамонов в далекие 40-е гг., после защиты Л.Н кандидатской, писал, что Гумилеву удалось убедительно показать, что потомки древних тюрок (ту-кью) вплоть до настоящего времени обитают в Южном Алтае (телесы-теленгиты) [+178].

Уже отсюда видно, что история древних тюрок имеет прямое отношение к острым национальным вопросам современной России и СНГ. Л.Н. посвятил свою книгу "Нашим братьям - тюркским народам Советского Союза". Такой страны, увы, уже нет, но 1 октября 1997 г. в 85-летие со дня рождения Л.Н. на Коломенской, 1, от республики Татарстан была установлена мемориальная доска, на которой было написано: "Здесь жил и работал с 1990 по 1992 год выдающийся историк и тюрколог Лев Николаевич Гумилев".

В 1997 году отмечалось 1450-летие первого Тюркского каганата, и это вызвало очень разные комментарии и оценки. Писали и о том, что это организовано "пантюркистскими силами" [+179]. Писали и совсем по-другому, связывая эту дату с историей России, что, на мой взгляд, вполне обосновано. В самом деле, если справедлив тезис о частичном восприятии Россией тюрко-монгольского государственного наследия, то история объединения Евразии насчитывает как раз 1450 лет [+180]. Мне кажется, надо различать законное право людей и этносов чтить свою историю, отмечать ее даты.

Сейчас республиками тюркских народов в Российской Федерации являются Алтай, Татарстан, Башкортостан, Саха (Якутия), Тува, Хакасия, Чувашия (Чаваш республика), а еще в двух - Кабардино-Балкарии и Ка-рачаево-Черкесской республике - тюркская нация является титульной наряду с другим народом; в Дагестане существуют две тюркские нации - ногайцы и кумыки.

Мне кажется символичным, что в Концепции Госпрограммы РФ "Возрождение и развитие тюркских народов России" много гумилевского. Конечно, это слишком серьезная тема, чтобы ее разбирать вскользь. Приведу лишь одну мысль, содержащуюся в проекте Концепции, о том, что тюрки выжили, сохранились как этносы из-за исключительной прочности, живучести такой биосоциальной общности, как этнос, о могучем биогенетическом фонде и социофонде тюркских народов [+181].

Все это особенно актуально в пору ослабления России, давления на нее с Запада. С 1996 г. на бывшего президента Монголии Очирбата регулярно "выходили" представители США и Японии. Спекулируя на заявлениях некоторых "демократов", они предсказывали уход Москвы с территорий к югу и востоку от Байкала и образование "геополитического вакуума". С американской и японской точки зрения, заполнение этого "вакуума" Китаем неприемлемо. Следовательно, надо расхватывать то, что якобы плохо лежит; так, Монголия, например, присоединит к себе Бурятию, Агинский и Усть-Ордынский автономные округа и часть Иркутской области. Для наглядности монголам была даже представлена карта будущего устройства Восточной Сибири и Дальнего Востока. Предусматривалось, что Горный Алтай и Тува, "независимые от России", продолжат "тюркский пояс" от Стамбула-Анкары через Нахичивань-Баку-Ашхабад-Ташкент-Бишкек и Алма-Ату далее на восток вплоть до Якутска. Хорошо бы, согласно намерениям авторов плана, включить сюда и китайский Синьцзян. Под особыми NN шли "независимая" Якутия, "расширенная" Монголия, а уж Дальний Восток могли бы разделить США и Япония [+182]. Популистский "геополитический" бред? Не совсем, ибо подобные карты раздела Востока России фигурировали и в солидных американских изданиях:.

Только наука, подлинная наука может и должна, и при этом как можно оперативнее, дать конструктивные решения подлинного развития тюркских народов России, отметая всякого рода химеры об "едином тюркском языке", едином государстве и т. д. Все эти лозунги, как говорится в упомянутом проекте, являются нереальными [+183].

8.8. Л.Н. ведет криминалистическое расследование

В археологии вдруг вошли в моду доисторические эпохи. До той поры почти все находки принадлежали тем или иным периодам истории, а теперь все помешались на доисторических цивилизациях.

Агата Кристи

История середины XIII в. напоминает своей загадочностью криминальный роман - как-то заметил Л.Н. [+184]. Это в полной мере относилось к его работе над "Тюрками". Книга Л.Н. вышла в 1967 г., то есть через 8-9 лет после окончания основной работы над ней и через 5 лет после защиты докторской диссертации. Сам Л.Н. рассказывал потом, что шел дикий нажим на книгу ("торможение" ее выхода), чтобы не дать ему выйти на защиту докторской. Тираж был небольшой - 4800, но книгу раскупили молниеносно. В 1993 г. "Товарищество Калашников, Комаров и Ко" выпустило книгу Л.Н. огромным тиражом - 200000! Однако он быстренько разошелся; "работал" уже имидж автора.

После лекции. Л.Н. Гумилёв отвечает на вопросы слушателей.

Л.Н. Гумилёв с родителями - русскими поэтами Николаем Степановичем Гумилёвым и Анной Андреевной Ахматовой. Царское Село, около 1916 г. (эта фотография всегда висела над столом Л.Н.)

Рисунок. Дом А.И. Гумилёвой в деревне Слепнево. 1997 г.

Рисунок. Дом в Бежецке. 1994 г.

Рисунок. А. А. Ахматова и Лев. Ленинград. 1926 г. Из архива В. Лукницкой

А. И. Гумилева.

Л.Н. Гумилёв - заключенный Карагадинской тюрьмы, 1951 г..

Л. Н. Гумилев за письменным столом, где рождалась "Степная трилогия".

Рисунок. Академик Ринчен (Монголия).

Одно из первых писем великому евразийцу - Петру Савицкому.

Лев Николаевич и Наталья Викторовна на отдыхе.

Л Н. Гумилев на трибуне Русского географического общества.

Могила Л.Н. Гумилева на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

Мемориальная доска на доме, где провел последние два года жизни Л.Н. Гумилев.

Плюсы и минусы гумилевской книги, как уже говорилось, связаны с "раздвоенностью" ее назначения: то ли это слегка беллетризированная диссертация, то ли высоко-научная и все-таки с претензией на популярность книга. Она поразительно информативна. Думается, что Л.Н. прочитал все, что на сей счет написано по-русски, да и иностранных источников больше сотни. Добавим к этому синхронистическую таблицу, где все расписано по годам, а также ономастическую таблицу, которую сделал старый знакомый и соавтор Л.Н - "православный кореец" М. Хван. Это не книга, а океан информации!

Здесь надо оценить гигантскую работу Л.Н. "за кадром". Слова недругов и завистников об "историке-беллетристе" потеряют всякий смысл да любого, кто хотя бы пролистает "Древних тюрок". Друзья отмечали, что Л.Н. любит перепроверять факты. Это верно, но стоит отметить, что он иногда и сам устанавливал новые факты. "За кадром" остается вся черновая работа, иногда подлинно криминалистический поиск, работа, видимая только в его статьях, вышедших до появления книги. Как камни, они ложатся потом в фундамент здания книги, а "кровля, венчающая полувековую работу - сама книга" [+185].

Традиционные источники были в основном трех родов: китайские, персидские и собственно тюркские. Сопоставлять их было отчаянно трудно; каждый давал географические названия и имена героев истории по-своему. Еще у Г. Е. Грум-Гржимайло шла "расшифровка" названий хорошо известных нам рек. Например, то что в китайской транскрипции звучит как А-бу, есть, вероятно, река Абакан, река Гань или Кань - Енисей, под рекой Чу-си должно, по-видимому, понимать реку Чу (Чуя - у русских), приток Катуни и т. д. [+186]. Грумм-

Гржимайло приводил удивительный пример путаницы с именами, причем отнюдь не с второстепенными. Видные русские историки - Бартольд, Радлов и Мелиоран-ский (независимо друг от друга) грубо ошибались, считая, что Бумын-хан и Истеми - одно и то же лицо, хотя первый возглавлял Восточный, а второй - Западный каганат [+187]. Много названий было расшифровано еще в 20-х годах. В начале XX века немецкий историк Маркварт доказал, что непонятная дотоле страна "Тал-гаст" есть просто Северный Китай. Но и до 60-х гг. было неясно, что имелось в виду под термином "колх", хотя этот народ в древности назывался "лазы", а страна в устье Риона - "Лазика" (частью ее была Абхазия).

В двух статьях Л.Н сам занялся расшифровкой названий и имен, под которыми скрыты главные актеры драмы, разыгравшейся в VI в. в Каганате [+188]. Поиск свой он изложил в виде спора с другими исследователями, но всегда уважительно к ним, и даже оправдывая их ошибки. В одной из упомянутых статей он приводит генеалогическую таблицу рода Ашины, добавляя, что ее создание - трудное дело. Трудное потому, что обозначенные там персонажи имели не одно имя, а по три и даже по четыре: 1) личное имя, которое не всегда известно; 2) княжеский титул; 3) ханский титул; 4) иногда еще и прозвище [+189]. Поскольку наряду с китайским произношением имен обнаружены и тюркские имена (в персидских и греческих текстах основную часть имен составляют именно они), то каждые персонаж может носить до шестнадцати имен! Попробуй тут разберись. Л.Н. разбирался методично и основательно, чтобы не заблудиться в лабиринте имен и титулов. Гумилев составил оригинальнейшую таблицу, которую назвал "Разногласия исследователей". В одной колонке - имена и титулы по Фирдоуси, во второй - по французу Е. Шаванну, в третьей согласно советскому историку Е. Мандельштаму, и, наконец, в четвертой дана интерпретация самого Л.Н.

Однако неясны были не только названия и имена. Спорными и непроясненными оставались и некоторые ключевые вопросы истории тюркютов, в частности, причины распада Каганата на западный и восточный. Замечу, что здесь и Л.Н. отчасти противоречил сам себе; в появившейся после его смерти в 1993 году "выжимке" по истории Евразии он изложил привычное объяснение - "вмешалась природа" [+190]. Но в жизни все сложнее, и такая формула сильно упрощала дело. Более того, она зачеркивала сделанное ранее самим Л.Н. Одна из его статей 60-х гг. была посвящена источнику, освещавшему наиболее темную страницу истории первого Каганата. Речь идет о самом раннем произведении тюркской литературы, дошедшему до нас пусть не в подлиннике и не полностью - "Истории" Феофилакта Симокатты [+191].

Автор "Истории" - египетский грек, живший в период правления в Византии Ираклия (610-641 г. н. э.), по характеристике Г. Вернадского "добросовестный ученый, но немного слабее подготовленный как историк,... чаще чем следовало... неверно оценивающий значимость описываемых событий, а временами тонущий в незначительных подробностях" [+192]. Однако минусы "Истории" были не так уж значимы для Л.Н.

Каган, имени которого Л.Н. поначалу не раскрывает, рассказывал византийскому императору в своих письмах о победах над неизвестными нам племенами абдегов и абаров. В одной из этих битв на Кавказе было якобы убито 300 тысяч врагов. Л.Н. предположил, что это похоже на убийство пленных, которых отступающая армия не смогла увести с собой.

Но это не главный сюжет "расследования" Л.Н. После Крымской и Кавказской кампаний (успешных лишь поначалу) началась междоусобная война тюркютов - "великая распря 581-593 гг". На основе анализа текста и его сопоставления с работами предшественников, Л.Н. отвечает на ключевые вопросы: кто? где? когда? Письма в тексте "Истории" Феофилакта Симокатты являются здесь ценнейшим источником. Был ли их автор великим каганом? Нет, - вслед за Е. Шаванном отвечает Л.Н., потому что он сам в письмах к императору упоминал имена трех других великих каганов. На основе большой работы Л.Н. было установлено, что анонимный автор письма - Дяньчу-Дату-хан (по-китайски; по-тюркски - Кара-Чурин, по-персидски - Кара-Джурин), что переводится как "черная напасть". Он действительно победил "аборигенов Памира" эфталитов [*16], но тюркютам досталась лишь Согдиана; собственные же земли эфталитов еще раньше отошли к Ирану. Дяньчу-Дату-хан подчинил себе Южную Джунгарию, где и основал свое княжество.

В 576 г. после смерти его отца - Истеми-хана, он унаследовал верховную власть на западе и титул Тардуш-хана. В 582-583 гг. тюркюты пытались проникнуть в Византию через Кавказ, но были отбиты. Сам Тардуш-хан не участвовал в Крымской и Кавказской кампаниях, он был занят на Востоке войной с Китаем. Л.Н. считал, что рассказ о победах тюркютов над византийцами в письме, адресованном императору Маврикию, естественно опущен. Акцент перенесен на лазов (колхов), хотя и бывших подданных Восточно-Римской империи, но сохранивших во II в. автономию [+193]. Именно там было уничтожено 300 тысяч врагов, а трупы их будто бы лежали вдоль дороги длиной около 160 км...

Но не эти, столь любимые тюркютскими авторами сюжеты биографии каганов и блестящие перечни их побед над врагами привлекали внимание Л.Н. и стали главным объектом "расследования". Для него самым существенным эпизодом была гражданская война, ее истоки, запутанные интриги внугри каганата. Источник очень туманно говорил о междоусобной войне, о некоем "человеке по имени Турум, по роду близкому к кагану", который попытался совершить государственный переворот, проходивший поначалу успешно [+194]. Тогда автор письма к императору Маврикию (теперь мы знаем, что это Тардуш-хан) обратился за помощью к трем великим каганам. Их имена были непонятны; например, одно из них означало в переводе "могучий". Упомянутые "анонимные" (до расшифровки их Львом Николаевичем) ханы помогли, и "путчист" был жестоко наказан: в Бухаре, Пайкенде (его резиденции) он был опущен в мешок с красными пчелами, "отчего он и умер".

Л.Н. исследовал все эти сюжеты "с позиций исторической критики" и сделал важные уточнения. Выяснилось, что в междоусобной борьбе сам Тардуш-хан был подстрекателем, движимым ненавистью к великому хану Шаболио. Л.Н. удалось установить имена трех ханов, пришедших на помощь Тардуш-хану, а также основные линии интриги, приведшей к междоусобным войнам.

Мятеж был подготовлен в 587 г., но война между западными и восточными тюркютами затянулась до 593 г. Почему? Л.Н. находит ответ; это было связано с походом одного из трех ханов на запад уже против Тардуш-хана. Этот эпизод опущен в письме по простой причине: оно писалось в 596 (или 597) гг., когда западные и восточные тюркюты уже заключили мир между собой и дорожили им. Однако остался главный вопрос: почему и когда Каганат распался на западный и восточный? Согласно мнению Л.Н., не было никаких экономических, политических, идеологических и социальных причин, которые стимулировали бы вражду между двумя частями одного племени; напротив, единство обеспечивало им господствующее положение и процветание. "А между тем вражда, и чрезвычайно жестокая,- пишет Гумилев, - разорвала каганат на две части. Возникла она в начале VII в." [+195].

Опасностью для тех и других был усилившийся Китай (династия Сунь). Это отлично понимал великий хан, казнивший за связь с Китаем своего брата. Это понимал и Тардуш-хан, поддержавший китайских эмигрантов, но исключение составил Толис-хан - правитель восточного крыла державы. Междоусобные споры тюркютов искусно разжигались извне, в результате чего возникла своего рода прокитайская партия внутри Каганата.

Г. Е. Грумм-Гржимайло приводит обращение Бильге-хана к народу: "Только тогда, когда в Утуканской черни [*17] находится турецкий каган, не зараженный китайским образованием (но имеющий истинную мудрость), народ может считать себя обеспеченным... Китайцы, снабжающие нас золотом, серебром, крепкими напитками и шелком и ведущие обыкновенно сладкие речи, одаряют предметами, приучающими нас к роскоши. Этим они привлекают к себе даже самые отдаленные народы. Усвоившие, однако, их культуру обыкновенно гибнут, ибо только твердые характером, мудрые люди в состоянии противостоять соблазну, остальные же навсегда порывают с родиной, не устоял и ты, турецкий народ! Ты дал себя прельстить сладкими речами и богатыми дарами и жестоко поплатился за это. Ты внял уговорам: "Кто живет далеко, тот получает плохие дары, кто живет близко, тот получает хорошие дары", и переселился на китайские земли, послужившие могилой столь многим. Внемли же мне, турецкий народ! Только в Утуканской стране, где нет богатств, но нет и китайской опеки, ты можешь сохранить самостоятельность" [+196].

Пассионарным был Бильге-хан! Неправда ли, весь приведенный отрывок звучит весьма современно? Заканчивая рассказ об этом отрезке истории, следует заметить, что дальнейшие события развивались так: в 598 г. вспыхнула война и ставка Толис-хана была разгромлена, а сам он бежал. Но это не было победой единства, а лишь видимостью победы.

Предшественники Л.Н. по-разному обозначали дату распада Каганата: кто-то - в 50-х, кто-то - в 70 или 80-х годах VI в., а Л.Н. останавливается на другой и вполне точной дате - 603/604 гг. В 600 г. великий хан Юнюлю был убит в своем шатре, и на его место сел знакомый нам теперь Тардуш-хан, но народ восточной половины Каганата не пошел за ним. Вот оно - воздействие Срединной империи! Хан остался с верной ему дружиной, но не смог пробиться в родное кочевье. В 604 г. его отряд был истреблен тибетцами. "Такое быстрое падение турецкой державы, - по словам Грумм-Гржимайло, - было вызвано не силой китайского оружия, а возникшими в государстве междоусобицами" [+197]. После этого мир между восточными и западными тюркютами был уже немыслим, и это стало подлинным разделением Каганата.

Вернемся в тяжелое для нашего героя время: в 1955 год. Л.Н. в Омском лагере, уже имея необходимую ему книгу, пишет Анне Андреевне: "Если удастся закончить и привести все в систему, будет гораздо лучше, чем моя кандидатская. Получив Грумм-Гржимайло, со страхом открыл его, желая узнать, в чем я напортачил, и вдруг увидел, что я переплюнул его самого". Но Л.Н. сразу оговаривается: "Прости, расхвастался" [+198].

Думается, что нет, не расхвастался, ибо гумилевский "детектив" осветил период "великой распри" гораздо глубже, чем это сделано классиком. Почему-то Григорий Ефимович не обратил внимание на такой источник, как "История" Феофилакта Симокатты и не знал, кто такой Тардуш-хан. "Криминалистическое расследование" Л.Н-ча подготовило его "большой криминалистический поиск" в 70-х гг.

Примечания

[+1] Письмо Л. Гумилева П. Савицкому 8 ноября 1958 г.

[+2] Письмо Л. Гумилева П. Савицкому 28 марта 1957 г.

[+3] Письмо П. Савицкого Л. Гумилеву 23 декабря 1956 г.

[+4] Личное дело Л. Н. Гумилева, ЛГУ.

[+5] Письмо Л. Гумилева П. Савицкому 18 ноября 1956 г.

[+6] Письмо Л. Гумилева П. Савицкому 7 июля 1957 г.

[+7] Гумилев Лев. В Горбачеве я вижу Августа. "Союз", N 18, май 1991.

[+8] П. Савицкий. В борьбе за евразийство. "Тридцатые годя. Утверждение евразийцев". Кн. VII, 1931, с.19.

[+9] Г. Вернадский. Начертание русской истории. Ч. 1. Прага, 1927, с. 

[+10] Л. Гумилев. Древние тюрки. М., 1993, с. 4. 

[+11] "Социум", 1992, N 9, с. 80-81.

[+12] Там же, с. 80.

[+13] Письмо П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву 17 декабря 1965 г.

[+14] Л. Бурчинова. Послесловие к книге: Э. Хара-Даван. Чингисхан как полководец и его наследие. Элиста, 1991, с. 212.

[+15] Там же, с. 213.

[+16] С. Исаков. Русские в Эстонии (1918-1940 гг.). Тарту, 1996, с. 129.

[+17] Г. Вернадский. Монгольское иго в русской истории. В сб.: "Русский узел евразийства". М., 1997, с. 250, 251.

[+18] Э. Хара-Даван. Чингис-хан как полководец и его наследие. Белград, 1929, с. 9.

[+19] Горизонтов Е.Л. Евразийство 1921-1931 гг., взгляд изнутри. "Славяноведение", 1992, N 4, с. 100.

[+20] Вернадский Г. Монголы и Русь. М., 1997.

[+21] Вернадский Г. Исторические основы русско-калмыцких отношений. "Калмыцко-ойротский сборник", Филадельфия, 1966, с. 36.

[+22] В 10-м выпуске "Евразийской хроники" (1928 г.) была напечатана его статья "Евразийство с точки зрения монгола".

[+23] Э. Хара-Даван. Чингис-хан.., с. 11.

[+24] Там же, с. 12. +25 Там же, с. 17, 18.

[+26] Кожинов В. Византийское и монгольское "наследство" в судьбе России. "Российский обозревателъ",1996, N3, с. 108.

[+27] Письмо П. Савицкого Л. Гумилеву 12 января 1958 г.

[+28] Письмо П. Савицкого Л. Гумилеву 27 декабря 1958 г.

[+29] Владимирцев Е. Чингис-хан. Петербург, 1912 г.

[+30] Г. Вернадский. Монголы и Русь. Тверь, М., 1997, с. 51.

[+31] Э. Хара-Даван. Чингис-хан.., с. 57, 58.

[+32] Там же, с. 59.

[+33] Г.Вернадский. Монголы и Русь. Тверь, М., 1997, с. 10.

[+34] Э. Хара-Даван. Чингис-хан.., с. 18.

[+35] Вернадский Г. Монгольское иго в русской истории. "Русский узел евразийства", М., 1997, с.258.

[+36] Э. Хара-Даван. Чингис-хан.., с. 181.

[+37] Трубецкой Н. Наследие Чингис-хана. В кн.: Трубецкой Н. История, культура, язык. М., 1997, с. 211, 212.

[+38] Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. М., Культура, 1993, с. 377.

[+39] "Панорам-форум", 1997, N1, с. 128.

[+40] Э. Хара-Даван. Чингис-хан.., с. 182, 183.

[+41] Там же, с. 183.

[+42] Письмо Л. Гумилева П. Савицкому 25 февраля 1957 г.

[+43] Письмо Л. Гумилева П. Савицкому 23 января 1957 г.

[+44] Письма Л. Гумилева П. Савицкому 1959 года: от 27 февраля, мая (б. д), 8 октября, 22 ноября.

[+45] Письмо Л. Гумилева П. Савицкому 16 апреля I960 г. +4fi Письмо Л. Гумилева П. Савицкому 28 января 1960

[+47] Гумилев Л. Н. Древние тюрки. М., 1993, с. 93.

[+48] Письмо П. Савицкого к Л. Гумилеву от 21 сентября 1959 г.

[+49] Из некролога о П. Савицком (1895-1968), написанного Г. Вернадским.

[+50] П. Востоков. Стихи. Париж, 1960, с. 8, 9.

[+51] Там же, с. 36.

[+52] Там же, с. 85.

[+53] Л. Н. Гумилев. Хунну. Степная трилогия. СПб., 1993, с. 5.

[+54] Вернадский Г. Из древней истории Евразии. Хунну. 1960. "Новый журнал", N 62, с. 274.

[+55] Вернадский Г. Древняя Русь. Тверь-Москва, 1996, с. 139, 144. В США эта книга вышла в 1943 г.

[+56] Д. И. Иловайский. Разыскания о начале Руси. М., 1876; 2-ое издание. Вышло в 1882 г.

[+57] Вернадский Г. Из древней истории Евразии: Хунну. "Новый журнал" 1960, N 62, с. 273.

[+58] Л.Н. Гумилев.Тысячелетие вокруг Каспия. Баку, 1991, с. 97.

[+59] Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962. С. 521.

[+60] И. Бичурин. Цит. соч., с. 6.

[+61] Г. Е. Грумм-Гржимайло. Западная Монголия и Урянхайский край. Л., 1926, с. 25.

[+62] П. Н. Милюков. Очерки по истории русской культуры. М., Культура, 1993, с. 281.

[+63] Письма Л. Гумилева П. Савицкому от 28 марта 1957, 15 апреля 1957 г. 7 июня 1957 г.

[+64] "Учение Л. Н. Гумилева: опыт осмысления". М., 1998, с. 101.

[+65] П. Савицкий. О задачах кочевниковедения. Евраз. книгоиздательство, 1928, с. 88-89.

[+66] П. Востоков. Стихи. Париж, 1960, с. 221.

[+67] Статья 3. Удальцовой в "Большевике" N 11, 1952. Рецензия А. Рафикова в "Вопросах истории" N 5, 1952, Н. Марперта и Л. Кызлосова в "Вестнике древней истории". N 1. 1952.

[+68] И. В. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза. Госполитиздат, 1950, с. 120.

[+69] Обсуждение в Ученом Совете ИИМК книги А. И. Бернштама "Очерки по истории гуннов". "Советская археология", XVII, 1953, с. 320.

[+70] Там же, с. 323.

[+71] Л. Гумилев. Тысячелетие вокруг Каспия. Баку, 1991, с. 96.

[+72] 3. Удальцова, Против идеализации гуннских завоеваний. "Большевик", 1952, N 11, с. 72.

[+73] А. Бернштам. Очерки истории гуннов. М., 1951, с. 8.

[+74] Письмо Л. Гумилева А. Ахматовой 9 ноября 1952 г.

[+75] Письмо Л. Гумилева А. Ахматовой 5 февраля 1954 г.

[+76] Письмо Л. Гумилева П. Савицкому 25 января 1957 г.

[+77] Там же.

[+78] Л. Гумилев. Черная легенда. М., 1994, с. 42-43.

[+79] Письмо П. Савицкого Л. Гумилеву (1957 г.).

[+80] Л. Гумилев. Хунны в Китае... М., 1974, с. 3.

[+81] Там же, с. 5.

[+82] Л. Гумилев. Тысячелетия вокруг Каспия. Баку, 1991, с.55.

[+83] Гумилев Л. Историко-философские сочинения князя Н. Трубецкого. В кн.: Н. Трубецкой. История, культура, язык. М., 1995, с. 49.

[+84] П. Гуру. Азия. М., Издательство иностранный литературы. 1956, с. 101-104.

[+85] Кычанов Е.И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М., Вост. литература, 1997, с. 4.

[+86] Письмо Л. Гумилева П. Савицкому, 1957 г. (точная дата не проставлена).

[+87] Письмо Л. Гумилева А. Ахматовой 20 сентября 1954 г.

[+88] Письмо Л. Гумилева А. Ахматовой 21 апреля 1956 г.

[+89] Л. Н. Гумилев. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989, с. 386.

[+90] Л. Н. Гумилев. Хунну. С.-Петербург. 1993, с. 26.

[+91] Л. Н. Гумилев. Хунну в Азии и Европе. "Ритмы Евразии", М., 1993, с.461.

[+92] Там же, с.461.

[+93] Письмо П. Савицкого Л. Гумилеву 2 января 1957 г.

[+94] Л. Гумилев. Ритмы Евразии. М., 1993, с. 462.

[+95] Е. Кычанов. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М., 1997, с. 7.

[+96] П. Н. Милюков. Очерки по истории русской культуры. М., Культура, 1993, с. 277.

[+97] П. Савицкий. О задачах кочевниковедения. Евразийское книгоиздательство, 1928, с.92.

[+98] По другим данным (китайский источник) общая численность населения Хунну составляла 1,5-2 миллиона человек. (Е. Кычанов. Цит. соч., с. 35). Правда, почему-то в более поздней статье "Хунны в Азии и Европе" Л.Н. приводит другую цифру - 300 тысяч человек, снабжая ее расчетом: 60 тысяч всадников равно 20 процентам всего населения (Ритмы Евразии. М., 1993, с. 463). Были, правда, у Л.Н. "оговорки" и в других местах ("Тысячелетие вокруг Каспия". С. 76).

[+99] Л. Гумилев. В поисках вымышленного царства. М.,1970, с. 35.

[+100] Л. Гумилев. Тысячелетие вокруг Каспия. Баку, 1991, с. 112.

[+101] П. Савицкий. Задачи кочевниковедения. Евразийское книгоиздательство, 1928, с. 92.

[+102] Там же. с. 92.

[+103] Л. Гумилев. Хунну. С.-Петербург, 1993, с. 44.

[+104] П. Савицкий. О задачах кочевниковедения. Евразийское книгоиздательство, 1928, с. 94.

[+105] Там же.

[+106] Там же, с. 86.

[+107] Цит. по: П.Н. Милюков. Очерки по истории русской культуры. Ч. 1. М., Прогресс, 1993, с. 370.

[+108] Л. Гумилев. Ритмы Евразии. М., 1993, с. 289.

[+109] Е. Кычанов. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М., 1997, с. 28.

[+110] Письмо П. Савицкого Л. Гумилеву 8 декабря 1956 г.

[+111] Л. Гумилев. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1989, с. 69.

[+112] П. Савицкий О задачах кочевниковедения...., с. 92-93.

[+113] Л. Гумилев. Хунну. С.-Петербург, 1993, с. 23.

[+114] Там же, с. 61.

[+115] Г. Е. Грумм-Гржимайло. Западная Монголия и Урянкайский край. Л., 1926, с. 86.

[+116] Е. Кычанов. с. 4.

[+117] Там же, с. 35.

[+118] Л. Н. Гумилев. Хунну. С.-Петербург, 1993, с. 79.

[+119] Е. Кычанов. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М., 1997, с. 37.

[+120] П. Савицкий. О задачах кочевниковедения. Евраз. книгоиздательство, 1928, с. 102.

[+121] Ю. Афанасьев. Прошлое и мы. "Коммунист", N 14, 1985.

[+122] Письмо П. Савицкого Л. Гумилеву 1 января 1957 г.

[+123] Л. Гумилев. Хунну. С.-Петербург, 1993, с. 79.

[+124] Л. Гумилев. Тысячелетие вокруг Каспия. Баку, 1991, с. 82.

[+125] Письмо П. Савицкого Л. Гумилеву 18 февраля 1959 г.

[+126] Письмо П. Савицкого Л. Гумилеву 3 декабря 1959 г.

[+127] П. Савицкий. О задачах кочевниковедения. Евраз. книгоиздательство, 1928, с. 100.

[+128] М. Крюков. "Мы, вы, они". "Знание-сила", 1985, N 3, с. 35

[+129] Л. Н. Гумилев. В поисках вымышленного царства. М., 1979, с. 38.

[+130] Л. Н. Гумилев. Хунну. С.-Петербург, 1993, с. 79. +131 Л, Н. Гумилев. Ритмы Евразии. М., 1993, с. 465.

[+132] Л. Н. Гумилев. Этносы: мифы и реальность. "Дружба народов", 1990, N 10, с. 223..

[+133] Письмо Л. Гумилева П. Савицкому 19 декабря 1956 г.

[+134] Л. Гумилев. Ритмы Евразии. М., 1993, с. 310.

[+135] Бичурин И. Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в срединной Азии. M.-JL, 1950, Ч. 1, с. 57-59.

[+136] Л. Гумилев, Ритмы Евразии. М., 1993, с. 467.

[+137] Л. Н. Гумилев. Хунну, С.-Петербург, 1993, с. 204.

[+138] Г. Вернадский. Древняя Русь. Тверь - Москва, 1996, с.145.

[+139] Л. Н. Гумилев. Хунну. С.-Петербург, 1993, с. 205, с. 206.

[+140] Там же, с. 206.

[+141] П. Савицкий. О задачах кочевниковедения. Евраз. книгоиздательство, 1928, с. 95-96.

[+142] Письмо П. Савицкого Л. Гумилеву 1 мая 1957 г.

[+143] Л. Гумилев. Тысячелетие вокруг Каспия. Баку, 1991, с. 123. 

[+144] Гумилев. Ритмы Евразии. М., 1993, с. 290, 307. 

[+145] Письмо Л. Гумилева. А. Ахматовой (дата неизвестна). 

[+146] "Вестник древней истории", 1961, N 2, с. 124.

[+147] "Вестник древней истории", 1962, N 3, с. 204.

[+148] Там же, с. 205.

[+149] Там же.

[+150] Там же, с. 209

[+151] Г. Вернадский. Из древней истории Евразии: Хунну. "Новый журнал" (Нью-йорк), 1960, N 62, с.282, 283.

[+152] Мир Росии-Евразии. Антология. М., 1995, с. 393.

[+153] Письмо Л. Гумилева П. Савицкому 19 апреля 1961 г.

[+154] Л. Гумилев. Древние тюрки. М., 1993, с. 3.

[+155] Письма Л. Гумилева А. Ахматовой от: 28 января 1953 г., август 1954 г.

[+156] Письмо Л. Гумилева А. Ахматовой от 9 января 1955 г.

[+157] Л. Гумилев. Древние тюрки. М., 1993, с. 3. Мне неясно здесь одно: когда Л.Н. мог встречаться и тем более подружиться с Г. Е., которому в ту пору (30-е гг.) было за 70?

[+158] Л. Гумилев. Древние тюрки. М., 1993, с. 95.

[+159] Там же, с. 4.

[+160] Л. Гумилев. Древние тюрки. М., 1993, с. 5.

[+161] "Панорама-форум". 1997, N I, с. 120.

[+162] Л. Гумилев. Ритмы Евразии. М., 1993, с. 107.

[+163] Л. Гумилев. Древние тюрки. М., 1993, с. 35.

[+164] Г. Вернадский. Древняя Русь. Тверь-Москва, 1996, с. 377.

[+165] С. Кляшторный. Формирование древнетюркской государственности: от племенного союза до первого Тюркского каганата. "Панорама-форум" 1997, N 1, с. 121-122.

[+166] Л. Гумилев. Ритмы Евразии. С. 1993, с. 108.

[+167] Л. Гумилев. Древние тюрки. М., 1993, с. 5.

[+168] Л. Гумилев. Тысячелетие вокруг Каспия. Баку, 1991, с. 145.

[+169] "Панорама-форум", 1997, N 1, с. 123,

[+170] Л. Гумилев. Тысячелетие вокруг Каспия. Баку, 1991, с. 145.

[+171] Г. Е. Грумм-Гржимайло. Западная Монголия и Урянхайский край. Л., 1926, с. 79.

[+172] Л. Гумилев. Из истории Евразии. М., Искусство, 1993, с. 57.

[+173] Там же., с. 57.

[+174] Л. Гумилев. Ритмы Евразии. М., 1993, с. 111.

[+175] Мир Льва Гумилева. Арабески истории. М., 1994, с. 292-293.

[+176] Там же, с. 157.

[+177] Л. Гумилев. Древние тюрки. М., 1993, с. 6.

[+178] Из рецензии на рукопись книги Л. Гумилева "Политическая история первого тюркского каганата".

[+179] H. Нарочицкая. Борьба за поствизантийское пространство. "Наш современник", 1997, N 4, с. 239.

[+180] С. Кляшторныи. Формирование древнетюркской государственности от племенного союза, до первого Тюркского каганата. "Панорама-форум", 1997, N I, с. 123.

[+181] Концепция Госпрограммы РФ "Возрождение и развитие тюркских народов России". Москва-Уфа, 1994, с. 27.

[+182] "Правда", 29-30 мая 1997 г.

[+183] Концепция Госпрограммы РФ "Возрождение и развитие тюркских народов России", Москва-Уфа, 1994, с. 38.

[+184] Л. Гумилев. Из истории Евразии. М., 1993, с. 71.

[+185] Там же, с. 19.

[+186] Г. Е. Грумм-Гржимайло. Западная Монголия и Урянхайский край. Л., 1926, с. 209.

[+187] Там же, с. 219.

[+188] Л. Гумилев. Великая распря в Первом Тюркском Каганате в свете византийских источников. "Византийский временник", т. XX, М., 1961.

[+189] Л. Гумилев. Биография тюркского хана в "Истории" Феофилакта Симокатты и в действительности. "Византийский временник", т. XXVI, 1965 г. с. 68.

[+190] Л. Гумилев. Из истории Евразии. М., 1993.

[+191] Л. Гумилев. Биография тюркского хана в "Истории" Феофилакта Симокатты и в действительности. "Византийский временник", т. XXVI, 1965 г.

[+192] Г. Вернадский. Древняя Русь. Тверь-Москва, 1996, с. 191.

[+193] Л. Гумилев. Биография Тюркского хана.., с. 71, 72.

[+194] Там же, с. 68.

[+195] Там же, с. 75.

[+196] Г. Е. Грумм-Гржимайло. Западная Монголия и Урянхайский край. Л., 1926, с. 218.

[+197] Там же, с. 225.

[+198] Письмо Л. Гумилева А. Ахматовой 5 февраля 1955 г.

Комментарии

[*1] Речь идет о книге Н. П. Толля "Скифы и гунны", Прага, 1927.

[*2] Любопытно, что годом ранее в Льеже вышел сборник историософских работ "лингвиста Трубецкого" (так в заголовке) со статьей Патрика Серио - профессора Лозаннского университета. Там-то и были слова о том, что публицистика Трубецкого - важная веха на пути сращивания большевизма с национализмом. Рецензию на нее (еще более злобную, чем предисловие П. Серио) дала "Русская мысль" 14-20 ноября 1996 г.

[*3] Сарепта - колония, основана немецкими колонистами в устье реки Сарпа (притока Волги). С 1920 г. - Красноармейск; в 1931 г. включена в городскую черту Сталинграда.

[*4] Другим вариантом для способных калмыков была духовная резиденция Далай-ламы в Тибете.

[*5] В одном из писем в Ленинград П. Савицкий называет его "Эренжен Даваевич".

[*6] По словарю Даля, 200 слов обиходной русской речи монгольского происхождения.

[*7] Имеются в виду не вошедшие в книгу "Хунну" главы, которые гораздо позже (в 1979 г.) составили особую книгу "Хунны в Китае". (Сама книга "Хунны в Китае" увидела свет в 1974 г.)

[*8] Созданию этой серии мы всецело обязаны Олегу Дмитриевичу Катагощину, рано и трагично ушедшему из жизни.

[*9] В 1935 г. - Манычская, в 1936 г. - Саркельская экспедиции (обе под руководством М. И. Артамонова), в 1946-47 гг. - Юго-Подольская (раскопка курганов, руководство опять же М. И. Артамонова), в 1948 г. - Горно-Алтайская, в 1949 - Саркельская, наконец, в 1957 Ангарская под руководством А. П. Окладникова. Последующие "броски" Л.Н. в поле проходили уже под собственным руководством.

[*10] Впрочем, исключения все-таки бывают. В 1993 г. экспедиция студентов-археологов из Новосибирска под руководством доктора наук Натальи Полосмак сделала уникальное открытие на Алтае - под разграбленным холмом с захоронением воина было обнаружено второе - с хорошо сохранившийся мумией "алтайской княжны". Такое произошло на Алтае вообще впервые.

[*11] "Государства-континенты" поминал еще В. И. Вернадский в 1919 году.

[*12] З. Удальцова - автор статьи, доктор наук, впоследствии член-корреспондент АН СССР.

[*13] Эпоха Хань - II в. до н. э., эпоха Тан - VII -VIII вв.

[*14] "Хунны, - писал он П. Савицкому 19 декабря 1956 г., - сложились на лесистых склонах Инь-Шаня и потом лишь передвинулись в монгольские степи".

[*15] А. Г. Грумм-Гржимайло (1894 -1966) был членом Русского географического общества, с 1927 г.; в 1934-41 и 1946-1951 гг. заведовал библиотекой РГО, во время войны был в армии, позже работал Москве - в издательстве АН СССР.

[*16] "Немногочисленный, но воинственный народ", как характеризует их Л.Н.

[*17] Это - северные склоны Хангая к западу от р. Орхон. В знаменитых орхонских надписях эта горная страна выставляется центром Турецкого ханства и резиденцией хана турок (Г. Е. Грум-Гржимайло).

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ] [ >> ]