|
История исламаАвгуст МюллерКнига вторая. ПРАВОВЕРНЫЕ ХАЛИФЫГлава I. ХАЛИФАТКак ни опасна казалась с самого начала последняя болезнь пророка, конец его, наступивший после видимого улучшения положения больного утром в день смерти, поразил всех своей неожиданной быстротой. Большая часть членов общины мирно разошлась после богослужения. Даже Абу Бекр вернулся в свое жилище в предместье. Фатимы, дочери пророка, тоже не было у смертного одра отца. Муж ее, Алий, после истории с ожерельем находился в открытой ссоре с Айшей, в доме которой лежал Мухаммед. Поэтому оба, и муж, и жена, ограничивались посещением больного изредка. Один только Омар оставался возле Айши у одра умирающего и присутствовал при последнем вздохе пророка. Роковое событие не застало врасплох Омара: еще за день пред тем он сумел устранить желание больного, потребовавшего было письменные принадлежности; нельзя поэтому допустить, чтобы ему не приходили на ум те требования, которые с наступлением страшного события по необходимости будут предъявлены всем приближенным пророка. Что бы, однако, он ни обдумал или успел порешить вместе с Абу Бекром, конец наступил так внезапно, что невозможно было пока ничего предпринять для упрочения общественного порядка и для немедленной передачи власти надлежащему члену общины. А она, увы, не была в состоянии ждать и выносить, хотя бы на момент, отсутствие общего, признаваемого всеми руководителя. Между тем, Божьим повелениям, истекающим из уст пророка, привыкли повиноваться все: и беглецы, и ансары; но уста эти навеки сомкнулись и не могли уже более сдерживать завистливое соперничество, с которым мединцы посматривали на сыновей Мекки, а Хашимиты [*1] ≈ на членов посторонних семей, ближайших советников Мухаммеда, как, например, Абу Бекра и Омара. Положим, вся община, неоспоримо, понимала, что в руках последних, посвященных во все политические замыслы пророка, принимавших в проведении их главное участие, судьба ислама найдет наилучших руководителей. Но все же трудно было рассчитывать, что личный эгоизм сильных и беспощадных натур ≈ а их в различных кружках правоверных можно было насчитывать сотнями ≈ будет способен к чисто реальной рассудительности в такой решающий все момент. К тому же в данную минуту не оказывалось преобладающего авторитета, могущего уравновесить эгоизм отдельных личностей. Почивший основатель религии, несомненно, оставил своим правоверным в Коране образец непреложной истины касательно образа действий в делах веры. Но в предписаниях божественной книги не было, однако, целесообразного единства: закон в церковных и государственных делах был установлен отдельными положениями, изданными без особого порядка, смотря по потребностям данной минуты. В Коране не находилось ни единого слова, которое указывало бы на порядок преемственности власти. Сам же Мухаммед в течение своей болезни не озаботился сделать прямого распоряжения; а если Абу Бекру и поручалось прежде руководительство караванами пилигримов, ныне же ≈ замещение пророка во время совершения молитв в мечети, то это не значило все-таки особенно много, если принять во внимание, что важный указ отречения, составленный в Мекке, Мухаммед, по ясно выраженной им воле, предоставил в то время прочесть не Абу Бекру, а его товарищу, Алию. Поэтому невозможно было теперь иначе поступить, как отыскать решение в старинных обычаях арабского народа, что, однако, было бы напрасным трудом, так как всякое ближайшее обоснование наследственности было до такой степени чуждо вольнолюбивым нравам бедуинов, что даже под давлением византийской и персидской гегемонии с трудом могло пустить корни право наследства в провинциях Гассан и Хира; тем менее, понятно, могло ли оно существовать среди привыкших к неограниченной свободе исконных племен полуострова. Положим, нередко случалось, что по смерти главы, отличавшегося храбростью и богатством, выбор старейшин племени падал на сына, но это происходило тогда только, когда личное уважение или же интересы племени клонились именно к этому, причем малейшее давление в таком деле ощущалось всеми до болезненности. Но Мухаммед не оставил после себя ни одного сына. Если Фатима, как единственное оставшееся в живых дитя пророка, пользовалась личным уважением, все же была она только женщина и не могла предъявить серьезных притязаний в пользу своего супруга Алия вне тесного кружка Хашимитов и немногих других личных ее приверженцев. Кто мог бы успеть в подобных сомнительных обстоятельствах действовать быстрее других, тот имел бы за собой, несомненно, значительное преимущество. Ибо, несмотря на неоднократно засвидетельствованную Мухаммедом равноправность всех правоверных, эта равноправность пока не была практически закреплена на полях сражений в Персии и Сирии; распоряжались всем фактически люди Медины, беглецы, ансары и вообще те, кто в последние времена занял местечко среди окружающих пророка, остальная же масса арабских племен оставалась по-прежнему инертной. Само собой, лишь мединцы и могли участвовать в избрании нового властелина, не говоря уже о том, что было просто невозможно ждать, когда соберутся уполномоченные от всех частей страны. Таким образом, кому первому удалось бы в Медине захватить в свои руки власть, тот имел бы на своей стороне все данные для успеха. Следовало предвидеть, что при первом же обнародовании печальной вести тотчас же станут образовываться различные группировки народонаселения. Дня Омара поэтому всего важнее было помешать распространению печального известия, пока не соберутся вокруг него по крайней мере Абу Бекр и значительное число остальных беглецов. Тотчас же отправлен был Айшей к отцу гонец, а Омар вышел из дому к остававшейся еще возле мечети толпе правоверных, до которой уже успел достичь смутный слух. Он объявил народу, что только ╚лицемерам╩ могло придти в голову, что посланник Божий скончался. ╚Это ≈ заведомая ложь, ≈ продолжал он в том же духе, ≈ пророк, как некогда Моисей, удалился лишь от своего народа на 40 дней; по истечении этого срока он вернется и накажет смертью всех, кто выдумал, что он умер╩. Пока он так разглагольствовал, подошел и Абу Бекр. Удостоверившись, что неожиданное событие, увы, поистине свершились, он воскликнул: ╚О ты, за которого я с радостью пожертвовал бы отцом и матерью, как при жизни ты был для меня дорог, так и ныне ты, мертвый, для меня дорог!╩ и облобызал бледное чело того, кого почитал не только ╚посланником Божиим╩, но также и неизменным вернейшим своим другом. Затем, побуждаемый настоятельной потребностью позаботиться и прежде всего обеспечить будущность того великого дела, которому всецело посвящена была эта погасшая жизнь, Абу Бекр спешно вышел к все еще выжидавшей толпе, властно приказал Омару замолчать, а сам, припоминая некоторые места из Корана, которые представляли усопшего таким же человеком, как все, сказал: ╚Кто желает поклоняться Мухаммеду, да знает, что Мухаммед мертв. Поклоняйтесь Господу: Бог жив и не умрет вовеки!╩ Верил ли сам Омар в истину того, что говорил, или нет, во всяком случае его речь не возымела предполагаемого им действия. С быстротою молнии разнеслась печальная весть по всем кварталам Медины. В то время как большинство беглецов бросилось немедленно в мечеть, чтобы хорошенько расспросить очевидцев и узнать от них, на что решились их предводители, толпы ауситов и хазраджей хлынули в сборный дом, где привыкли они издавна совещаться по особенно важным делам племени. Была еще третья маленькая партия, собравшаяся в доме Фатимы; здесь вокруг Алия и Аббаса вскоре сгруппировались остальные Хаши-миты и некоторые их друзья. Хотя между ними находились Тальха и Аз-зубейр, оба высоко чтимые правоверными, но численность этой кучки была слишком незначительна, чтобы попробовать немедленно же действовать с надеждой на успех. Между тем среди стоявших перед домом Айши беглецов, выжидавших с нетерпением дальнейших распоряжений Абу Бекра и Омара, стала распространяться крайне неприятная весть, что ансары собрались в большом числе и готовятся из среды своей выбрать нового властелина. Ждать долее было невозможно, немедленно же устремились туда оба доверенных лица пророка, окруженные толпой надежных мекканцев. Подоспели они как раз вовремя: Са'д Ибн Убада, со смерти Ибн Убайя первый человек между хазраджами, только что произнес коротенькую речь. Он убеждал своих соотечественников, что преемника посланника Божия подобает избрать из тех, которые помогли ему выбраться из беды и затруднений и доставили исламу победу. Послышались отдельные робкие возражения; некоторые находили рискованным и односторонним решать такое важное дело без участия старейших исповедников веры, но большинство мнений склонялось немедленно же признать властелином Са'да. В это-то самое время ворвались густою толпой в заседание беглецы, а во главе их Абу Бекр, Омар и почитаемый всеми за свою набожность и кротость Абу Убейда. Первый заговорил Абу Бекр. Спокойно и дружелюбно отдавал он полную справедливость заслугам мужей Медины, но при этом твердо поставил на вид, что будущего главу общины следует избрать из числа первых сподвижников пророка. На это возражал ему хазраджит Аль-Мунзир, предлагая обеим партиям выбрать каждой отдельного предводителя. Омар, заметив сразу всю опасность требования, выступил с свойственной ему энергией и горячо стал доказывать, что остальные арабы никогда не пожелают повиноваться предводителю, избранному не из племени пророка. Спор разгорался. Абу Убейда принялся умолять ансаров и склонять к миролюбию, как вдруг выскакивает вперед, к изумлению своих же единоплеменников, хазраджит Бешир, один из 70 бывших при Акабе, ревностный герой ислама. Громогласно объявляет он, что принимает сторону мекканцев. Абу Бекр пользуется моментом всеобщего смятения: ╚Глядите! ≈ восклицает он. ≈ Пред вами Омар и Абу Убейда. Кого хотите, тому и присягайте!╩ Оба поименованные отнекиваются и просят его самого как достойнейшего, на которого пророк возложил обязанность заместить его в качестве предстоящего на молитве, принять сан властелина. Абу Бекр еще колеблется, но неукротимый Бешир выскакивает снова и ударяет его слегка по правой руке ≈ знак присяги у арабов. Хазраджиты возмущены; ауситы, присматривавшиеся все время с тайным неудовольствием к маневрам старинных своих соперников, снова старавшихся протиснуться на передовое место, недолго думая и храбро, невзирая на свою малочисленность, принимают сторону Абу Бекра. Все стремительно бросаются к своим предводителям. Больного Са'да, принесенного в собрание на постели, чуть не растоптали в поднявшейся давке. Только личное вмешательство Абу Бекра спасло его от дерзких оскорблений страстного Омара. Спор угрожал перейти в открытую свалку. В это время внезапно вторгаются в дом новые толпы правоверных. Это были люди племени аслам, кочевавшие в окрестностях Медины. Происходившие от хуза'итов, родственных курейшитам, заботливо оберегаемые в последнее время пророком, едва они прослышали о происходившем, как поспешили явиться на помощь своим мекканским друзьям. Хазраджи очутились теперь в меньшинстве; более спокойным людям обеих партий удалось развести ссорящихся, и Абу Бекр мог наконец спокойно продолжать принимать присягу остальных. Немного оказалось таких, которые нашли нужным продолжать отказываться в признании нового властителя. Понятно, Са'д долго не мог забыть, что в самый последний момент наступавший, казалось, близкий успех был вырван у него из рук. С этих пор держался он в отдалении, а позже отправился в Сирию, где и умер в 637 г. И Хашимиты также со своими друзьями не особенно обрадовались такому быстрому обороту дел, который помешал им войти в переговоры и предъявить свои притязания. Последствием злобного выжидания Алия было только то, что Абу Бекр нашел необходимым удержать у Фатимы наследственные ее земли, владения пророка в Хейбаре и Фадаке, и объявить их отныне государственной собственностью; тем менее нашел возможным муж ее подчиниться своему беспощадному сопернику. Лишь шесть месяцев спустя, когда умерла Фатима, он примирился с новым правлением. Старый Абу Суфьян нашел, что время благоприятствует для того, чтобы путем тонко рассчитанного сопротивления и с помощью своих Омейядов добиться восстановления теории ╚прельщения сердец╩. Но его легко было закупить. Мекканец успокоился, когда сыну его, Язиду, даровали выдающееся место. Между тем хазраджиты искупили свою вину сторицей, если только можно было их в чем упрекнуть. Вскоре государство очутилось на краю гибели от вспыхнувшего внезапно восстания арабов, и все они без исключения дрались с прежним несравненным патриотизмом; люди эти положительно не были способны ради собственной корысти покинуть дело ислама. Их решимость жертвовать собой спасла государство Мухаммеда от участи, выпавшей на долю другой великой мировой монархии ≈ Александра Македонского. Пока это спасительное единодушие царило в среде влиятельных кружков общины, правоверные могли выстоять под напором каких угодно рискованных последствий тех отношений, которые уже и на этот раз привели к значительным затруднениям. При отсутствии всякого твердо установленного порядка престолонаследия добровольная присяга влиятельнейших лиц являлась, и позже, единственным правовым основанием, на которое только и могли опираться будущие властители, а это значило, собственно говоря, что мусульманскому государству заранее уже предрекались все бедствия и опасности, которые неизбежно ожидают каждое государство с избирательным правлением. Конечно, в данном случае благодаря существующим у арабов одновременно стремлению к консерватизму и любви к свободе лишь немногие кандидаты на престол имели шансы быть выбранными, так как если бедуины и готовы были склониться перед особенно почитаемым княжеским родом, они никогда не согласились бы подчиниться первому встречному выскочке. Только этим и можно объяснить, что в течение 200-летнего периода мирового арабского владычества лишь два раза произошел насильственный захват власти новою династией. Но если благодаря этому сохранялась известная преемственность правления, зато вследствие большой плодовитости обеих семей, Омейядов и Хашимитов, вопрос о личности почти всегда выступал на сцену в весьма опасной форме. Перемена правления зависела в древнейшие времена главным образом от тех, которые считались наиболее уважаемыми сподвижниками Мухаммеда, а позже от влиятельнейших придворных чинов и высших военноначальников. А это были представители не только личных своих интересов, но также и интересов семьи своей, племени. Между тем временно лишь укрощенный исламом племенной партикуляризм арабов при переходе власти к Омейядам, людям совершенно мирского настроения, начал снова подымать голову, как только личное дарование властелина не в состоянии было его сдерживать, причем смуты, возникавшие попутно с ослабеванием могущества династии, слишком часто переносились на более широкую мировую арену, и возобновлялись те же самые сцены междоусобных раздоров, которые и в доисламский период мешали установлению государственного порядка в самой Аравии. К этому присоединялся ныне и еще новый элемент: в каждом юном, малоцивилизованном народе старики имеют, весьма естественно, перевес над молодым поколением; то же явление мы замечаем и у арабов. Главою племени они выбирали охотнее всего одного из престарелых; поэтому впоследствии старшие в роде почти каждый раз выказывали естественное свое притязание на престолонаследие. Такому притязанию противоречило естественное стремление каждого правителя стараться закрепить власть за своим собственным сыном. Примирить эти главные течения было неразрешимой задачей. Вот почему турки, со свойственной этому народу простотой и основательностью поступков, и поныне ухитряются отстранять это противоречие чисто механически. Каждый вступающий на трон султан повелевает прежде всего удавить своих младших братьев. Арабские халифы не додумались до этой богатой мысли, но так как желали действовать в том же направлении, то довольствовались тем, что еще при жизни устраняли братьев и дядей и приказывали присягнуть своему старшему сыну. Но это, конечно, могло практиковаться только, пока преданность к династии сдерживала у придворных и полководцев личные интересы и оттесняла склонность к интриге на задний план, а именно ≈ очень недолго. Впоследствии же, к концу первого столетия, когда заимствован был из христианской Византии отвратительный институт евнухов, происки и заговоры придворных пошли без конца. Впрочем, 8 июня 632 г. вечером никто, конечно, и не помышлял в Медине о возможности в будущем возникновения роковых осложнений. Все ликовали попросту по случаю водворения нового правления. Во всяком случае выбор Абу Бекра был действительно из самых счастливых, может быть даже единственный, соответствующий требованиям положения. До сих пор все привыкли повиноваться одному слову Божию, выраженному в Коране и в повелениях посланника божьего: другого авторитета рядом нельзя было ставить. При жизни Мухаммеда военачальники назначались всегда только для исполнения совершенно определенных отдельных поручений, по исполнении которых вступали они снова беспрекословно в ряды равноправных правоверных. Тот, кто теперь принимал руководительство общиной, мог поэтому рассчитывать на повиновение только в том случае, если всегда и во всем будет следовать точно примеру пророка; во всяком случае он должен был действовать именно так, как привыкли видеть действовавшим самого пророка. Между тем для каждого правоверного было ясно, что Абу Бекр, как выразился Омар в избирательном собрании, назначен самим пророком в заместители при общей молитве в мечети: а молитва, как известно, составляла основание всей религии. К этой основной обязанности легче могли примкнуть и остальные дела общины; не требовалось, таким образом, создавать нового авторитета, который не с виду только мог бы опираться на распоряжения самого пророка. Но ведь нового авторитета, собственно, и не создавалось. Абу Бекр оставался только в несколько расширенном смысле тем, чем уже был за несколько дней тому назад, а именно: заместителем посла Божьего, халифату расули'ллахи ≈ ничего более и не значит простой титул халифа. Сказочное представление о неограниченной власти и блеске, которые и поныне по детским воззрениям связывают с именем халифа багдадского как третьего в союзе, рядом с императором и папой, нисколько не изменяет сущности вещей, ибо халиф имел, собственно говоря, право называться только ╚наместником исламизма╩. Конечно, с течением времени обстоятельства придали этому сану иное значение. Уже преемник Абу Бекра счел необходимым слегка наметить возрастающий блеск главы общины прибавлением к титулу слов: эмир ул-муминина, т. е. ╚повелитель правоверных╩, но скромное название халифа в глазах всех властителей ислама имело постоянно возрастающее значение. Это самое значение ныне заставляет турецкого султана, предки которого сотни лет тому назад приобрели этот титул путем юридической фикции, твердо придерживаться его. На почве мусульманства тот, кто признан наместником посланника Божия, соединяет в себе сан главы светского и духовного. Власть халифа поэтому нельзя приравнивать к светской власти папы, как это было прежде в его Церковной области, или же сравнить с духовным главенством короля саксонского как епископа евангелических подданных всей его страны. Представьте себе могущество высшей иерархии римско-католической в соединении с силой неограниченного правления Людовика XIV, или же государственное устройство, которое осуществлял в Женеве Кальвин, а на короткое время в Англии ≈ Кромвель, или же, наконец, существующее теоретически в России. Вот приблизительное понятие о тех могучих средствах, которыми располагает наместник ╚посланника божия╩. Располагали, конечно, они этим могуществом при совершенно определенных условиях, но никогда не безгранично. Сан их был и не королевский, и не первосвященнический, а высший ≈ имамов [*2], вмещающий в себе двойные полномочия. Но все же еще выше, чем все повеления наместника пророка, почиталось всегда истинное слово божие, начертанное в коране для правоверных, служа вернейшим указанием как в делах веры, так и поступках; выше считалось также и то, что преподал пророк своим близким лично словом, либо примером, служившими образцами, достойными подражания. Таким образом, лишь только халиф совершал нечто отступающее от этих норм, он становился в глазах своих истинно верующих подданных, насколько они были способны к некоторому последовательному размышлению, нарушителем авторитета, соблюдение которого одно только и могло обеспечивать послушание народа. Если же его крепкие руки твердо руководили светской властью и достигали послушания путем насилия, то набожные и ревностные все-таки не обязаны были более признавать в нем имама и имели право воспользоваться первым удобным случаем, чтобы сбросить иго безбожника и вручить имамат тому, чьи притязания на этот высший сан оказывались отныне справедливыми. Поэтому безмятежное выполнение двойного владычества возможно было лишь до тех пор, пока преобладающее большинство мусульман проникнуто было сознанием, что халиф управляет, действительно неуклонно следуя словам божиим и примеру пророка. Но и в этом случае власть халифа ограничивалась проблемой любви к свободе могучего народа, чуткую щекотливость которой щадил даже Мухаммед там, где не нарушались интересы веры; а бурные порывы этой любви становились для его преемников тем опаснее, чем более брали верх древние светские привычки, распространяясь на широчайшие круги новых исповедников веры вне полуострова. И в обоих этих отношениях избрание Абу Бекра оказывалось самым подходящим. Все равно, как и при жизни Мухаммеда, когда каждое слово пророка было для него откровением, так и теперь заботился он, в общем и в частностях, подражать безусловно тому, что пророк когда-либо сказал или сделал, питая непоколебимую уверенность, что подобный образ действий не преминет увенчаться успехом. Мы уже видели, как он, даже в момент высшей опасности, оставался непреклонен, твердо следуя примеру пророка, отклонил скользкий путь компромисса с взбунтовавшимися бедуинами и успел добиться безусловного подавления восстания. Весьма возможно, и это было важнее всего, что его управление, которое совершенно соответствовало смыслу учения и словам пророка, не давало действительно никакого повода к порицанию самым остроумным ревнителям веры, а тем более к явному неповиновению самых набожных из общины. Так постепенно и незаметно привыкали правоверные повиноваться приказаниям халифа, благодаря чему новое государственное устройство быстро окрепло. Ближайшие преемники Абу Бекра могли уже беспрепятственно по собственной инициативе вводить нововведения там, где не встречалось соответственных, ясных предписаний божиих или пророка. Немало пользы принесла и спокойная рассудительность Абу Бекра: приходилось иногда, принимая во внимание переживаемые тяжкие времена, делать некоторые уступки безумным массам арабских головорезов, не принося, однако, при этом ущерба достоинству повелителя. Будь на его месте Омар, давно бы Халиду несдобровать за его позорные, злодейские дела. По всей справедливости можно было глубоко презирать эту отвратительную личность, но Абу Бекр понимал, что в отчаянной войне с арабами трудно было обойтись без ╚меча божия╩, и искусно избегал поводов к столкновению с этим пока необходимым головорезом, продолжая сохранять свой авторитет. Таково положение Абу Бекра между Мухаммедом, основателем ислама, и Омаром, организатором мирового государства. Он занимает по праву середину между ними как добросовестный, твердый и мудрый основатель халифата. Он сумел заставить уважать достоинство наместника посланника Божия всею совокупностью общины как законное продолжение управления пророка и тем самым обезопасил будущность веры. Вот почему он и три непосредственные его преемника: Омар, Осман и Алий, ≈ занимавшие последовательно сотворенное им правомерное положение, не без основания носят почетный титул законных халифов [*3]. Ими заканчивается патриархальный период ислама. Особенно сам Абу Бекр (правил от 8 июня 632 ≈ 22 августа 634 = 11 ≈ 13 гг.) и Омар (22 августа 634 ≈ 3 ноября 644 = 13≈23 гг.) отличались в своем образе жизни и манере обращения простотой и беспристрастием, теми самыми качествами, с помощью которых сам Мухаммед старался оберегать прирожденное чувство равенства своих земляков, невзирая ни на какие соблазны, развившиеся вскоре до исполинских размеров государственной жизни. Как и прежде, до принятия сана халифа, оставался Абу Бекр по-прежнему в своем маленьком домике в предместье, а так как никаким распоряжением пророка не были определены личные доходы правителя, он старался, как умел, ограничивать свои расходы и довольствоваться своими умеренными частными средствами. С другой стороны, если даже бесчисленные анекдоты о скромности Омара и строгости его по отношению к себе по большей части и выдуманы, то во всяком случае остается несомненным, что этот властитель полумира не отступал ни в чем от старинных своих привычек воздержанности. Также и отношения между первыми властителями и остальными сподвижниками Мухаммеда оставались по-прежнему те же: они окружали халифа в качестве советников; со вниманием выслушивалось в серьезных делах их мнение, хотя оно не всегда имело решительное воздействие на намерения наместника, в лице которого, по всеобщему убеждению правоверных, сосредоточивались все полномочия пророка. Но именно эти отношения первых халифов к старым сподвижникам пророка имели в те времена громадное значение: с одной стороны, требовали от правителя соблюдения необыкновенного такта во всех его поступках, а взамен давали управлению неисчислимые выгоды, ибо таким образом весь моральный авторитет ислама оставался как бы сконцентрированным в одном пункте, в Медине. Люди, подобные Тальхе и Зубейру, убежденные в необходимости оставаться в резиденции, не требовали себе никогда должностей главнокомандующих мусульманскими войсками. Можно было, по примеру пророка, спокойно назначать полководцами людей, доказавших свои выдающиеся военные способности; но могущество не могло особенно влиять на умы правоверных, ибо судьба их ежечасно зависела от властного мановения халифов. Этим и объясняется то обстоятельство, почему в героическое время ислама попадаются только два полководца из среды близких к пророку: Абу Убейда и Са'д Ибн Абу Ваккас, оба, впрочем, надежные, не обладавшие опасным честолюбием. Легко понять также и то, что такой эгоистический и неукротимый человек как Халид, в самый момент одержанной им знаменитой победы слагает беспрекословно звание главнокомандующего по первому полученному им повелению от Омара, отрешавшего его от должности. Но и этот вполне патриархальный образ правления гарантировал успех действия благодаря все той же счастливой комбинации, что высшая власть сразу попала в руки исключительных людей; для первого бурного периода они единственно и были возможны. В личности Абу Бекра счастливо соединялись спокойствие и самозабвение, которые дали ему возможность в самое тревожное время создать основы авторитета халифата, а непоколебимая твердость его поборола все бесчисленные опасности возмущения, разлившегося было по всему полуострову. Прозорливой мудрости его обязан ислам главным образом, что развитие дела пророка направлено было по надежному руслу. Но под напором жизненных треволнений, которые приходилось выносить первым исповедникам ислама, сам пророк пал безвременно. Новые непосильные напряжения в судорожной борьбе с возмущением истощили в короткое время и жизненные силы ближайшего его друга, Абу Бекра. Ему едва стукнуло 63 года, и настигла его последняя болезнь ≈ горячка. Почувствовав приближение кончины, созвал он в последний раз старых своих сотоварищей и взял с них клятву, что они будут повиноваться тому, кого он сам выберет себе в преемники. По произнесении клятвы он назначил Омара, затем вскоре сомкнул спокойно вежды 22 Джумада II 13 (22 августа 634 г.). Власть перешла в руки могучего и отважного поборника ислама, собиравшегося вознести высоко дело веры. После усмирения бунта соединенные силы народа находились в состоянии высочайшего напряжения: подготовлялось движение за границы полуострова, распространение его на весь мир. Готовилось осуществление сокровенных мыслей Абу Бекра, его тайных стремлений всколыхнуть целый свет.
[*1] К роду Хашим, как известно, принадлежал Мухаммед. Особенно выдавались двоюродный брат пророка Алий и дядя его Аббас, поддерживаемые родственниками и личными приверженцами. [*2] Имам ≈ ╚предстоятель╩. Собственно, это тот, который молится перед общиной во время богослужения в пятницу. Так делал постоянно в Медине сам Мухаммед, а после него каждый халиф в месте своей резиденции. Поэтому имам есть, собственно, особое наименование законного главы всей исламской общины. [*3] Аль-хулафа'у'р-рашидуна ≈ ╚по прямому пути шествующие халифы╩, т. е. не так, как Омейяды, узурпировавшие трон не по закону.
|
|
|
|