В чем феномен Льва Гумилёва

Лавров C.Б.,
профессор Петербургского государственного университета

Опубликовано в газете // "Санкт-Петербургские ведомости", 9 апреля 1993 г.

В чем же феномен Л. Гумилева? В его происхождении (сын великих русских поэтов Николая Гумилева и Анны Ахматовой), в его трагичной судьбе или в его умении просто и захватывающе излагать самые сложные сюжеты истории? Или, наконец, в том, что сам он говорил о себе: ╚Я всю жизнь писал то, что думал, а не то, что велели╩, то есть в крайней самобытности и неприятии конформизма? Видимо, все это связано воедино, и определить, что главнее, просто невозможно.

Л. Гумилев никогда не был диссидентом. Он всегда был на каком-то другом уровне.

Он был моим старшим другом. Мы 30 лет вместе проработали в ЛГУ - теперь Петербургский университет - на геофаке, который он называл своей ╚экологической нишей╩. Здесь его любили, здесь он отдыхал от сложностей и несправедливостей жизни. А до этого были три срока - долгие 14 лет в тюрьмах и лагерях, а между этими сроками - путь до Берлина в рядах Советской Армии.

Идеи Л. Гумилева были оригинальны, а иногда и парадоксальны. Они подавались им нарочито заостренно, публицистично. Чего стоит, например, утверждение, что ╚никакого татарского ига не было╩, вызвавшее чуть ли не истерику у многих историков? Но основой заслугой ученого была теория этногенеза, которой посвящены практически все книги и статьи.

Сердцевина этой теории - концепция пассионарности. Пассионарность - это непреоборимое стремление человека к деятельности ради отвлеченного идеала, далекой цели, на пути к которой приходится жертвовать и жизнью окружающих, и своей собственной. Именно сила пассионарности создает такие человеческие коллективы, как этносы (народы), а изменение числа пассионариев со временем определяет возраст этноса, т.е. фазу этногенеза. Если изложить это же попроще, используя слова самого Л. Гумилева, то будет так: ╚Пассионарии - это конкистадоры, устремлявшиеся вслед за Колумбом за океан и погибавшие там. Пассионарии - это Жанна д▓ Арк, Кутузов и Суворов. А субпассионарии, у которых перевешивает импульс инстинкта, - это почти все чеховские персонажи. У них как будто все хорошо, а чего-то все-таки не хватает; порядочный, образованный человек, учитель, но┘ в футляре; хороший врач, много работает, но┘ Ионыч╩. И очень показательно, что термин ╚пассионарии╩ уже вошел в наш лексикон; надо полагать, войдет он и в большую науку.

Еще одна любовь великого ученого - тюркские народы, тюркско-монгольская история. С Азией он столкнулся еще в начале 30-х годов, когда работал в Таджикистане малярийным разведчиком. Потом лагерная жизнь надолго прервала востоковедческие исследования, но на титульном листе книги ╚Древние тюрки╩ он поставил такие слова: ╚Посвящаю эту книгу нашим братьям - тюркским народам Советского Союза╩.

╚Называйте меня евразийцем╩, - сказал он в одном из своих интервью. А евразийство - теория, родившаяся в послереволюционной эмиграции в Праге, Софии, Париже, где работали тогда такие блестящие русские ученые, как князь Николай Трубецкой - филолог и историк, Петр Савицкий - географ и геополитик, Георгий Вернадский - сын великого русского ученого академика Владимира Вернадского. Суть евразийства - в общих судьбах, в неразрывной связи народов континента Евразии. Николай Трубецкой в 1927 году писал: ╚Национальным субстратом того государства, которое прежде называлось Российской Империей, а теперь называется СССР, может быть только вся совокупность народов, населяющих это государство, рассматриваемая как особая многонародная нация и в качестве такой обладающая своим национализмом. Эту нацию мы называем евразийской, ее территорию - Евразией, ее национализм - евразийством╩.

Об евразийстве мы узнали толком лишь в 80 - 90-х годах, а Лев Гумилев на 30 лет раньше. Он был тогда в Праге (хотя за границу его не больно-то и пускали), встречался с П. Савицким, переписывался с ним. Идея евразийства была подхвачена и развита Л. Гумилевым соображениями о ╚кормящем ландшафте╩ - разном, но всегда родном для данного этноса. ╚Разнообразие ландшафтов Евразии благотворно влияло на этногенез ее народов. Каждому находилось приемлемое и милое место: русские осваивали речные долины, финно-угорские народы - водораздельные пространства, тюрки и монголы - степную полосу. И при большом разнообразии географических условий для народов Евразии объединение всегда оказывалось гораздо выгоднее разъединения╩. Все эти сюжеты тесно сплетены между собой - история этногенеза, география региона и тема Евразии. Л. Гумилев был историком, этнографом и географом. Он олицетворял редкий в наше время энциклопедизм и понимание синтеза наук, умение работать ни их ╚стыках╩.

При жизни лучшим способом ╚отгородиться╩ от его работ было замалчивание опального ученого. Каждая книжка выходила с боем. Были долгие периоды писания ╚в стол╩; тогда и статьи его проходили лишь в малотиражных журналах. И только после смерти, в прошлом году вышла одна из самых ярких его книг ╚От Руси к России╩ - книга анализа и раздумий, осмысления всей русской истории.

Об идеях Л. Гумилева можно спорить, но как и об идеях любого крупного ученого, спорить надо квалифицировано и корректно. Таких споров очень ему не хватало при жизни. Но вот читаю в журнале ╚Свободная мысль (╧ 17, 1992) откровенно погромную статью Александра Янова. Это типичная ╚проработка╩ в стиле недавних времен только со знаком наоборот. Если раньше писали о недостаточной патриотичности теории (как же так - татарского ига не было?), то теперь слово ╚патриот╩ А. Янов берет в кавычки. Если раньше Л. Гумилева клеймили за недостаточность марксистской аргументации, то теперь Янов упрекает его за то, что он ╚при всяком удобном случае клялся диалектическим материализмом╩. В статье есть и ярлыки совсем уж непристойные, типа: ╚Чего-то в учении Гумилева не хватает для полной ╚коричневости╩.

Спорить с Яновым в научном плане трудно, потому что он не владеет достаточными знаниями по двум основным вопросам: о корнях этногенеза и об евразийстве. Владимира Вернадского он, судя по всему, не читал - отсюда чудовищный пассаж Янова: ╚Биосфера может воздействовать на жизненные процессы как геохимический фактор╩. С евразийством он поступает еще проще, цитируя нескольких второстепенных авторов 20-х годов и утверждая, что ╚к революции 1917 года они относились положительно╩, а ╚имперско-изоляционистская установка привела их к фашизму╩. И то и другое далеко от истины. Могли ли положительно относиться к революции люди, изгнанные с Родины, выброшенные в эмиграцию? Вела ли их патриотическая установка к фашизму, если Николай Трубецкой - один из лидеров евразийства - только потому не оказался в тюрьме при фашизме, что был князем; неоднократные обыски оккупантов на его квартире ускорили смерть ученого.

Возникает вопрос: существуют ли какие-то моральные пределы в полемике? Благополучный историк-марксист Янов, выехавший в США (╚роняя по пути партбилеты╩ - писал о таких Солженицын), учит нас оттуда ╚русской идее╩, называет лагерника Гумилева ╚эрудированным представителем молчаливого большинства советской интеллигенции╩. Здесь уже далеко и от науки, и от морали, зато есть политика. Понятно, что Янову, из ╚прекрасного далека╩ поучающему нас, что надо долго терпеть, чтобы как-то приобщиться к ╚цивилизованному Западу╩, и другого пути у нас нет, глубоко неприятен Лев Гумилев, всегда утверждавший, что ╚надо быть самими собой╩.

В этом ╚самими собой╩ нет ни антизападного, ни антивосточного акцента, о чем лучше всего сказано в послесловии книги ╚От Руси к России╩ - как бы завещании великого ученого. ╚Поскольку мы на 500 лет моложе, то как бы мы ни изучали европейский опыт, мы не сможем сейчас добиться благосостояния и нравов, характерных для Европы. Наш возраст, наш уровень пассионарности предполагает совсем иные императивы поведения. Это вовсе не значит, что нужно с порога отвергать чужое. Изучать иной опыт можно и должно, но стоит помнить, что это именно чужой опыт.╩

И, пожалуй, лучшим свидетельством жизненности евразийства стали события последних лет и даже месяцев. Появилось много статей о евразийстве и современности, вышли из спецхранов труды 20 - 30-х годов. А главное - уже и политики осознают необходимость сплочения того пространства, которое называют Евразией. Сплочения прежде всего экономического, информационного, военного. К этому зовет вся история России, не 75-летняя, а ты тысячелетняя, о которой писал Лев Гумилев.

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ]