Труды Льва Гумилёва ♦ ╚Анналы╩ ♦ ╚Введение╩ ♦ Исторические карты ♦ Поиск ♦ Дискуссия ♦  ? / !   ♦  @

Реклама в Интернет

История ислама

Август Мюллер

Книга вторая. ПРАВОВЕРНЫЕ ХАЛИФЫ

Глава II. ВЕЛИКИЕ ЗАВОЕВАНИЯ

Мы уже знаем, что еще Мухаммедом сделаны были предварительные распоряжения к распространению веры за пределами полуострова, среди других народов и прежде всего у соседних персов и византийцев. Послание его к шаху персидскому не имело особых результатов; следовали затем посольства и рекогносцировки на юг Сирии, поражение при Муте, а позднее присоединение пограничных округов, до Айлы включительно. С тех пор был задуман новый, более серьезный поход в страну на восток от Иордана. Собиралось уже войско, которое ко времени смерти Мухаммеда успели стянуть к Медине. Следуя своему основному правилу ≈ исполнять во всем точно предначертания пророка, ≈ Абу Бекр направил войска к северу, под предводительством Усамы, невзирая на угрожавшее немедленно отпадение центральных племен Аравии. Вероятно, в этом решении отражалось намерение одновременно дать возможность успокоиться ансарам и поспособствовать им вдали от столицы забыть неудачу при выборе халифа. Но придать походу большее значение мешало, естественно, опасное положение Медины среди восставших бедуинов; поэтому Усама поторопился вернуться назад через два месяца, успевши совершить лишь демонстрацию к византийской границе. Слишком горячая работа ожидала войска внутри Аравии. Но вот, после непрерывной борьбы в течение трех четвертей года, восстановлен был наконец порядок, ислам воцарился снова на всем полуострове. Предстояло еще, однако, совершить многое в отдельных подробностях, пока не введено было наконец повсюду богослужение и упорядочено взимание налогов; теперь только мало-помалу стали привыкать племена, в особенности отдаленных провинций, выступать по первому зову халифа к военному сбору в Медину. Но можно было опасаться, несмотря на суровое наказание бунтовщиков, что с течением времени поползновение к неповиновению снова зашевелится то там, то здесь в упрямых арабских головах. Абу Бекр предвидел это. Он намеренно отсылал на границы по мере подавления восстания всякую свободную тысячу людей, предполагая весьма основательно, что каждый успех извне, каждое известие об удачном набеге возбудит в вечно волнующихся племенах средней и южной Аравии охоту примкнуть к военным предприятиям, подающим столь блестящие надежды. В этой смелой и последовательной, а вместе с тем и предусмотрительной военной политике, которая с первых же шагов оставила далеко за собой делаемые прежде на ощупь нерешительные попытки состарившегося пророка, нельзя не усмотреть, без сомнения, влияния кипучего, рвущегося вперед Омара; хотя, с другой стороны, совершенно осязательных доказательств не имеется, что Абу Бекр в подобных делах следовал, недолго думая, совету более молодого своего товарища. Во всяком случае эта военная политика послужила необходимым противовесом для всех возможных в будущем восстаний: только на полях сражений в Персии и Сирии недавние победители и побежденные при Бузахе, в ╚саду смерти╩ и на полях Йемена, могли сплотиться в те могучие полчища воинов, которые неудержимым напором расшатали вскоре полмира. И тут, по роковой неизбежности, политические побуждения воспособляются повелениями божьими ≈ бороться с неверными где бы то ни было.

Две могучие волны арабских завоевателей, подобно громадному прибою, стали заливать соседние земли, с востока и запада. Сначала по повелению халифа была направлена с неудержимой силой первая волна: она залила Персию до Оксуса, Сирию, Месопотамию, Армению, некоторые части Малой Азии до самого Константинополя, Египет и северный берег Африки до Карфагена включительно. Лишь в последние годы правления Османа (24≈35 = 644≈ 655), под наплывом внутренних смут, была она задержана на некоторое время. Первая гражданская война (35≈41 = 655≈661) воспрепятствовала не только новому движению вперед, но послужила естественной причиной даже потерь на многих прежде завоеванных границах. А новый прибой завоевательной политики, которую возобновил Муавия (41 ≈60 = 661 ≈680) по восстановлении порядка, с его кончиной пресекся возгоревшеюся второю гражданскою войной (60≈80 = 680≈699). Затем, после того как Абд-аль-Мелик (65≈86 = 685≈705) укрепил наконец владычество династии Омейядов, арабская народность начинает снова при всемогущем владыке Аль-Валиде (86≈96 = 705≈715) затоплять второй волной земли и народы: на восток до границ Индии и Туркестана, на север до Кавказа и стен Константинополя, а на запад до Атлантического океана и далее вглубь Франции. Тут только поставил ей предел Карл Мартелл в сражении при Туре и Пуатье (114 = 732). Великое движение арабов достигло своих крайних пределов. Новые более опасные раздоры внутри халифата подтачивают силы династии. Между тем национальный дух персидского народа, проснувшийся из глубокого своего унижения, начинает тихую, но неустанную борьбу против арабского владычества, которая кончается падением обоих народов. Душой первых великих завоевательных войн и организатором всемирной империи, выросшей из презираемой всеми цивилизованными народами варварской страны Аравии, был, несомненно, Омар. То же, что было достигнуто в первые годы владычества Османа, походило скорее на дальнейшее непроизвольное движение камня, брошенного сильной рукой. Слабый преемник великого властелина не принимал в этом никакого личного участия; военачальники, доставившие ему несколько блестящих побед, почти все были ставленники Омара. Из центрального пункта, Медины, где восседал этот мощный человек ≈ раз только покидал он ее и то на короткое время, чтобы лично устроить в покоренном Иерусалиме дела Сирии, ≈ направлялись расходящимися лучами во все стороны воинские экспедиции. То сдерживал он сильною рукой своих полководцев, то подгонял их, неуклонно, строго наблюдал за ними, не ослабляя, однако, их деятельности самовольным вмешательством во все мелочи военных операций. Заботливо взвешивал Омар силы, которыми располагал каждый из них, укрощал честолюбивые порывы степных безумцев, становившихся благодаря успехам все дерзновенней, пока прежние завоевания не закрепятся постройкой крепостей и умиротворением жителей. При этом он поступал по отношению к побежденным, которые как неверующие не заслуживали снисхождения, скорее мудро, чем добродушно; старался так организировать управление занятых земель, чтобы народонаселение вносило исправно подати как в государственную казну, так и каждому отдельному мусульманину и чтобы под давлением арабского оккупационного войска можно было бы их держать в повиновении. Вообще же в этих войнах, весьма естественно, обходились с неприятелем не особенно-то мягко: ╚Он умертвил (способных носить оружие) мужчин, а пленных увел (женщин и детей)╩, ≈ вот каков постоянный печальный припев арабских историков, когда они рассказывают о завладении силой укрепленным местом. Но тогда все делали так. Зато более сносно было обхождение арабов с людьми, добровольно сдававшимися. За исключением кровожадного Халида, ни один арабский полководец, насколько известно, не запятнал своего щита невинной кровью, а систематическое варварское опустошение целых областей, к чему приучили жителей постепенно персы и византийцы за все время взаимных их яростных распрей, продолжавшихся столетия, всегда было чуждо арабам. Иногда, когда находили это нужным, поступали они жестокосердо, почти бесчеловечно, зато в другой раз, относясь полунерадиво, полупрезрительно, выказывали к побежденным снисхождение. Вообще арабы наносили далеко менее вреда, чем позднее турки, а тем более монголы, прекрасным странам, которые достались им в добычу.

Первые набеги начались при Абу Бекре, направляясь на южную Палестину и низменность Евфрата. В 12 г. (633) уже занято было временно королевство Хира. В правление Омара в 14 (635 г.) взят Дамаск, в 16 (637 г.) завоевана вся Вавилония с Ктезифоном, резиденцией персидского государства, до самых Мидийских гор. От 17≈19 (638≈640 гг.) покорены одна за другой сильные сирийские крепости и в то же время заняты Месопотамия и Хузистан. В годы 19 и 20 (640≈341) арабы овладели Египтом и подчинили Мосул, ограждавший с севера Месопотамию. В 21 г. (642) взята штурмом Александрия и совершены дальнейшие завоевания на запад до Барки (Киренаика); в это же время перейдены Мидоперсидские пограничные горы и рассеяны последние главные военные силы персов при Нихавенде. В 22 г. (643) страна, занятая до Рей (Тегеран), прикрыта с северного фланга вторжением в Азербайджан (персидская Армения); в северной же Африке взят Триполис. В 23 г. (644), кроме обойденной раньше крепости Хамадан (Экбатана), занята также Испагань, а на северо-востоке достигнуты границы Хорасана. Таким образом, к концу своей жизни Омар повелевал, кроме самой Аравии, северо-восточным прибрежьем Африки, Египтом, Сирией, Месопотамией, Вавилонией и западной половиной Персии, в общем по пространству ≈ над страной величиною с Германию и Австро-Венгрию вместе взятыми. Владычество персов ютилось еще на юге и востоке. В начале же правления Османа, 27 г. (648), покорена была область Карфагена, в 28 г. (649) пал остров Кипр. Король Иездегерд держался еще до 29 г. (650), когда наконец падение Истахра (Персеполис), древнейшей столицы исконной отчизны Персии, открыло мусульманам остальные провинции империи: в 30 г. (651) сфера владычества ислама простиралась от Оксуса вплоть до большого Сырта и равнялась по пространству почти половине Европы.

Если эти завоевания представляют переворот, равного которому по обширности и быстроте свет не видал со времени Александра, то тем навязчивее напрашивается вопрос: какие были причины, давшие возможность совершиться этим необычайным успехам. Александр Великий, как известно, разрывал беспомощные массы персидских полчищ клином железной своей фаланги; неудержимый поток германских переселенцев бесконечным числом могучих своих тел задавил столь искусно вооруженные и предводимые легионы римлян, народа ослабевшего вследствие крайней изнеженности. Здесь же мы наталкиваемся на нечто особенное: и масса, и превосходство вооружения, и военное искусство ≈ все на стороне греков и персов. Конечно, почти неизвестно даже приблизительно число борцов, которых могла выслать мусульманская Аравия против неверных на восток и запад. Хотя цифры первых армий по дошедшим до нас сведениям, как кажется, довольно правдоподобны, но мы решительно ничего не знаем о величине подкреплений, которые, несомненно, необходимо было высылать из Аравии от времени до времени на различные пункты театра войны. Пробелы в рядах арабов получались громадные, отчасти вследствие очень кровавых сражений, а еще более благодаря необходимости оставлять отряды в покоренных местностях для свободного движения все далее вперед. Равным образом мы лишены всякого мало-мальски надежного источника для определенных статистических данных народонаселения. Если принять, например, что воинскую силу германской армии можно приблизительно выразить 1/30 всего населения, с не меньшею вероятностью можно бы допустить, что у крепкого еще первобытного народа отношение это можно возвысить до 1 /20. Затем, принимая в соображение, что выросшее поколение за время войн, продолжавшихся 20 лет, следует считать втрое, а также предположив, что в тогдашней Аравии могло быть 5 млн. жителей (как считается и ныне по весьма поверхностным данным), можно допустить, что во всей стране могло быть способных носить оружие 250 000, а совокупность всех выставленных воинов во время завоевательных походов с начала до конца составляла приблизительно 1 млн. Вышло бы тогда, что в 36 г. (657 г.) все войска, участвовавшие в сражении при Сиффине, стянутые из Сирии, Месопотамии, Вавилонии и некоторых частей Аравии и Персии, составляли 150 000 человек; при этом по меньшей мере приходится допустить, что завоеватели в первое время 1'еобычайно быстро размножались в новозавоеванных провинциях. И все же весь этот расчет в высшей степени произволен. Сообразуясь со всем, что нам известно, мусульмане в 15 (636 г.) едва ли могли иметь более 80 000 человек в строю вне Аравии. Нельзя поэтому не согласиться, что приведенные выше цифры скорее будут слишком высоки [*1], чем низки. Мы можем, однако, с некоторою достоверностью утверждать, что в правление Османа совокупность сил войск ислама, рассеянных на пространстве от восточной Персии до Карфагена, составляла приблизительно 250≈300 тысяч человек. Еще неопределеннее предположения о средствах обороны противников. Очень понятно, что арабские известия выказывают всюду стремление преувеличивать до невозможного цифру неприятелей; когда слышим, сколько несчастных легло в больших сражениях жертвой меча правоверных, невольно вспоминаются бессмертные тирады Фальстафа. Об этих событиях не осталось ни одного известия со стороны персов; таким образом, всякая возможность контроля исчезла. Но мы можем позаимствовать кое-что касательно сирийской войны из довольно скудных византийских источников. Так, например, в сражении при Гиеромак-се участвовало 80000 византийцев, армян и христианских арабов против 25000≈30000 мусульман [*2]. А так как император Ираклий незадолго перед тем только благодаря помощи хазаров разбил наголову Сассанидов и потряс их царство до основания, а затем персидское государство расшатано было окончательно непрерывными междоусобными войнами, то едва ли можно допустить, чтобы даже при Кадесие или Нихавенде Иездегерд мог располагать более чем 100000 человек. Все же эти короткие известия и предположения сходятся в одном: что именно в первые решительные минуты мусульманам почти всегда приходилось бороться по меньшей мере с двойной силой противников.

Причину же того, что, несмотря на это, они выходили почти всегда победителями, историки привыкли приписывать религиозному фанатизму, который воодушевлял последователей пророка. Отдавая полную справедливость несравненной в действительности храбрости арабов и презрению их к смерти, мы должны, однако, сказать, что трудно одним только этим объяснить успех бесконечного ряда побед. При этом не следует забывать, что фанатизм лишь постепенно становился всеобщим: жажда добычи, положим, компенсировала наполовину недостаточность веры в первых сражениях. Лишь после целой серии блестящих успехов войско охватило особого рода полурелигиозное дикое воодушевление, подобно тому, как, например, солдаты Наполеона уверовали в своего Императора. Поэтому следует искать, по крайней мере отчасти, причины успеха в чем-либо ином. Пока можно будет сделать лишь краткие указания на то, что позднее разъяснится более обстоятельно. Мы хотим сказать, что в больших решительных сражениях у персов и византийцев ощущался очевидный недостаток общего руководительства. Так, например, как известно, персидский главнокомандующий сражался при Кадесие не по своему побуждению, а лишь следуя настоятельному приказу царя. В сражении же при Геромаксе греческое войско, словно нарочно, разделено было на три лагеря, относящиеся друг к другу со злобой и худо скрытым недоверием. Эти раздоры, вдвойне опасные ввиду несравненной дисциплины мусульман, были симптомами глубоко укоренившихся болезней, пожиравших на корню персидское и византийское государства. Династия Сассанидов с самого начала владычества своего над Персией была в многих отношениях стеснена в управлении, принужденная сообразоваться во всем с могуществом и иерархией магов и высшего дворянства. Начиная же с конца VI столетия возникли в недрах самой династии раздоры; дворцовые революции с тех пор не прекращались. В этих вечных передрягах принимали, естественно, участие и духовенство, и знать, а вооруженные силы, много пострадавшие в византийских войнах, еще более ослабли, меж тем как крупные вассалы, особенно восточных пограничных провинций, становились постепенно более и более самостоятельными. Обо всем этом дошли до нас сведения в виде отдельных скудных заметок греческих, сирийских и арабских писателей. Очень понятно поэтому становится, что первое вторжение арабов, случившееся в пору ранней молодости короля Иездегерда, не давало никакой возможности правлению в Ктезифоне завести какой-либо сносный порядок. При спешном наборе войска против неприятеля не было времени позаботиться об уничтожении следов глубоко укоренившегося государственного неустройства. Сверх того персидские военные распорядки опирались на систему ополчений, требовавших для сбора войск значительного времени и не дававших возможности вводить строгую дисциплину. У византийцев дело поставлено было несколько иначе. Внутренние раздоры, посеянные революцией Фоки, не настолько расшатали крепкие основы правления, чтобы твердая рука Ираклия не сумела в короткое время поставить государственный механизм на более или менее торный путь. Но постоянно продолжающиеся нападения внешних врагов поглощали большую часть сил империи. Едва только было сломлено сопротивление Сассанидов, длившееся в течение многих столетий, как снова стали напирать на греков, на Балканском полуострове, авары и славяне, и это произошло в ту минуту, когда персидский поход значительно исчерпал средства императора. Ко всему этому присоединялась еще полная непопулярность византийского владычества над восточными провинциями: Египтом, Сирией, Месопотамией. Благодаря беспощадности взимания податей и бюрократической заносчивости греческого управления, большинство жителей ≈ сирийцы и копты ≈ вовсе не ассимилировалось и с неохотой выносило чужеземное владычество. Всего же хуже было то, что именно в это время император Ираклий задумал, по-видимому с благою целью, церковное соглашение (в видах благодушного посредничества между препирающимися богословами), возмутившее в высшей степени религиозное чувство иноплеменного народонаселения. Поэтому-то в этих странах никто и пальцем не пошевельнул против арабов; наоборот, во многих случаях население изменнически старалось помогать врагу государства. Лучшим доказательством справедливости изложенного может служить тот неоспоримый факт, что успех мусульман ограничился только что названными провинциями. Правда, Малая Азия была временно опустошена, но ни разу ≈ завоевана надолго, а позднее под крепкими стенами Византии арабское войско неоднократно испытывало неудачи; между тем покорение Сирии совершено было в весьма непродолжительный срок. Таким образом, ближайшее рассмотрение первых блестящих подвигов правоверных теряет обаяние чудесного, которым совершенно неосновательно увенчан этот цикл исторических событий; но зато следует признать, и в самом широком, неограниченном смысле, что едва ли найдется во всей истории другой подобный юный народ, хотя бы с одинаковою прирожденной храбростью и подстрекаемый в той же мере религиозным воодушевлением, который мог бы проявить столь высокое понимание всех требований при ведении великой войны, соединенное с необычайною способностью воспринимать у противника все то, что выработал тот благодаря более древней своей цивилизации в областях военной и государственной. Руководимые инстинктивным порывом, врезывались они с молниеносной быстротой в массы войск, предводимых опытными византийскими генералами, привыкшими к медлительности и осторожности, и разбивали в одиночку отдельные ополчения персидских провинций, с совокупностью которых едва ли были бы в состоянии справиться. Неожиданность появления, когда никто этого не чаял, составляла всегда главную черту ведения войны бедуинов. Обе пограничные провинции двух великих держав могли бы многое порассказать о многочисленных и опустошительных хищнических набегах того или другого арабского вассального князя, но эти набеги почти никогда не имели решительного влияния на ход главных военных операций. В данном случае к неимоверной быстроте движений неожиданно присоединялась необыкновенная способность этих степных разбойников придумывать стратегические планы и последовательно проводить их; более же всего поражала неприятелей образцовая дисциплина последователей ислама, которой охотно подчинялись, сверх всяких ожиданий, впервые выступающие теперь арабы центра и юга. С другой стороны, те самые люди, которые лет 10 тому назад почитали простой ров за неприступную твердыню, а четыре года спустя не знали, что предпринять, очутившись перед нехитро сложенными стенами маленькой крепости центральной Аравии, Таифа, берут теперь безостановочно одну византийскую крепость за другой, а позднее сами строят укрепленные лагеря в Персии, словно делают привычное издавна им дело. Между тем они же мудро воздерживаются от подражания порядкам сомнительного достоинства, как, например, эскадронов слонов, которых персы, по национальному упрямству, все еще придерживались, несмотря на то что 1000 лет почти тому назад в битвах с Александром была доказана полная непригодность их к войне. Таким образом представляется историку, с одной стороны, духовная и телесная подвижность, непочатое воодушевление в соединении со строгой дисциплиной, воинское дарование, не стесняемое выработанной и застывшей рутиной, хотя и не особенно многочисленного войска, а с другой ≈ неповоротливость, разлад, рядом с храбростью известного сорта духовная немощность, богатые внешние средства и большой перевес в численности. Нечто подобное встречаем мы и во времена французских революционных войн, поэтому соответственные последствия исторических событий были весьма естественны как там, так и здесь; одно только громадное расстояние времени и недостаточность предания могли затемнить несколько смысл единичных звеньев событий.

После сражения ╚в саду смерти╩ храбрый Мусанна Ибн Хариса, став во главе многочисленных полчищ Бену Бекр Ваиля, кочевавших в северо-восточном углу Аравии, покорил без особых усилий всю береговую полосу Бахрейн, признававшую доселе персидское владычество. Таким образом, к концу 11 (началу 633 г.) арабы достигли границ собственно Персии. Внутри полуострова не предстояло никакого более дела воинственным и хищным бедуинам. Тогда они стали припоминать, какую знатную добычу добывали некогда в странах по ту сторону границ, а раз даже, после падения Лахмидов, лет 25 тому назад нанесли поражение самому персидскому наместнику Хиры. Дети пустыни, быть может, прослышали также и про то, что там, в Персии, опять идет безурядица: новый царь Иездегерд, севший на престол в конце 632 г., никак не может управиться с приверженцами несовершеннолетнего своего конкурента, Хормизда V, и другими внутренними врагами [*3]. Арабы и воспользовались этим удобным моментом, чтобы порыскать в чужой стране, по примеру отцов своих. До ушей халифа скоро дошли слухи об удачных хищнических набегах Мусанны к устью Евфрата. Ему было предложено официально из Медины собрать как можно более охотников в своем племени и стать под начальство Халида, войска которого, между тем, очутились свободными после полного успокоения средней Аравии. К полчищам правоверных, расположенным у Акрабы, примкнули еще многие из племен вновь обращенных, образуя почтенную армию силою до 10 000 человек; к ней присоединился и Мусанна со своими 8000 бекритов. Тогда Халид двинулся в конце 11 (в начале 633) к устьям Евфрата, в персидские владения. Большую долину Евфрата и Тигра, т. е. Вавилонию и Халдею, низменную часть Месопотамии и местность между обеими реками, страны, граничащие с одной стороны с Сирийской пустыней, а с другой ≈ доходящие до Мидийских гор, арабы привыкли исстари называть Севад [*4], или Ирак [*5].

В те времена и еще несколько столетий спустя страна эта, орошенная по всем направлениям древней, весьма разветвленной системой каналов, была одной из плодоноснейших, можно даже сказать, из самых плодородных во всем свете. Для того именно, чтобы оградить ее от разбойничьих нападений хищников пустыни, персы и организировали пограничное государство Хиру. Надо было поэтому прежде взять этот главный центр христианско-персидско-арабских племен и затем уже переправиться через Евфрат. Но Абу Бекр решил иначе. Он приказал Халиду прямо вторгнуться в южную оконечность Севада; меж тем одновременно другой отряд, под предводительством Ияда, направлен был дальше на восток, через степи, на Хиру, дабы отвлечь возможный удар неприятеля во фланг Халиду. Вначале шло все благополучно [*6]. Вследствие прежних хищнических набегов Мусанны персидский наместник южной Вавилонии, Xормизд, стянул войска, и арабы натолкнулись на них у Казимы, в двух днях расстояния от позднейшей Басры. Все, что мы знаем об отдельных событиях и всех вообще сражениях данного периода, походит скорее на беспорядочное собрание отрывочных известий, чаще всего анекдотической окраски и сомнительной достоверности. До нас не дошло даже хотя бы несколько ясной картины о расположении обоих войск и тактических передвижений во время борьбы. Так или иначе, персы были побиты (Мухаррем 12 = март 633 г.), несмотря на то что они, по весьма, положим, сомнительному показанию арабских историков, были частью связаны между собой цепью; поэтому и называется эта первая стычка ╚цепным боем╩ [*7]. Пал сам Хормизд, как говорят, от руки Халида; победителям досталась богатая добыча. В первый раз тут удалось кочевникам увидеть одну из тех драгоценных диадем, какие обыкновенно носили персидские вельможи, украшенную рядами благородных камней. Доселе как редкость, в виде обломков неопределенной стоимости, попадали они иногда вовнутрь Аравии, теперь же предназначалась она целиком в государственную казну [*8]. Так же точно послан был в Медину захваченный в бою слон, в высшей степени возбудивший изумление жителей Медины, никогда не видавших подобного животного. При виде его некоторые из наиболее наивных женщин серьезно сомневались ≈ было ли это творение божие или искусственное подражание природе. Но бедуинам в набегах приходилось видеть многое еще более изумительное. После ╚цепного боя╩ отважно переправилось все войско через Евфрат и бросилось грабить южную часть Междуречья, умерщвляя всюду взрослых и уводя за собой жен и детей ≈ очень понятно, это делалось только в поместьях персидских крупных владельцев, должностных лиц и полицейских чинов. Мирных крестьян, по большей части арамейцев, т. е. семитского происхождения, оставляли в покое. Настолько мудрости хватило и у Халида, чтобы не зарезать курицу, несущую золотые яйца. А чтобы она не очень раздобрела, об этом, как мы увидим впоследствии, позаботились с большим искусством. Так арабы продолжали и дальше проникать в страну, Мусанна со своими бекритами впереди, зная лучше других местность. Совершенно неожиданно наткнулся он вдруг у Мазара на новый отряд персидского войска, который, при первой вести о нарушении мира арабами, выслан был из столицы, чтобы наказать дерзких грабителей. Ими командовал предводитель из дома Карен, одной из благороднейших и могущественнейших семей всего персидского дворянства; по дороге присоединились к нему и беглецы, уцелевшие после ╚цепного боя╩. Халид с главными силами подоспел вовремя на выручку своему сподвижнику и угрожавшее ему поражение легко обратил в победу. Между тем по царским повелениям стягивались все новые войска и направлялись в Вавилонию. Выступили также в поход христианские арабы из наместничества Хиры, собирались сильные отряды кочевавших в самом Междуречье бедуинов, заколыхались и бекриты Ваиль, которых подмывали отвращение к исламу, а также воспоминания о прежних племенных распрях [*9] с соотечественниками Мусанны. Произошло новое сражение у Валаджи, вблизи большего рукава, соединявшего Евфрат с Тигром и перерезывающего с севера на юг Вавилонию приблизительно пополам. Арабские известия приписывают и здесь победу Халиду, в чем, однако, можно отчасти усомниться [*10]. Во всяком случае, даже полное поражение неприятеля не дозволило бы ему продолжать движение вперед; на левом его фланге подымалась гроза, обещавшая скоро разразиться и несшая ему пагубу.

Мы упоминали уже выше, что Ияду было приказано для ограждения от нападений на фланг из Хиры совершить диверсию из центра Северной Аравии. Но вплоть до самой Хиры расстилалась пустыня, в оазисах которой издавна жили Бену Кельб, христиане. Те из них, которые населяли Думат А д ь-Д жандаль, в 9 г. (630 г.), после вынужденного обращения короля их Укейдира примкнули наружно к исламу, а после смерти Мухаммеда, подобно землякам-язычникам, снова отложились. После подавления арабского восстания положение их стало опасно, и келбиты вместе с Укейдиром передвинулись постепенно далее к северу, ближе к Евфрату. Здесь встретились они тоже с христианскими племенами Бахраи Тенух, жившими вдоль северной окраины Сирийской пустыни, а отчасти в Месопотамии и признававшими главенство Гассанидов; к ним же присоединились некоторые летучие отряды гассанидов. В Сирии, конечно, никто и не подозревал, что в следующем же году произойдет и к ним вторжение мусульман, но, замечая все увеличивающееся судорожно беспокойное брожение на севере полуострова, сочли целесообразным поддержать отступающих единоверцев перед поступательным движением вперед Ияда. Понятно, этот последний старался их загнать, чтобы иметь свободными оба своих фланга, когда двинется к северу на Хиру. Но это нелегко было исполнить. Путь через степь оказался слишком тяжелым; по крайней мере в Раджабе в 12 (октябрь 633) мы видим его плотно пригвожденным у Думат Аль-Хира [*11], местности далеко на северо-запад от Хиры. Таким образом, силы наместничества Хиры все еще оставались свободными для подания помощи Персии; было также возможно направить на юг массы арабов Междуречья. У местечка У л л е и с, на Евфрате, соединились эти кочевые бедуины с высланными из резиденции свежими царскими войсками и остатками участвовавших в сражении при Валаджи. Сборная армия расположилась (Сафар 12 = май 633) на правом берегу Евфрата, почти в тылу Халида, продолжавшего грабить тем временем на левом. Но при первом же известии арабский военачальник понял всю громадность угрожавшей опасности: быстро повернул Халид назад, переправился через Евфрат и смело напал на неприятелей, продолжавших еще стоять у Уллейса. Бой был тяжелый, исход его долго оставался сомнительным. Свирепый араб в душе дал обет своему Богу, если только Он дарует ему победу, что река [*12] вместо воды потечет кровью. Сражение было действительно выиграно. И вот военачальник отдает приказание хватать всюду беглецов, отвести воду речонки и тут же на месте убивать пленных сотнями. Потекла, понятно, кровь ручьями. Пустили снова воду, и, в некотором роде, обет был исполнен. Отныне ручей стали называть ╚кровавой речкой╩.

Путь в Хиру оказывался теперь свободным. Вначале сушею, после на ладьях, по каналам, подошло войско к самому городу, старой резиденции Лахмидов. Арабы разбили лагерь у самого замка Хаварнак. Город был укреплен, и гарнизон мог бы некоторое время продержаться, но персидский наместник внезапно исчез куда-то, а большинство жителей, арамейские христиане, предпочли после короткого сопротивления сдаться на капитуляцию. Отказаться от своей веры они ни за что, впрочем, не хотели; на них наложена была дань, которую ╚обладатели писания╩ должны были выплачивать как цену за терпимость. В течение лета Халид занял и две остальные крепости, остававшиеся еще в руках персов, лежавшие на запад от Евфрата: Амбар, у самой реки, и Айн Темр [*13], на северо-восточной окраине Сирийской пустыни. Замечательно особенно то, что как здесь, так и при занятии Хиры ничего не слышно о дальнейших попытках персов к новым нападениям из Ктезифона. Очень возможно, что новые беспорядки истощали силы правительства; может быть, происходило это и потому, что потребовалось некоторое время, дабы стянуть многочисленные войска из средних провинций, так как великие вассалы центрального ядра государства, вероятно, не очень-то торопились собрать новое ополчение. К тому же непосредственная опасность для столицы миновала со времени битвы при Уллейсе, так как Халид счел за лучшее овладеть сперва всею страною на запад от Евфрата и тогда только снова попытаться вторгнуться в Междуречье. Что же касается христианской пограничной провинции, очень естественно, царь едва ли много тужил о временной уступке ее, тем более что на это были очень важные причины. Вот почему персидский гарнизон в Амбаре так скоро капитулировал, выговорив себе только свободный пропуск, и Халид на это согласился. Но Айн Темр, где случайно засел отдел Бену Таглиб, державший сторону пророчицы Саджахи, отказался наотрез подчиниться. Крепость принудили к сдаче голодом, и при занятии ее все были перебиты от первого до последнего.

В это же самое время (летом и осенью 633 = 12) сломлено было наконец возле ДуматАль-Хиры совокупное сопротивление сборища кельбитов и их союзников. По всем вероятиям, место это, как можно судить по всему, лежало на северо-запад от Хиры. Обстоятельных подробностей о его положении до нас не дошло, поэтому трудно сказать, справедливо ли известие, что Халид выступил туда походом после падения Айн Темра: иначе пришлось бы предполагать, что кельбиты заманили Ияда довольно далеко на север. Если же это не так, и Думат следует искать ближе к Хире, в таком случае и покорение ее должно было совершиться до взятия Амбара и Айн Темра. Во всяком случае, до самого лета 633 (12) Ияд, и это достоверно, не мог предпринять ничего решительного против кельбитов. Хотя вспомогательный отряд под предводительством Аль Балид Ибн Укбы и успел в то время присоединиться к нему, он все-таки находился бы в довольно незавидном положении, если по его зову не подоспел бы вовремя Халид. Атакованные одновременно с обеих сторон, скопища бедуинов потерпели решительное поражение. Во второй раз попал Укейдир в руки мусульман и был умерщвлен как неисправимый отщепенец. В самом местечке, взятом приступом, свирепствовал по своему обыкновению ╚меч божий╩. Один случай спас кельбитов, очутившихся вне города, от окончательного истребления; по капитуляции им дарована была жизнь.

Теперь все пространство между рекой и пустыней было окончательно покорено мусульманами. Раз несколько пробовали было христианские бедуины, кочевавшие по обоим берегам среднего Евфрата, отомстить за кровавое побоище в Айн Темре, но летучие колонны Халида внезапно появля|лись то там, то здесь и везде совершали страшное дело отместки. Мало-помалу страх усмирил непокорных. Мусульмане могли теперь смело выступить из Хиры и снова переправиться за Евфрат. Слабые персидские отряды, занимавшие в тот момент местность Междуречья, не были в состоянии оказать никакого серьезного сопротивления.

Даже тогда, когда сторожевые посты византийцев на среднем Евфрате примкнули к исконным врагам своим, чтобы положить наконец предел все более и более становившемуся грозным брожению на общей границе, жаркая стычка у Аль-Фирада показала, что правоверные в состоянии уже поколотить и соединенные силы византийцев и персов. Таким образом, к концу 12г. (началу 634) Халид успел овладеть обоими берегами Евфрата и мог ежеминутно с того пункта, от которого Тигр находится в расстоянии 10 немецких миль, подойти к Ктезифону в три дня. Но этого не захотел халиф. В это самое время началось движение из Медины трех громадных колонн, которым предписано было завоевать Палестину и Сирию. Прежде чем эти войска не одержат успехов решительных, подобных тем, коими могли похвалиться Халид с Мусанной, было рискованно прервать взаимную связь между обеими главными массами исламских воинов. Халид и не думал сдерживать порывов негодования, не скрывая своего недовольства за наложенное на него свыше принужденное выжидание. Но последствия оправдали прозорливую предусмотрительность Абу Бекра. Вслед за первыми успехами движение вперед сирийских отрядов сразу замедлилось, и предводители их вынуждены были просить подкреплений. Тогда-то и получил Халид повеление, это было в начале Раби I, 13 (май 634), выступить поспешно в Сирию с 3000 всадников. Вне себя от бешенства и приписывая повеление Омара очевидной немилости и желанию вырвать у него из рук плоды его побед, вынужден был он, однако, повиноваться. Откладывать выступление было невозможно, быстро собрался он в поход и передал командование над остающимися войсками Мусанне, который временно перенес главную квартиру в Хиру.

Между тем в Ктезифоне снова закопошились; нашлись кое-какие средства, и персы стали серьезно подумывать об изгнании мусульман из занятой ими опасной позиции. Способствовало этому также и известие о выступлении в дальний поход страшного Халида со значительным отрядом войска; это известие подействовало ободряющим образом на упавший было дух ктезифонских властей. Для предстоящей экспедиции против Хиры снарядили довольно быстро армию под предводительством другого Хормизда. Но Мусанна вовремя получил сведения о приближении неприятеля; он двинулся ему навстречу и разбил персов у развалин Вавилона (13 = 634) после упорной битвы, в которой арабский герой собственноручно заколол громадного военного слона. Успех этот, однако, не особенно его прельщал; положение было действительно затруднительное. Ему приходилось с небольшими сравнительно силами прикрывать местность по крайней мере в 60 миль в длину. Поэтому он поспешил лично в Медину, чтобы испросить как можно скорее необходимое подкрепление у халифа; он застал Абу Бекра уже на смертном одре, но Омар, ставший непосредственно у кормила правления, не замедлил исполнить просьбу испытанного военачальника. Обнадеженный видами на скорую помощь, вернулся Мусанна снова в Хиру. Но, конечно, должно было пройти некоторое время, прежде чем успели собрать новое ополчение, и когда предводитель его, Абу Убейд, достиг границ Ирака, тут же встретил он и Мусанну со всем его войском: последнему пришлось поспешно очистить линию Евфрата, чтобы избежать опасности полнейшего истребления.

Из мрака и беспорядков, которые как бы дымкой покрывают события и обстоятельства последних времен царствования Сассанидов, выступает мало-помалу фигура, которую некоторым образом, хотя в общих очертаниях, мы можем более или менее отчетливо себе представить. Это был Рустем, сын Феррух-Хормизда, Испехбеден [*14] великой восточной провинции Хорасана. Отец его, замешанный в последней придворной революции, был убит. Чтобы отомстить за смерть его, сын подступил во главе значительного войска к резиденции, свергнул царицу-регентшу и помог завладеть властью Иездегерду, который выставлен был раньше мятежниками в Истахре (Персеполис) в качестве кандидата на царство (вероятно, в начале 633). Так или иначе, этот вельможа появляется отныне в качестве главного руководителя правления и верховного полководца, действовавшего против арабов. Понятно, влияние его простиралось настолько, насколько допускало это положение управляющего, подкапываемое во всех направлениях интригами и личными кознями придворной клики. Тотчас же повелел он составить роспись всем способным носить оружие в провинции Междуречья, и в то же время высланы были двумя отрядами царские войска. Один, под предводительством Джабана, переправился через Евфрат по направлению к Хире; другой же, под командою Нарсэ, расположился в местности Каскар [*15]. Осторожно стянул Мусанна разбросанные посты и, не торопясь, стал отступать навстречу подвигавшемуся к нему Абу Убейду. На границе пустыни соединились оба войска, и, по особому повелении Омара, Абу Убейд принял верховное начальство над соединенными силами. Было бы, конечно, лучше не отнимать от Мусанны главенства, но бекрит слыл за бедуина, не твердого в Коране, так как лишь после смерти Мухаммеда принял ислам [*16]; поэтому-то Омар и не решался навязать его правоверным в качестве главнокомандующего; Абу Убейд был, впрочем, человек испытанной храбрости. Сперва разбил он Джабана вблизи Хи-ры, преследовал горячо беглецов, спешивших присоединиться к войску Нарсэ, а затем разбил наголову и последнего, который продолжал неуклонно стоять у Каскара. Но, по-видимому, Рустем успел в это время понемногу стянуть силы нескольких провинций великого царства: вскоре после этих первых битв снова выступило из Ктезифона огромное войско, направленное прямо на Хиру. Мусульманам пришлось спешно покидать свои далеко выдвинутые на юг позиции, дабы успеть переправиться через Евфрат. У местечка Кус Ан-Натиф [*17], там, где большая царская дорога из Ктезифона в Хиру пересекает реку плашкотным мостом, расположились на западном берегу правоверные лагерем. Тут же, но на другой стороне, очутился внезапно (Рамадан 13 = ноябрь 634) Бахман, персидский полководец. Ловко воспользовался он общеизвестной чертой храбрости своих противников. Под маской великодушия предоставил на выбор Абу Убейду, где ему будет угодно сражаться: на правом или на левом берегу реки. Горячая кровь араба заговорила и потянула в расставленную ловушку. Вопреки совету более благоразумных из окружающих его, двинулся он через мост и принял сражение, имея в тылу реку. Но на другой стороне персы уже поджидали арабов; развернуться силам недоставало места. Когда же Абу Убейд с безумно отчаянной отвагой бросился, пролагая себе путь, на замыкающий эскадрон слонов Бахма-на, то был подхвачен одним из этих могучих животных и в мгновение ока растоптан ногами. Смерть предводителя произвела удручающее впечатление на войска. Желая вдохнуть в них мужество отчаяния, одному из товарищей Абу Убейда по племени пришла в голову несчастная мысль уничтожить связь моста с берегом, так что его стало мало-помалу относить. Мусульман окончательно объял ужас; целыми толпами бросались они в реку. Всему войску предстояло быть опрокинутому в волны Евфрата, если бы не Мусанна со своими бекритами. Он бросился неустрашимо на персов и успел продержаться, пока мост не был закреплен снова; затем, невзирая на тяжкую рану, нанесенную ему неприятельским копьем, все время продолжал прикрывать отступление.

Войско было по крайней мере спасено от полнейшего истребления. Все же пришлось потерять в этом сражении при мосте 4000 павших на поле битвы или погибших в волнах Евфрата; 2000, потерявшие окончательно голову, бежали без оглядки до самой Медины. Они сами устыдились своего поступка, но Омар был настолько благоразумен, что обошелся с ними довольно мягко. Во всяком случае беглецы образумились и поняли, что их место там, под командой бедуина. А тот тем временем делал все, что мог, пока они не вернулись наконец с новыми подкреплениями, которые успел, напрягши всю энергию, собрать Омар и послать немедленно же в Ирак. Конечно, следует приписать счастливому случаю, что Бахман, получив известие о новых волнениях в Ктезифоне, должен был вернуться в резиденцию и не мог воспользоваться плодами своей победы; тем временем арабский военачальник не упустил случая заполнить поспешно пробелы маленького своего войска. Довольно далеко от Евфрата, во владениях византийских, кочевало арабское племя Бену Намир; Мусанне посчастливилось, невзирая на то что они были христиане, убедить их примкнуть к мусульманскому войску. И снова заняли арабы страну на запад от реки. Когда же подоспели большие подкрепления из Медины, Омар, конечно, предоставил ему главноначальствование, и этот испытанный воин был в состоянии смело выступить против неприятеля, который к тому времени снова начал понемногу подвигаться (14 = 635). Соперничавшие вельможи Ктезифона, по-видимому, на некоторое время помирились, и один из потомков Михрана, одного из семи знаменитейших персидских дворянских родов, переправился через Евфрат с 12000 человек. Мусанна выжидал терпеливо неприятеля за одним из западных каналов Евфрата у Бувейба, вблизи Хиры, предоставив на этот раз действовать самим персам. Михран, как кажется, не знал о числе мусульман и рассчитывал встретить слабые их остатки после сражения у моста. Он совершил ту же самую ошибку, как и Абу Убейд: переправился через канал в виду неприятельского войска и напал на ожидавших его по ту сторону арабов. Персы сражались на этот раз особенно храбро, и, несмотря на это, победа склонилась на сторону правоверных благодаря преимущественно храброй сдержанности намиритов. Желая довершить поражение врага, приказал Мусанна одному летучему отряду разрушить мост в тылу. Этот маневр чуть не стал гибельным: лишенные отступления, бросились персы с отвагой отчаяния на наступающих, и снова закипел бой. Сам Мусанна упрекал себя потом, что подверг мусульман новым, совершенно излишним потерям, но сражение все-таки кончилось полным истреблением неприятельского войска: почти никто из персов не спасся. Такое значительное поражение раскрыло глаза персам. Они увидели, что полумерами нельзя сломить необычайного упорства, с которым дерзкие аравитяне, и прежде довольно часто предпринимавшие свои набеги, решились ныне продолжать их, по-видимому, непрерывно. Поэтому Рустем решился собрать предварительно серьезные военные силы, чтобы неотразимым натиском и одним ударом, положить конец утомительной пограничной войне. Мы уже не раз указывали, что внутреннее положение персидского государства представляло великие препятствия для подобного рода предприятия. Поэтому понадобилось более года, прежде чем новое ополчение, собранное частью в отдаленных провинциях, могло достигнуть столицы. Этим моментом относительного покоя арабы воспользовались как нельзя лучше. По всему Междуречью и дельте Евфрата и Тигра, на пространстве около 80 миль, считая от оконечности Персидского залива вверх, шныряли по всем направлениям и грабили конные отряды, занимая один город за другим, до самого Тигра выше Ктезифона. В то же самое время положили они начало твердой оседлости в покоренной стране, заложив у нынешнего Шат-аль-Араба, главного рукава соединенных Евфрата и Тигра, крепость Басру [*18]. Широкое русло становится здесь доступно для морских судов; вот почему место это стало впоследствии средоточием всей морской торговли исламского государства, с основанием же Багдада при Аббасидах ≈ естественной гаванью резиденции халифов. Так как персы в соседней Хурейбе имели крепостцу и арсенал, то Басра, укрепленная, служила также естественным прикрытием Аравии и южной Вавилонии от вторжений из Хузистана и исконных земель Персии. Защита этого важного поста с гарнизоном в 800 человек вверена была Мугире Ибн Шу'бе.

В середине 15г. (летом 636), доносил предусмотрительный и осторожный Мусанна в Медину, около Ктезифона (или Мадаин, как называли этот город арабы) собираются войска, необыкновенно многочисленные. Великая армия Рустема, собранная из всех частей государства, начинала мало-помалу формироваться. Ввиду начавшегося отныне движения между Евфратом и Тигром передовых персидских войск, умный араб, по своему обыкновению, стал стягивать отовсюду свои конные отряды и, сконцентрировав войска, начал медленно снова отступать на Хиру. Под прикрытием Евфрата поджидал он неоднократно просимое подкрепление. Омар решил напрячь все силы. Громадные полчища с юга Аравии, которые теперь только решился он пустить в ход, заколыхались по направлению к Ираку. Был это народ бесшабашный, лишь благодаря грубой силе подчиненный исламу; но эти люди давно уже, еще когда персы владычествовали в Йемене, хорошо знали, что Ктезифон вмещает в себе такие сокровища, каких бедуинам не могло и присниться. Вот что воодушевляло этих южан, как две капли воды схожих со старым разбойничьим атаманом Амр Ибн Ма'дикарибом, а также с ужасным изменником Аль-Аш'асом Ибн Кайсом, что действовало на них, пожалуй, в той же мере, как надежды на рай ≈ на набожных сподвижников пророка. Эти вспомогательные войска находились под командой одного из старейших и вернейших сподвижников Мухаммеда, Са'да Ибн Абу Ваккаса. Вследствие снова возникших сомнений насчет правоспособности Мусанны этого Са'да назначили и главнокомандующим над всем войском. Между Хирой и пустыней расположена была главная его квартира; сюда же примкнул и отступающий перед Рустемом Мусанна. По совету последнего, выжидал новый главнокомандующий спокойно приближение персов. Мудрый бекрит понимал всю великость опасности, а Са'д оказался благоразумнее, чем Абу Убейд в несчастном сражении у моста. Толпы за толпами прибывали ежедневно к арабам; их направлял Омар отовсюду в Ирак. Момент оказался действительно роковым для персов: 20 августа 636 г. была разбита наголову византийская армия в стране на восток от Иордана, и все набираемое на полуострове ополчение отсылалось отныне на театр войны против персов. Даже гарнизон Басры, под предводительством Мугиры, был тоже откомандирован к Са'ду, а в Сирию послано было повеление сейчас же после сдачи Дамаска вернуть назад отделенных прежде от иракской армии 3000 человек.

Благой совет, преподанный Мусанной новому главнокомандующему, был последней услугой, оказанной делу ислама этим великим полководцем. Силы его окончательно были надорваны безграничным напряжением четырехлетней непрерывной борьбы, в течение которой он не был в состоянии ни на минуту вздохнуть: всюду брал он на себя почин в самые трудные и ответственные моменты. Доконали его окончательно многочисленные раны, полученные им в сражении у моста, ни разу как следует не успевшие затянуться. Он умер накануне сражения, так блестяще завершившего его начинания. В уважение к его памяти Са'д объявил торжественно, что по прошествии законного срока женится на вдове его Сельме; понятно, сделал он это, чтобы перенять влияние умершего героя на обожавших его безгранично бедуинов. Этим выражал он также, что признавал ясно заслуги Мусанны; но почти все остальные правоверные сильно грешили пред памятью знаменитого бекрита, не отдавая ему должной справедливости. Во всех преданиях, например, этот бедуин ставится ниже остальных сподвижников пророка. Насколько понятны причины этого явления, настолько же и постыдны. Лишь благодаря новейшим исследованиям [*19] отдана наконец этому замечательному мужу доля справедливости. Если в гениальности полководца он, может быть, несколько уступал Халиду зато во всем остальном далеко его превзошел, и на эту историческую личность не падают те черные тени, кои легли густою полосой благодаря дикости и жестокости на характер ╚меча божия╩. Не менее отважный, сколь и предусмотрительный бекрит всегда выигрывал сражения; если же благодаря посторонней оплошности бой угрожал окончиться несчастием, он моментально решался: жертвовал собой, спасал от погибели все войско и прикрывал упорно отступление. Как молния, быстро бросался на неприятеля, подстерегая зорко всякую возможность удачи; перед превосходными силами неприятеля умел медлительно отступать и, действуя постоянно таким образом, довел до того, что в течение долгих трех лет сумел держаться стойко против всей, хотя бы и обуреваемой внутренними беспорядками, но все же грозной силы великого персидского царства, располагая притом средствами иногда до смешного малыми. Он добился наконец того, что с падением византийского владычества в Сирии возможно было халифу несколько месяцев спустя нанести окончательный удар и на втором театре войны. Вся поверхностность исторических взглядов мусульман выказалась здесь вполне: в подобном выдающемся герое они не могли ничего лучшего отметить, как один незначительный факт, что при развалинах Вавилона он умертвил собственноручно огромного слона.

Мусанна вынужден был очистить Хиру ранее приближения царского войска; Рустем занял город и разбил свой лагерь неподалеку от города, у местечка К а д е с и я. Целых четыре месяца простоял он бездеятельно в виду мусульман. Между тем те пополняли ежедневно свои ряды прибывающими из Аравии новыми отрядами. Рассказывают, будто персидский главнокомандующий предпринял поход против своего желания. Жалобы жителей Междуречья на хищнические набеги, совершаемые беспрепятственно бедуинами по всем направлениям, сделались до такой степени частыми, что царь Иездегерд и его приближенные вельможи потеряли всякое терпение. Переносить такой позор действительно было тяжело, и армия тронулась в поход по прямому царскому повелению. И теперь, вероятно, Рустем поджидал прибытия некоторых ополчений из отдаленнейших провинций; этим только и можно объяснить более или менее правдоподобно непонятную остановку движения против армии Са'да. Подобно тому, как вначале персам повредило то обстоятельство, что они слишком долго принимали вторжение Халида за один из тех простых арабских набегов, ради добычи повторявшихся периодически с незапамятных времен, и думали с ним справиться относительно легко, так и в настоящее время стремление персов преодолеть всякое сопротивление нагромождением подавляющего числа войск послужило им же на погибель. Нерешительность действий вообще, как прямое следствие вмешательства двора в образ ведения войны Рустемом, усугублялась еще бездеятельностью самого вождя, которая придавала все более уверенности ежедневно увеличивавшимся по числу арабам. А тут еще, как на беду, в момент, решающий судьбу сражения, появились свежие сирийские войска. Наступило нечто роковое, перед чем слепо, без сопротивления, склоняются и люди, и государства.

Лучшие силы обеих великих наций стояли здесь, при Кадесии, друг против друга, в 16 г. (637). Вокруг знаменитого старинного сассанидского знамени из леопардовой кожи сплотился цвет персидского рыцарства в густых эскадронах, закованных в броню. Впереди их выстроились 30 боевых слонов, а далее, кругом, волновалось бесконечное, так по крайней мере казалось арабам, войско. В самой середине, на драгоценном престоле, восседал Эранспахпат (государственный полководец) Рустем, дабы взирать на дела своих героев, подобно Ксерксу на берегу Аттики, напротив Саламина. С другой стороны виднелось целое полчище старейших и ближайших сподвижников пророка; меж ними выдавались 99 участников при Бедре, 310 клявшихся в верности при Худейбие и 300 присутствовавших при занятии Мекки [*20]. В особенности достойно внимания то, как Са'д расположил свое войско. В основу он положил, конечно, подразделение по племенам, ибо усердное соревнование между ними и составляло всегда главную побудительную причину их храбрости. Среди племен же, для облегчения тактической их подвижности, поставлен был над каждыми 10 человеками отдельный предводитель. Сам главнокомандующий, по печальной случайности, не мог принимать участия в сражении; тяжкая болезнь приковала его к валам Кудеиса, маленькой крепости, построенной на одном из каналов Евфрата. Оттуда вынужден он был распоряжаться боем. Арабам было это, конечно, не по нутру; они привыкли видеть своего полководца в самом разгаре битвы, ждали этого особенно от Са'да, такого ╚неустрашимого под свистом стрел╩. Весьма, однако, возможно, что так именно было лучше. Он мог теперь обратить все свое внимание на общий ход сражения, а при столкновении таких внушительных количеств войск [*21] не так-то легко было отдать себе отчет в происходившем. О ходе сражения до нас также, к сожалению, дошли крайне скудные известия. Из множества разных преданий можно, конечно, понабрать достаточно отдельных данных, и вот из этих-то кусочков приходится восстановить так или иначе общую картину. При этом нельзя не заметить, что остается под большим сомнением, продолжалось ли сражение 3 или 4 дня. О начале его по древнейшим источникам рассказывается также различно и совершенно противоречиво. Наконец, во всех разнообразных известиях ощущается ясное стремление приписать главную заслугу решительного удара [*22] то тому, то другому герою; приходится поэтому старательно исключать все подобные односторонние сказания. Вообще можно положительно сказать одно только, что вначале ярко выступило неравенство борьбы. Несмотря на выказанные чудеса храбрости, бой долго не склонялся в пользу арабов, даже и тогда, когда на второй или третий день прибыли сирийские войска. Сражение все так же оставалось по-прежнему нерешительным. Затем последовала памятная роковая ночь, в которую произошло случайное столкновение, среди глубокого мрака, где-то на конце поля битвы. Возгорелся беспорядочный ожесточенный бой, шум произвел неизгладимо тяжкое впечатление на дух всех прислушивающихся к нему издали. Ночь эту зовут и поныне ╚ночью грохота╩. При утренних сумерках борьба возобновилась по всей линии. Подымается сильный вихрь, целые облака песка несутся на персов; в отчаянной борьбе Рустем сражен [*23]. Победа склоняется окончательно на сторону арабов.

Между всеми славными деяниями, украшающими страницы истории героического периода ислама, ╚день Кадесии╩ более всех пришелся по душе арабам. Для них это событие имеет значение окончательной решающей победы ислама над целым светом неверных, так как сам пророк предрек: ╚Отныне белый дом Хосроя предан на разграбление правоверным╩. Вот почему предание разукрасило именно этот день богатейшим венком сказаний, в ином и более радостном духе, чем даже дни битв посланника божьего. В то время как прежде при описании сражений расслабленная фантазия богословов, ищущих везде чудес, прибегала к нагромождению безвкусных сказок, набожно передаваемых с наслоением новых хвастливых вымыслов лживыми устами лицемеров, тут мы сразу переносимся при описании богатырских схваток при Кадесии в совершенно иной мир. Снова овевает нас свежее утреннее дуновение живительного воздуха пустыни, мы слышим как бы продолжение жизнерадостных, воинских песней поэтов доисламского времени. Пред нами вырисовывается, как живой, образ дикого Мугиры Ибн Шу'бы, посланного к Рустему накануне сражения для переговоров, не имевших, впрочем, никаких прямых последствий. Побуждаемый безграничной спесью свободного араба, он входит, к ужасу стоявших кругом персидских рыцарей, прямо на престол, с намерением сесть рядом с государственным полководцем, считая себя нисколько не ниже пышного Эранспахпата. А вот Асим Ибн Амр со своими темимитами, кидающийся бесстрашно на ужасных слонов. Арабы убивают вожаков стрелами, живо перерезывают широкие подпруги, и укрепленные на них башенки рушатся вместе с сидящими в них вооруженными воинами. Рассвирепевшие, никем более не руководимые звери бросаются на свое же войско. Полюбуйтесь также на этого молодца ≈ вот он, Аль-Ка'ка, сын Амра, из того же племени Темим, любимейший герой позднейших саг, мчится во главе авангарда сирийских войск, спешащих на помощь к воинам божиим. В самый роковой момент он оказывает чудеса храбрости и самолично изрубает мечом 30 персов. Глядите, вот Тулейха, когда-то разыгрывавший из себя жалкую роль пророка племени Бену Асад. Он врывается в полночь в неприятельский лагерь с небольшой кучкой людей и крошит без разбору направо и налево. Великолепен был и Амр Ибн Ма'дикариб, отчаянный рубака, некогда разбойничавший в Йемене. Бесстрашно налетает он на стройные ряды персидских всадников, громадными ручищами своими срывает с седла первого встречного, бросает обезоруженного к себе на луку и громко взывает: ╚Это я, отец Саура. Ну-ка, ребята, сделайте по-моему!╩ Затем он порывисто бросается на первого слона, отрубает ему одним взмахом хобот и кричит своим людям: ╚По хоботам саблями, по хоботам бейте слонов!╩ Находился тут же при войске некто Абу Михджан, из племени Сакиф, плохой мусульманин: пока арабы стояли спокойно, не задирая персов, этот человек запьянствовал. По повелению набожного полководца его за это отстегали и посадили под арест, согласно строгому предписанию пророка. Когда же началось сражение, он стал неотступно молить одну из доверенных рабынь [*24] Са'да и так ей надоел, что она наконец выпустила его на волю, дала ему даже собственную лошадь больного полководца. А он ей поклялся, что тотчас же по окончании сражения непременно вернется в тюрьму. Стремглав помчался головорез на персов, прокладывая себе мечом широкий путь. Ему удалось умертвить большого белого слона, наиболее почитаемого животного во всем войске [*25]. Са'д заметил отважного всадника, покачал головой и думает: ╚Лошадь что-то на мою похожа, а всадник похож на Абу Михджана╩. По окончании сражения вернулся араб своевременно, как обещал, и велел себя опять связать. Са'д поспешил его освободить и сказал при этом: ╚После того, что я видел, будь спокоен, за вино не стану более тебя стегать!╩ Чистокровный араб не захотел, однако, оставаться в долгу: ╚Так я же не стану совсем пить╩, ≈ пообещал исправившийся грешник.

Бой был жестокий, мусульмане потеряли почти треть всего войска. Са'д не был в состоянии преследовать неприятеля, понадобилось дать войскам передохнуть. Вскоре затем занята была Хира, и снова неудержимым потоком двинулись арабы вперед, переправившись через Евфрат, Дважды пытались персы заступить победителям дорогу в Вавилонии, и оба раза неудачно; они должны были наконец очистить Междуречье. Один Ктезифон держался еще пока. Персы позаботились стянуть новые войска из внутренних областей государства, но подкрепления подходили слишком медленно для того, чтобы можно было думать о серьезной защите столицы. Семь городов [*26], говорят арабские историки, образовали на обоих берегах Тигра столицу государства: это и был Ктезифон с его предместьями, частью разбросанными на противоположном берегу, там, где построена была некогда старая Селевкия, и не составлявшими в сущности полного целого. Лежавшая на запад от Тигра часть города была достаточно укреплена: требовалась многомесячная осада, в течение которой всякая вылазка осажденных могла бы дорого стоить мусульманам. Но вдруг в один прекрасный день столица была очищена без сопротивления персидскими властями. Пока арабы ломали себе голову и не знали, что предпринять, предполагая, что еще надолго будут прикованы к этому берегу за недостатком перевозочных средств, двор внезапно покинул трехсотлетнюю столицу сассанидской империи и бежал с молодым царем, имевшим в эту пору, вероятно, не более 13 лет, в укрепленный город Xульван, находившийся в Мидийских горах. Вслед за тем один изменник указал Са'ду брод через Тигр; но так как по случаю высокой воды все равно невозможно было его перейти, отважные темимиты Асима бросились, очертя голову, вплавь на конях в быструю пучину. Толпы за толпами повалили, сильные кони выносили всадников на берег; персидская стража сразу была опрокинута на противоположном берегу; расположенные в городе войска, предводимые Михраном, потеряли окончательно голову и рассеялись как дым. Ктезифон лежал у ног арабского полководца.

╚Сокровищ полон Ктезифон╩, сказал недаром один поэт. Поистине невероятной должна была показаться полу-варварам-бедуинам тьма сокровищ, которая внезапно попала здесь в их жадные хищнические руки. Государственную казну, состоявшую из чеканной монеты, персы успели, однако, большею частью увезти в Хульван, но все драгоценности персидской короны, самые богатейшие тогда в свете, остались нетронутыми в царском дворце и достались целиком в добычу победителям. При официальном разделе стоимость розданного добра оценена была в 900 млн. дирхемов. С разинутыми ртами стояли сыны пустыни перед блеском чудес утонченной обстановки, которая развернулась пред их глазами. И чего тут только не было: государственные венцы, царские мантии, трон, бесконечные ряды дорогого оружия, сверкавшего золотом и самоцветными камнями, замечательные предметы редкости, как, например, серебряный верблюд в настоящую величину со всадником из золота, лошадь кованого золота с насаженными вместо зубов и глаз драгоценными камнями. Но всего более поразил дикарей знаменитый государственный ковер большой залы, там, где пировал обыкновенно [*27] царь, окруженный своими вельможами, женами и наложницами. Это великолепное произведение ткацкого искусства имело 70 локтей в длину и 60 в ширину; оно представляло сад с серебряными дорожками на золотом фоне, с лужайками из изумруда, ручейками из жемчужин, цветами и плодами, подобранными из различных драгоценных камней. И все это предоставил Аллах ныне своим правоверным, которые давно уже пришли к убеждению, что вечному спасению нисколько не мешают и мирские утехи, составляют также награду истинной богобоязненности. Но гордость арабов особенно была польщена благородной прелестью добычи в виде всевозможного рода вооружений. Тут красовались мечи, принадлежавшие некогда великому Хосрою Анушар-вану, знаменитому лже-царю Бахраму Чубину, римскому императору, Хакану (повелителю) турецкому по ту сторону Оксуса, королю одной из индийских пограничных стран и страшному Ну'ману V хирскому. Мечи Хосроя и Ну'мана вместе с большим ковром отосланы были немедленно к халифу. Трудно было во всей Медине найти помещение, за исключением разве мечети, чтобы развернуть ковер как подобает. Омар не знал, куда с ним деваться, но практический Алий был того мнения, что владеют собственно лишь тем, что идет каждому лично на пользу. Поэтому ковер разрезали и поделили. Достался кусок и Алию; после он продал свою долю за 20000 дирхемов.

К этим драгоценностям следует далее причислить различные сосуды, ткани, ставшие потребностью для богатого населения, прошедшего через многие столетия цивилизации. Часто дети степей при виде всего этого великолепия становились просто в тупик и не знали, что предпринять; потом-то, конечно, они скоро привыкли ко всему. По этому поводу существует множество анекдотов; парочку из более характеристичных, пожалуй, стоит рассказать. Одному арабу посчастливилось найти мешок с камфарой; в то время было это любимое лекарственное снадобье, употреблялось также и как благовоние и продавалось необыкновенно дорого. Бедуин вообразил, что это соль, и сдобрил ею, не жалея, свою похлебку, которая пришлась ему очень не по вкусу. Где же было возиться с такою дрянью, вот и удалось ему променять всю находку на старую рубаху: очень уж нужна была ему; при этом он остался в полной уверенности, что устроил выгодное дельце и маленько поднадул добродушного человечка. Таким же настоящим бедуином оказался и другой, который за попавший в его руки драгоценный камень цены неимоверной потребовал от купца 1000 дирхемов. Когда его после спрашивали, зачем же он не взял больше, он ответил с грустью: ╚Да если бы я знал какое-нибудь число побольше 1000 [*28], понятно, я бы потребовал!╩ Но такие потери были им нипочем, и без того на долю каждого выпало не менее 12000 дирхемов по официальной оценке добычи; при этом следует заметить, что после сражения при Кадесии число войск возросло до 60000.

Впрочем довольно скоро арабам пришлось заняться кое-чем другим более важным. Уж не деньги получать доводилось теперь этим 60000. Недаром персидский двор забрал с собой в Хульван государственную казну. Со сдачей столицы дело далеко еще не считалось потеряным; к остаткам государственного войска, расположившегося вокруг крепости, стали мало-помалу прибывать все новые ополчения. Персы, видимо, приободрились; постепенно выдвигались войска из Хульвана, вверх по долине реки Деялы, впадающей несколько выше Ктезифона в Тигр. Са'д выслал им навстречу своего племянника Хашима с 12000 человек [*29]. При Джалуле, милях в 15 от столицы, произошло сражение (конец 1б = конец 637 или начало 638); царские войска снова потерпели поражение. Хотя двор мог еще спокойно оставаться на некоторое время в укрепленном Хульване, но вся страна до Мидийских гор подпала неоспоримой власти мусульман, и как знак их господства над покоренной землей в Мадайне была воздвигнута первая мечеть.

Далее, впрочем, на юг умиротворение наступило несколько позже. Здесь, начиная от устьев Евфрата, равнина тянется довольно далеко на восток, где замыкается волнистою местностью, постепенно переходящею в цепь высоких гор, составляющую границу Персиды (Фарс), древней родины персов. Хузистан ≈ так называлась эта равнина вместе с предгорьями ≈ после взятия Ктезифона сопротивлялся еще целый год. Правитель области, Хурмузан, был один из энергичнейших персидских вельмож. Спасшись после сражения при Кадесии, он продолжал упорно отбиваться в своей области от наступавших из Басры мусульман. Раз побежденный, он снова восставал (16 = 637) в следующем году, долго заставлял арабов преследовать себя из одной крепости в другую и взят был в плен только тогда, когда последним благодаря измене удалось овладеть городом Тустер (теперь Шуштер), в котором он искал последнего убежища, и из которого уйти ему не удалось. За свою прежнюю измену он должен был теперь поплатиться жизнью; поэтому арабский полководец, Абу Муса Аль-Ашарии, согласился принять его в плен лишь под тем условием, что решение его участи будет предоставлено самому Омару. По прибытии в Медину Хурмузан предстал перед халифом. ╚Теперь видишь, Хурмузан, ≈ обратился к нему тот, ≈ до чего доводит обман и сколь незыблемо дело Господне╩. ╚Омар, ≈ возразил мудрый перс ≈ пока вы и мы жили в язычестве и Бог не вмешивался в наши дела, мы всегда побеждали вас; теперь, когда Он с вами, вы начали одолевать нас.╩ ≈ ╚Что можешь сказать в оправдание своих неоднократных возмущений? ≈ Боюсь, что ты прикажешь умертвить меня прежде, чем я успею высказаться. ≈ Будь покоен! тебе ничего не сделают!╩ Тогда Хурмузан попросил напиться. Но когда ему принесли воды в обыкновенном деревянном кубке, он произнес: ╚Хотя бы мне пришлось умереть от жажды, все же я не в состоянии пить из подобной посудины!╩ Тогда поднесли ему дорогой сосуд, но он все еще не решался пить. ╚Боюсь, ≈ заметил он, ≈ что меня умертвят в то время, как я стану пить.╩ ╚Не опасайся ≈ пока ты не выпьешь этой воды, тебе не сделают ничего дурного╩. Услышав эти слова, пленник вылил всю воду на землю; когда же Омар, полагая, что это движение было невольным следствием страха, приказал принести новый кубок, дабы пленник утолил жажду пред своей казнью, последний воскликнул: ╚Нет, мне не нужно более воды! Я добился помилования╩. ╚А все-таки я прикажу тебя казнить╩, ≈ воскликнул халиф. ╚Но ведь ты меня помиловал╩. ╚Ты лжешь!╩ ≈ закричал Омар вне себя. С большим трудом окружающим удалось убедить его, что действительно халиф связал себя обещанием. Кончилось тем, что Омар согласился помиловать изменника под условием, чтобы перс принял ислам. Хурмузан охотно исполнил это требование. Халиф удержал его при себе в Медине и ни разу не имел повода раскаиваться в своей снисходительности, ибо перс, хорошо знавший свою родную страну, не раз давал ему мудрые советы. Но недолго наслаждался этот хитрый человек дарованной ему жизнью. Когда в 23 г. (644) один перс из христиан умертвил Омара, на Хурмузана, вероятно безвинного, пало подозрение в соучастии, и сын Омара умертвил его.

Война в Хузистане, хотя и давала еще на время работу мечу халифа, не могла, однако, быть такого рода препятствием, чтобы помешать ему в тех мирных занятиях, которые после взятия Ктезифона стали на первом плане: приходилось позаботиться об устройстве больших новых областей, доставшихся исламу, сначала в Персии, а теперь и в Сирии. Уже в 17 г. (638) закладывается новый город, будущая столица мусульманской Персии, ибо Мадайн со своим хотя и сильно уменьшившимся, но все еще значительным персидским населением не мог служить тем, что, по плану Омара, должно было сделаться средоточием нового управления, т. е. арабским военным лагерем. К тому же мудрый халиф любил по возможности всегда держать в своих крепких руках полководцев и наместников; ему казалось поэтому довольно опасным отделить центральное управление такой значительной провинции от Медины обеими великими реками, а так как христиане Хиры тоже не оказывались достойными подобного преимущества, то он приказал между этой последней и Евфратом заложить новый укрепленный город, названный им Куфои. Здесь расположилась главная квартира Са'да Ибн Абу Ваккаса с большим резервным войском; по мере надобности отсюда высылались подкрепления к младшим наместникам различных пограничных округов. Этому новому передовому посту подчинена была и Басра; отсюда же шло управление персидскими областями, о чем, впрочем, речь впереди.

Надо полагать, не одно только желание прежде всего привести в порядок дела в Ираке побудило Омара приостановить на время движение на восток. Между Савадом и покоренной тем временем Сирией в 17 г. (638) недоставало еще соединительного звена, именно северной Месопотамии между Раккоии Мосулем. Только когда была завоевана эта последняя (около 20 г. = 641) и войска, стоявшие в Персии, могли в случае нужды получать подкрепления прямо из Сирии, халиф отдал приказ двигаться далее. Впрочем, такое движение скоро оказалось даже необходимым, так как получена была весть, что царь Иездегерд в 19 г. покинул Хульван (640), где после занятия Хузистана его легко могли обойти. Несчастный властитель удалился в глубь собственной Персии, готовясь к новой борьбе. Необходимо было поэтому его предупредить, чтобы не пропустить его войск через горные проходы, не дать ему возможности вторгнуться в равнину, только что умиротворенную. По распоряжению халифа две трети войска, расположенного в Куфе, с частью гарнизона Басры и с пограничными отрядами двинулись под предводительством Ну'мана, сына Мукаррина [*30], навстречу персам. К сожалению, о подробностях этого похода до нас дошло очень мало сведений. Даже о времени события арабы говорят неопределенно, относя его к годам 19, 20 и 21.В настоящее время, однако, можно сказать с значительной достоверностью, что это случилось в 21 (642). Вероятно, еще ранее мусульмане овладели Хульваном, который после бегства Йездегерда не мог долго продержаться. Уже в начале похода арабы владеют Кармасином, расположенным еще далее на восток, так что в руках их были все важнейшие проходы. У Нихавенда, на юг от Хамадана (Экбатаны), мусульмане столкнулись с неприятелем, предводимым Ферузаном, старым опытным полководцем. Персы и на этот раз отличались численным превосходством (вероятно, их было 60000 против 40000 мусульман), и исход упорного боя, продолжавшегося от двух до трех дней, долго оставался сомнительным. Сам Ну'ман пал; но его заместителю, Хузейфе Ибн Аль-Яману, назначенному уже заранее Омаром, удалось наконец одержать победу. По словам арабов, победой этой он был обязан удачной военной хитрости лукавого Тулейхи, а по другому источнику ≈ своевременному прибытию новых подкреплений.

Как бы то ни было, исход этого сражения решил участь Персии. При Нихавенде собраны были еще раз все силы страны, насколько можно было получить помощь войсками от мелких наместников. Конечно, оставалась надежда еще раз собрать многочисленное войско, устроив набор в больших восточных провинциях: Кирмане, Седжестане и Хорасане. Но после оставления Сассанидами Ктезифона сатрапы этих областей мало-помалу стали почти независимы. Отделенные от театра военных действий на севере непроходимыми горами вдоль берегов Каспийского моря, в средине ≈ огромными солончаковыми степями, а на юге ≈ Персидой, почти нетронутой еще арабами, они по своей близорукости не замечали угрожающей им самим опасности; патриотическое же чувство общности с западными провинциями не ощущалось ими настолько сильно, чтобы заставить спешить на помощь к борющимся за существование соотечественникам. Но лишь немного лет наслаждались они своей мнимой безопасностью. После сражения при Нихавенде всякое единодушное сопротивление в центральной Персии стало невозможным. Рассеянным отрядам ополчения не оставалось ничего более, как запереться в отдельных укрепленных городах Мидии и Персиды и держаться там как можно долее. В Мидии, конечно, эта борьба отдельными кучками вскоре прекратилась: победоносное войско мусульман быстро наводнило ближайшие округа. Уже в 22 г. (643) очутились в руках завоевателей Рей (Тегеран) и Кумис, Казвин и Зенджан, а также лежащая к северо-западу от них область Азербайджан, ведущая в Армению. В 23 г. (644) пал Хамадан (Экбатана), а в том же или следующем году, кроме Кума и Каша на, значительный город Испагань. После поражения Йездегерда здесь было его убежище; теперь же ему снова пришлось бежать от преследовавших его по пятам мусульман в Истахр (Персеполис), древнейшую столицу исконной Персии. Здесь его осадил Абу Муса, но напрасно. Как и вся Персида, крепость эта отчаянно сопротивлялась чужеземцам. В только что завоеванных долинах дикой и непроходимой горной страны вспыхивали беспрестанно новые возмущения; сам Истахр, сдавшийся на капитуляцию в 28 г. (648), вскоре снова возмутился, так что пришлось его еще раз взять силой в 29 г. (649/50). В это же самое время производилось нападение и на южное побережье Каспийского моря. Здесь в скалистых ущельях отвесных и в высшей степени труднопроходимых прибрежных гор обитали мужественные горцы, жители Дейлема, Табаристана и Джурджана. Они решились дорого продать свою свободу, которой пользовались на деле под персидским главенством. Уже с 25 г. (646) пришлось арабам вступить с ними в борьбу, а испехбед табаристанский предлагал царю убежище у себя еще до падения Истахра. По роковой ошибке Иездегерд отклонил это приглашение. По-видимому, его пугала мысль похоронить себя в отдаленных горах; он все еще считал возможным добиться помощи от сатрапов восточных провинций. С остатками своей свиты витязей он пробился сначала в Кирман, потом в Седжестан и наконец достиг Хорасана, старинной пограничной области Ирана, князь которой управлял также областями, находящимися по ту сторону Оксуса и врезывающимися в тюркские владения. Везде по пути беглец царь находил блестящий прием, но это продолжалось только до тех пор, пока он не требовал в качестве повелителя повиновения и средств к продолжению войны. Как только он заикался о последнем, все от него отворачивались; словом, с ним происходило то же самое, что случилось 1000 лет тому назад в этой же самой местности с его столь же несчастным предшественником Дарием. И до последней минуты судьбы обоих оказались тождественными. Подобно другим, непокорный вассал Хорасана также отказал в повиновении своему законному повелителю, а чтобы избавиться от несносного просителя, у которого не было более другого убежища, кроме этой пограничной области, он натравил на своего же царя одного из тюркских соседних князьков. В стычках, происшедших вблизи Мерва, Иездегерд потерял немногих оставшихся ему верными спутников всех до последнего человека. Сам он успел бежать в Мерв, но город запер перед ним ворота. Приютил его у себя один мельник, мельница которого находилась поблизости от города, у реки Мургаб; но здесь настигли его убийцы, подосланные изменником-сатрапом, и умертвили (31 = 651/2) [*31]. Таков был конец последнего из Сассанидов, предки которого в течение 4 столетий управляли страной от Оксуса до Евфрата и далее. Едва достигши 28 лет, пришлось ему закончить жизнь, которая с самих ранних лет была непрерывным рядом незаслуженных несчастий. Но народ не позабыл его совершенно. Еще и поныне маленькая община парсов в Индии, потомки персов, бежавших тогда от мусульман, последователи национальной религии Зороастра, ведет свое летосчисление от 16 июня 632, дня вступления Иездегерда на трон.

Недолго пришлось сатрапам восточных провинций ждать расплаты за свою себялюбивую ограниченность. Ибн Амир, наместник Османа в Куфе, послал войска вслед за убегавшим Иездегердом, и вскоре Кирман, так вероломно избавившийся от своего царя, увидел в своих пределах войско мусульман. Не обошлось, конечно, без кровавых стычек, но уже в 29 г. (649≈50) арабские полководцы овладели этой и соседними провинциями, распространив владычество арабов до Оксуса на севере, Балха, Герата и Серенджа на востоке. Обладание этими местностями, понятно, не могло быть сразу столь же прочным, как обладание Ираком и Сирией. Не могло быть и речи о том, чтобы устроить в этих обширных странах большие лагеря, как это было сделано в Басре и Куфе: для этого понадобилось бы утроить число войск. По мере того как отдельные города брались приступом или сдавались на капитуляцию, население соответственных земель, вернее их князья и старейшины, облагались в знак подчиненности определенною податью. Для наблюдения за взиманием налогов и преподания истин ислама ≈ огнепоклоничество Зороастровой религии признано было вскоре язычеством и запрещено в большинстве провинций ≈ оставлены были подлежащие власти с небольшими военными прикрытиями, главные же силы мусульман потянулись далее. Достоверно известно, что население восточных провинций, проникнутое особенно сильною народной ненавистью к чужеземным завоевателям, при первом же удобном случае попробовало прогнать и своих правоверных наставников, и сборщиков податей. К тому же большая часть Хорасана, а тем более страны на южном берегу Каспийского моря благодаря гористой местности и вольнолюбию жителей как бы самой природой предназначались для ведения бесконечных партизанских войн. Таким образом, эти области, уже с самого начала представлявшие довольно ненадежную составную часть владений халифов, впоследствии должны были послужить элементом разложения организма.

Если Абу Бекр не совершенно ясно отдавал себе отчет, к каким последствиям приведет его разрешение Мусанне и Халиду предпринять их хищнические набеги на Ирак, то, с другой стороны, его военная политика по отношению к Сирии с первого же мгновения является вполне сознательной. Здесь оставалось только идти далее по указанному самим пророком пути: первый шаг, им же подготовленный, поход Усамы [*32], был благодаря арабскому восстанию совершен лишь наполовину, для временного успокоения умов. Военачальник едва успел достигнуть византийских границ, лишь наружно исполнил возложенную на него обязанность и тотчас же вернулся назад. Вот почему, как только усмирено было великое восстание и восстановлено спокойствие на всем полуострове (начало 12 = 633), халиф должен был позаботиться о том, чтобы исполнить последнюю волю Мухаммеда не только буквально, но и в истинном ее смысле. Поэтому в то время, как Халид с своими бедуинами продолжал, в виде второстепенного предприятия, вести пограничную войну с Ираком, явившуюся естественным последствием арабской войны, из Медины к концу 12 (начало 634) понеслись воззвания в Мекку, Хиджаз, центральную Аравию и Йемен, призывавшие правоверных к новой войне с неверующими в Сирии. В начале 13 (апрель 634) в Аль-Джурфе, возле Медины, снова составилась армия. Сначала предполагалось разделить войско на три отряда по 3000 человек в каждом, под начальством Халида Ибн Са'ид [*33], Шурахбиляи Амра Ибн Аль-Аса; но так как первый из них благодаря своим выражениям, неблагоприятным для халифа, не нравился постоянному советнику Абу Бекра, Омару, его скоро сместили, и он должен был удовольствоваться подчиненным положением в армии. Его заместил Язид, сын старого Абу Суфьяна, который за свое исправное поведение после смерти Мухаммеда потребовал вознаграждения и вообще добивался для своих близких влиятельных мест. С тех пор как он сделался мусульманином, старый мекканский купец стал смотреть и на религию как на торговое предприятие, и пользовался малейшим случаем, чтобы выторговать что-нибудь для дома Омейи. Поэтому он не преминул послать вместе с Язидом, пока в качестве добровольца, без определенного назначения, другого своего сына Му'авию, рассчитывая, что если дело пойдет хорошо, то и для него найдется в покоренной стране что-либо подходящее. Мало того, чтобы быть в состоянии самому следить за событиями, этот 80-летний старик не побоялся подвергнуться еще раз тяготам военного похода, в котором он, понятно, не мог более играть выдающейся роли. Пред выступлением Абу Бекр дал войскам следующую инструкцию: люди, наставлял он их, предлагаю вам к исполнению 10 предписаний, которые вы должны точно соблюдать. Смотрите же, никого не обманывайте и не крадите, не поступайте вероломно и не увечьте, не умерщвляйте ни детей, ни стариков, ни жен, не сдирайте коры с пальм и не сожигайте ее; не срубайте плодовых деревьев, не уничтожайте посевов, не умерщвляйте овец, быков, верблюдов помимо того, что понадобится для поддержания жизни. Вам придется встречаться с бритыми ≈ бейте их прямо саблями по бритой макушке, а если встретитесь с людьми в кельях (т. е. с отшельниками) ≈ не трогайте их, пусть продолжают исполнять свои обеты [*34]. Нельзя отрицать, что для тогдашнего времени подобные предписания весьма человеколюбивы; в общем они соблюдались, и эта мягкость немедленно же снискала арабам привязанность сирийцев, мало расположенных к византийским властям. К общим причинам, вызывавшим неудовольствие населения, присоединялась тогда еще одна мера императора Ираклия, правда, вызванная необходимостью, но повлекшая за собой весьма дурные последствия. Дело в том, что хотя благодаря персидской войне были восстановлены прежние границы восточной империи, а с ними и обаяние ее, но зато государственная казна была до такой степени истощена, что императору пришлось приостановить выдачу жалованья пограничным войскам из арабов-христиан, находившимся под начальством Гассанидов. Известная поговорка ╚Коли нет денег, не будет и швейцарцев╩ [*35] имела свое значение и для всех арабов, без различия исповедания. Таким образом, самый главный элемент населения становился ненадежным как раз в такое время, когда верностью его особенно необходимо было дорожить.

Из тех же видов бережливости Ираклий, вынужденный широко растянуть войска по всем границам обширного государства, почти обнажил Палестину и Сирию, которые считал вне всякой опасности. Следствием этого было то, что возмутившиеся из-за невыдаваемого им жалованья гассанидские вспомогательные войска, недолго думая, умертвили Серия, наместника императорского, в его резиденции, сильной крепости Цезареи, и небольшие отряды трех мусульманских полководцев могли вторгнуться, не встречая нигде особого сопротивления, в южную Палестину. Несколько тысяч греков, на которых они наткнулись к югу от Мертвого моря, были рассеяны без особого труда, после чего арабы заняли пограничные полосы до Газы на Средиземном море и до гор Хауран на северо-востоке. Между тем Абу Бекр не дремал и посылал к своим все новые подкрепления, в том числе, между прочим, самостоятельный отряд под предводительством Абу Убейды, так что вся сирийская армия мало-помалу достигла численности 24000 человек. Несмотря на это, Амр, который в качестве старейшего из четырех принял главное начальство, все еще не решался двинуться далее в глубь страны. Действительно, дугообразная линия длиною в 45 немецких миль, по которой расположились войска арабов начиная от Газы, вокруг Мертвого моря, до крепости Востры, была слишком растянута, а тут еще, как узнал он, Ираклий собирал большое войско на севере под предводительством брата своего Феодора. Таким образом, положение разбросанных отрядов мусульманских могло стать довольно критическим. Осторожно, как и подобало старой лисе, Амр отступил от Газы к оконечности Мертвого моря, лишь только пронюхал об угрожавшей ему опасности. Тут мог он спокойно оставаться, восстановив непосредственную связь со своими тремя товарищами, и выжидать новых подкреплений, о присылке которых усердно хлопотал в Медине.

Однако дело не терпело отлагательства: почти все наличные войска уже высланы были в Сирию, новое же ополчение трудно было собрать в короткий срок. Вследствие этого Абу Бекр решился на командировку из Ирака Халида Ибн Аль Валида с 3000 всадников. Отдать подобное приказание ничего не стоило халифу, так как он не придавал особенного значения персидской пограничной войне, да и тамошние обстоятельства не особенно ясно понимал, зато тем тяжелее было повиноваться Халиду. Но ослушаться халифа не приходило ему и в голову. Таким образом, не оставалось гордому герою ничего более, как исполнить неприятное поручение с тою беззаветной энергией, которая так часто выручала его из самых трудных положений и вела к новой победе и славе. Посланный халифа застал его у Айн Темра. Передав командование Мусанне, он быстро двинулся в поход в Ребии 113 (май 634) с предписанным ему числом испытаннейших своих бедуинов. Айн Темр лежит почти посредине узкой полосы, простирающейся между Евфратом и пустыней, от оконечности Персидского залива до большой излучины реки. Чтобы попасть отсюда в Сирию, надо было следовать по течению реки вверх или вниз до большой месопотамской дороги в Дамаск или же до проселочного пути между Ираком и Думат Аль-Джандаль. В обоих случаях пришлось бы описать громадную дугу, а между тем ему предписано было торопиться. И вот он предпочел неслыханный риск двинуться из Куракира, последнего колодца в области Евфрата, на Сува, вблизи Тадмора (Пальмира), перерезывая пустыню поперек. Это был переход в 5 дней и 5 ночей, в течение которых не было никакой возможности добыть хотя бы каплю воды. Благодаря принятым весьма мудрым мерам, которыми, говорят, он был обязан совету хорошо знакомого с пустынею некоего Рафи Ибн Умейра, из племени Тай, удалось забрать с собой без особого отягощения животных необходимое количество воды. В пустыне, как известно, ни дороги, ни следа: стоило войску заблудиться, и все погибло; но Рафи был надежный проводник и вовремя привел отряд в Сува. Отсюда легко было следовать через Тадмор по императорской дороге прямо в Дамаск; по пути произошла еще маленькая стычка с византийскими войсками, на которые арабы случайно наткнулись и которые чрезвычайно изумились, неожиданно встретившись с неприятелем так далеко на севере. Наконец Халид достиг Дамаска. В это самое время христианское население сирийской столицы праздновало Духов день (12 июня 634), но Халид, которому прежде всего надо было позаботиться о соединении с остальными четырьмя полководцами, произвел только маленькую рекогносцировку в плодородной долине, окружавшей город, тонувший в садах. Правда, по некоторым известиям, он уже и тогда завязал переговоры с начальником города [*36], но это не вполне достоверно. Во всяком случае, арабский военачальник быстро двинулся на юг и беспрепятственно достиг Востры, которую тем временем обложили Язид, Шурахбиль и Абу Убейда. Комендант крепости уже готов был согласиться на капитуляцию. Но было небезопасно оставаться здесь: византийское войско, зайдя с юга Палестины, могло легко отрезать мусульманам отступление в Аравию, поэтому Халид удовольствовался устными обещаниями коменданта и направился с тремя другими полководцами далее на соединение с Амром, который по-прежнему продолжал стоять неподвижно у южной оконечности Мертвого моря.

Главной квартирой византийцев в Палестине, как некогда и римлян, была Цезарея. Движение Амра на Газу выдало им намерение мусульман проникнуть в страну западнее Мертвого моря, поэтому греческое войско двинулось от Цезареи на юг, чтобы пресечь неприятелю дальнейшее движение вперед. Со своей стороны Халид ≈ хотя старший годами Амр наружно и сохранял главное начальство над войсками ≈ принял на себя, с обычной энергией, ведение войны. По первому же известию о приближении византийцев оставил он Газу и пошел им навстречу. При Аджнадейне (Иармуфе Ветхого завета [*37]), в трех с половиной милях на юго-запад от Иерусалима, оба войска встретились [*38] 28 Джумады I 13 (30 июля 634). Точных сведений о ходе сражения нет; оно кончилось поражением Феодора, который, оставив свое разбитое войско на произвол судьбы, сам поспешно бежать к Ираклию в Эмессу. Император, возмущенный, вероятно, поражением брата, отослал его в Константинополь, а сам направился в Антиохию, чтобы там руководить образованием новой большой армии из войск своих и армянских, между тем как остатки войск Феодора отступили за Иордан к сильно укрепленному Дамаску.

Весть о первой большой победе правоверных была последнею земной радостью Абу Бекра; вскоре по получении ее он отошел с миром. Несмотря на то что Омар не выносил Халида, он был слишком рассудителен, чтобы дать своим личным чувствам повлиять на ход кампании; наоборот, он даже повелел Халиду продолжать войну самостоятельно, а Амру приказал пока оставаться в Палестине и пожинать плоды только что одержанной победы. Вскоре после этого сражения сдалась Газа и другие города Иудеи. Затем мусульмане двинулись далее на север, заняли Неаполис (Сихем) и Себастию (Самарию). В то время как Амр доканчивал покорение Иудеи и земли самаритян, Халид направился в Галилею. Здесь наткнулся он у Бейсана (Скифополис, Бефсан) на отряд греческих войск, состоявший, вероятно, из остатков армии Феодора и присоединившихся к ним гарнизонов ближайших городов. Открыв шлюзы и спустив воду, греки превратили долину Иордана в болото; но, несмотря на это, арабам удалось отбросить их за реку и разбить наголову у лежавшего на другом берегу Фихле (Пелла) (28 Зулька'да 13 = 23 января 635). После этого сражения город перешел в руки победителей, равно как и близлежащая Тивериада и многие другие местности, частью взятые приступом. И здесь окончательное покорение провинции Халид предоставил одному из своих подчиненных, Шурахбилю, сам же двинулся через землю Васан далее на север к Дамаску. Но в то время как летучие отряды его всадников делали набеги во все стороны и, как кажется, уже в январе 635 проникли на север до самой Эмессы, вдруг первого Мухаррема 14 (25 февраля 635) отряд из 4000 византийцев внезапно атаковал один из таких летучих отделов, состоявший под командою Халида Ибн Са'ида, тезки нашего Халида, близ Мерджас Суффар [*39]. Произошла горячая схватка, в которой пал сам Ибн Са'ид. Неудача эта замедлила продолжение военных действий дней на 14, в течение которых Халид, чтобы обеспечить себя от повторения подобных неприятных случайностей, вероятно, принужден был предпринять новые рекогносцировки по всем направлениям; после этого он обложил Дамаск (16 Мухаррем 14= 12 марта 635), гарнизон которого не смел более выступать против арабов в открытом поле. Осада затянулась надолго; в деле крепостной войны мусульманам трудно было тягаться с греками, оставалось поэтому дожидаться того времени, когда в городе, в котором, впрочем, было немало запасов, наступит голодовка. Но и Ираклий далеко еще не покончил с организацией новой большой армии; скудость денежных средств замедляла набор, а он хорошо понимал, что для верного успеха необходимы превосходные силы. Поэтому он не мог и думать о походе для освобождения от осады этого важного пункта и пока должен был довольствоваться тем, что выслал вперед Вахана, прибывшего к нему с армянским вспомогательным войском, предписав ему прогнать отдельные летучие отряды в окрестностях Эмессы (май 635), а затем попытаться как можно чаще тревожить осаждающих, благодаря чему и произошла раз стычка в одной лощине по большой дороге из Дамаска в Эмессу. Хотя она и не имела особого значения, но заставила мусульман построить укрепление к северу от города, там, где дорога спускается с гор в равнину, дабы защититься с этой стороны от всяких нападений. Наконец в Раджабе 14 (август≈сентябрь 635) пал Дамаск Есть основание полагать, что при сдаче города христианское духовенство, в высшей степени недовольное Ираклием за его церковные меры, играло более чем двусмысленную роль, хотя ввиду запутанности известий, говорящих то о капитуляции города, то о вторжении арабов в крепость силой, трудно восстановить истинный ход происшествий. Во всяком случае, жителям дарованы были необыкновенно снисходительные условия: с них требовалась лишь уплата подати: все церкви должны были остаться в неприкосновенном владении христиан. По взятии города Халид продолжал действовать по-прежнему: он оставил здесь с небольшим гарнизоном Язида, а сам пошел далее. Вахан, следуя приказаниям Ираклия, должен был отступать перед ним со своими армянами; таким образом, арабскому полководцу, подвигаясь на север между Ливаном и Антшшваном, удалось занять Баальбек, а может быть, и другие места. Народ везде встречал арабов дружелюбно; жители радовались, что избавляются от мелочных притеснений византийских чиновников, и на самом деле имели полное основание хвалить кроткое обращение мусульман. Что же касается их неизвестной религии, то едва ли она могла показаться им более противной, чем официальная ересь их бывших властителей. К сожалению, они забывали при этом, что прочна лишь та свобода, которой добиваешься собственными силами.

Однако арабы все еще не решались углубиться слишком далеко на север. В Эмессе собрались уже многочисленные императорские войска, и военные приготовления Ираклия мало-помалу приближались к концу. Императору удалось наконец собрать весьма внушительное войско; по известиям некоторых византийских историков, оно насчитывало 80 000 человек. Ими предводительствовал опять некий Феодор, сакелларий [*40] императора; он сам лично командовал 40 000 императорских войск, составлявших ядро армии. Другая половина состояла из армян под предводительством Вахана и христианских арабов гассанидского князя Джабала Ибн Аль-Эихам, которые, получив снова жалованье, примкнули опять к армии. Но при всей его внешней внушительности в войске не ощущалось внутренней связи. Сакелларий с Ваханом не ладили: этот последний во главе своих армян обнаруживал слишком большую самостоятельность, которая главнокомандующему, понятно, не нравилась: начались раздоры без конца. Еще хуже обстояли дела с гассанидами; на этих людей, как доказал опыт, можно было вполне рассчитывать лишь в тех случаях, когда предстоял грабеж. Но отказываться от их помощи было опасно, ибо в таком случае они легко могли перейти на сторону противника.

Давление таких больших количеств войск, когда они наконец пришли в движение (в начале 15 = февраль 636), должно было оказаться, конечно, очень ощутительным для мусульман. Неиспытанная отважность Халида соединялась с большой долей предусмотрительности; ввиду предстоящего решительного удара он счел нужным стянуть все находившиеся в его распоряжении силы. Поэтому он стал не торопясь отступать перед надвигающимися греками, притягивая к себе отовсюду передовые и летучие отряды. Он даже покинул Дамаск, чтобы в случае поражения не быть слишком далеко от Аравии, и отступил к Иордану, за которым мог бы укрыться при неблагоприятном обороте войны. Нет сомнения, что и большинство войск, находившихся еще под командой Амра, также примкнули к нему. Времени на это у него, благодаря Сакелларию, было достаточно. Целые полгода прошли в подготовлениях, пока не состоялось наконец первое сражение у Д ж а б и и, между Дамаском и озером Геннисаретским (13 Джумада II 15 = 23 июля 636). С этого времени начинается целый ряд битв, продолжающихся более месяца, но о подробностях их имеется весьма мало достоверных известий. Несколько скудных заметок византийских историков и многочисленные, часто весьма подробные описания арабов согласны только в одном ≈ именно, что все эти стычки происходили лишь в течение одного или двух дней. Но относительно фактических данных они совершенно противоречат друг другу. Некоторые черты, правда, повторяются то у одного, то у другого и, вероятно, подлинны, но последовательный ход событий невозможно восстановить никоим образом. То мы узнаем о неудаче Сакеллария, вслед за которой армянские вспомогательные войска бунтуют и требуют предания императорскому суду Вахана, предводителя; говорится далее о переходе части христианских арабов на сторону мусульман, а затем снова встречается известие о горячей схватке между греками и арабами, в которой последние оказываются побежденными, а греки проникают даже в арабский лагерь, так что находящиеся при обозе женщины принуждены взяться за оружие. Как бы то ни было, последний решительный бой 12 Раджаба 15 (20 августа 636) был у деревни Якуса. Местечко это ютилось в углу, образуемом соединением Гиеромакса (по-арабски Ярмук) с Иорданом, между обеими этими реками и озером Геннисаретским, в местности, изрезанной ложбинами и представляющей спуск плоскогорья к северу от реки. Нет никакой причины не верить сообщению греков, по которому во время сражения поднялся сильнейший ветер и погнал на императорские войска целые облака пыли, что поколебало и без того уже пошатнувшиеся ряды византийцев. Надо полагать, однако, что они дрались хорошо, по крайней мере пехотинцы: мусульмане упоминают о значительных потерях с своей стороны, а смерть Сакеллария показывает, что он по крайней мере исполнил свой долг. Но в конце концов греческие войска были отброшены в ущелья Гиеромакса, где началась ужасная резня, из которой мало кто спасся. Конница лишь только увидела неблагоприятный оборот дела, ударилась в бегство и рассеялась, спеша укрыться в укрепленных местах: Дамаске, Цезарее, Иерусалиме, даже в Антиохии, но ядро армии, императорская пехота, была уничтожена вконец. В ближайшем будущем Ираклию не представлялось никакой возможности собрать новые войска в Сирии; ему оставалось только удалиться в Константинополь, чтобы оттуда руководить вторичным завоеванием Палестины.

Пока у арабов развязались руки, как здесь, так и во всей Сирии, где им, впрочем, приходилось еще некоторое время иметь дело со стенами крепких городов. Последние нужно было брать правильною осадой при помощи военных машин, а арабы всего лишь девять лет тому назад впервые познакомилась с осадными работами при взятии Хейбара и, конечно, за это короткое время не могли изучить это искусство так же хорошо, как византийцы. Благодаря этому прошло довольно много времени, прежде тем были взяты наиболее укрепленные пункты; мы не знаем ни одного случая, в котором бы успех был достигнут приступом. Менее значительные укрепления сдавались немедленно, лишь только показывались мусульманские войска. Впрочем, последние большею частью заняты были до конца 15г. (636) осадою Дамаска, который, будучи обложен во второй раз, держался несколько месяцев, пока наконец оставленный там Сакелларием гарнизон, сражавшийся вначале очень храбро, не сдался на капитуляцию. Вследствие такого продолжительного сопротивления сдача города совершилась на менее благоприятных для жителей условиях; последние должны были уступить для мусульманского богослужения некоторые церкви и половину большого собора Св. Иоанна, но во всем остальном, впрочем, с ними обошлись довольно милостиво. Теперь арабы снова освободились и быстро двинулись вперед, но уже не под предводительством великого военачальника, которому и здесь были обязаны победой. По сдаче Дамаска, согласно повелению халифа, войска, с которыми Ха-лид совершил знаменитый свой поход через пустыню, поспешили назад в Ирак, где они же должны были закончить у Кадесии другой великий поход. Но там их знаменитому полководцу не было места возле Са'д Ибн Абу Ваккаса. Еще менее расположен был Омар вручить ему начальство в Сирии; здесь главная задача воина была покончена, на очереди стояло упорядочение администрации страны, а для такого дела независимый и дикий характер ╚меча божия╩ не оказывался удобным, хотя бы даже прежняя антипатия Омара к виновнику зверской расправы в Джазиме и Ярбу исчезла бесследно благодаря несравненным подвигам последних годов. Незадолго до или после взятия Дамаска прибыл в войско указ халифа, увольнявший Халида от его должности главнокомандующего и передававший ее малоэнергичному, но зато спокойному и кроткому Абу Убейде. Отставленный полководец не мог скрыть своего неудовольствия: ╚Омар, ≈ произнес он не без горечи, ≈ поставил меня главой Сирии, когда положение ее сильно его озабочивало, теперь же, когда Сирия успокоилась и течет млеком и медом, он находит нужным отставить меня и назначает другого наместника╩. Несмотря на это, он не отказывался до самой своей смерти, воспоследовавшей в Эмессе в 21 г. (642), продолжать служить под начальством людей, бывших доселе его подчиненными. Какая была этому причина ≈ сказать трудно. Этот честолюбивый человек мог питать надежды на перемену прав- ления и выжидать только удобного момента, чтобы опять разыграть важную роль, а может быть, во время нахождения Омара в Палестине он успел помириться с ним, так как тот не мог отказать ему в признании его выдающихся военных заслуг. Последнее вероятнее всего, ибо перед смертью Халид назначил халифа своим наследником; следует во всяком случае быть чрезвычайно осторожным, дабы не умалить своеобразного величия обоих этих мужей, точно вылитых из стали или высеченных из гранита, предположениями сентиментального свойства. А в подобном величии нельзя отказать ужасному мечу ислама. Он принадлежал к тем натурам, у которых гений полководца заполняет всю духовную жизнь. Подобно Наполеону, он ничего кроме войны не признавал и не имел никакого понятия о более человечных чувствах. Зато, подобно величайшему солдату новейших времен, он обладал всеми военными добродетелями; подобно ему, он за всем следил сам, не разрешал себе ни минуты покоя и вечно поддерживал в своих подчиненных чувство полной уверенности. В настоящее время трудно даже понять подобную могучую воинскую натуру, тем не менее мы должны признать во всяком случае одно: хотя он был велик только во главе своих бедуинов, но зато в этом деле недосягаем.

В следующие годы арабские полководцы могли почти беспрепятственно пожинать плоды своих побед. Старый военный герой Ираклий, конечно, не думал безропотно подчиниться приговору капризной богини счастья, которая почти в тот самый момент, когда ему удалось окончательно поразить исконного врага своего народа, отвернулась от него и обратила свою благосклонность на нового, до сих пор презираемого им врага, вырвав из его рук в пользу последнего втрое больше того, что он успел приобрести. Правда, император не скрывал от себя истинного положения вещей; покидая Сирию, он захватил с собой в Константинополь святой крест, так недавно перенесенный им в триумфальном шествии из Ктезифона в Иерусалим. Но хотя он ввиду своей болезненности в последние годы не мог думать о личном участии в новом походе, все же не мог допускать, чтоб одна из лучших его провинций и даже священнейшие места христианства остались в руках неверующих. По повелению его из Константинополя и Александрии были отправлены морем войска и перевезены в Антиохию. Отсюда под предводительством наследника трона Константина должны были они предпринять новое нападение на арабов (17 = 638). Но им удалось лишь на короткое время отнять у бессильного Абу Убейды только что покоренные округа Халеб и Киннесрин. Достаточно было устроить Омару с помощью иракских войск диверсию в Месопотамии, и приставшие вновь к грекам христианские арабы вынуждены были отступить, а вслед за сим потерпели поражение и императорские войска, принужденные после этого снова запереться в Антиохии. Отныне на долгое время не слышно более о дальнейших попытках византийцев против сирийских владений. Без особых затруднений арабы овладевают здесь тем, что не было еще покорено. После сдачи Дамаска армия мусульман снова распалась на четыре первоначальных отряда, которые и расположились теперь в отдельных областях. Сам Абу Убейда занял север, Амр осадил Иерусалим, Шурахбиль и Язид занялись покорением финикийских прибрежных городов. В главных чертах полководцы исполнили свои задачи еще в течение 16 (637), так что к концу этого года Омар уже мог предпринять путешествие в Сирию, где он хотел лично ввести новые порядки. В Джабии, там, где начались первые стычки перед решительным сражением у Гиеромакса, халиф поселился в старинном замке гассанидских князей; здесь он диктовал ждавшим его повелений сирийцам те законы, которым отныне должны были повиноваться все народности, подчиненные халифату; здесь же были заключены договоры с христианскими арабскими племенами, что побудило некоторых принять ислам, других же ≈ сделаться по крайней мере хорошими подданными. Меж тем осада Иерусалима деятельно продолжалась, и в 17 г. (635) город вынужден был наконец сдаться. Давно уже страстным желанием халифа было взглянуть телесными очами на святой град иудеев и христиан, на то место, где было дано так много откровений и проявлений милостей божьих, лишь не признаваемых либо искажаемых неблагодарными людьми, на то самое место, где пророк чудом и только раз мог совершить духовно свою молитву. Въезд его совершился, как извещают мусульманские историки, с теми смирением и простотой, от которых старинный товарищ Мухаммеда никогда не хотел отступать, даже став властелином великого царства. В старом невзрачном плаще из верблюжьей шерсти, сидя верхом на верблюде, подобно тем оборванным бедуинам, которые толкались и прежде на сирийских ярмарках, вот в каком виде предстал новый повелитель перед изумленными жителями Иерусалима, которым до сих пор случалось видеть даже незначительного подпрефекта византийского, не говоря уже о высокочтимом патрикиосе или самом победоносном императоре Ираклии, проезжавших по улицам священного града спесиво и торжественно, в залитом золотом вооружении на богато убранном боевом коне. С гордостью указывают арабские историки на скромную простоту этого въезда, который пристыдил даже мусульман, отвыкших от подобного зрелища за время своего пребывания в покоренной стране. Но византийцам, конечно, событие этой показалось в ином виде он въезжал в священный град ≈ сообщает позднейшая хроника ≈ в одежде из верблюжьей шерсти, покрытый с головы до ног пылью, с выражением сатанинского лицемерия на лице. Он пожелал видеть храм иудеев, построенный Соломоном, чтобы превратить его в молельню, где бы он мог изрыгать свои богохульства. Софроний [*41], лишь только его увидел, воскликнул: поистине вот та мерзость запустения на криле святилища [*42], которую предрек Даниил. И ревнитель веры заплакал горькими слезами об участи христианского народа. Когда Омар прибыл в город, патриарх предложил ему принять из его рук льняную одежду и рубаху, но тот отказался их надеть. С превеликим трудом удалось патриарху уговорить его облечься в них на время, пока его собственные одежды не будут вымыты; после чего Омар возвратил их Софронию и снова оделся в прежнее платье.

Но за удовольствие видеть торжество истинной веры в самом средоточии идолопоклонства пришлось дорого заплатить. Вслед за войной в Палестине и Сирии появилась в 17г. (638) чума и разрослась до необычайных размеров в 18 (639). Более всего свирепствовала она в Эммаусе и его окрестностях, но и в других местностях страны жертв было немало. В числе 250000 павших от эпидемии унесла она и трех знаменитых полководцев арабских: Абу Убейду, Шурахбиля, а наконец и Язида, назначенного Омаром в преемники Абу Убейде. На место последнего возведен был халифом в наместники брат его Му'авия, служивший все время похода в качестве добровольца. Ему предстояло в течение 40 лет управлять провинцией и образовать из нее на долгое время надежнейшее ядро могущества семьи Омейи. Будучи лет 40, пока еще ничем особенно не прославившийся, он был обязан, подобно Язиду, своим влиятельным положением одному личному желанию халифа, который пожелал этим задобрить светскую партию мекканцев и главу ее, Абу Суфьяна. Равным образом в угоду набожным, пожелал властитель иметь наместником своим в Персии, в Куфе, одного из старейших товарищей пророка, Са'да Ибн Абу Ваккаса. Как кажется, Му'авия не обладал в высокой степени воинскими дарованиями, зато впоследствии оказался одним из тончайших политиков своего времени. По-видимому, он проявил на первых же порах умение выбирать подходящих людей. Но даже и в военных предприятиях он отличался неутомимой выдержкой и бодростью духа, легко выносившего неудачи. Поэтому он стремился всю свою жизнь, зорко выслеживая удобный момент, продолжать по всем направлениям дальнейшие завоевания непокоренных еще стран.

К этому времени, после того как Антиохия в 17 г. (638) распахнула пред арабами свои врата, в Сирии оставалась невзятой лишь Цезарея. Задолго до нее, еще при Амре (18 = 639), а затем при Язиде, велась без перерыва осада этого важного пункта. Наконец 19 Шавваля (октябрь 640) удалось Му'авии овладеть сильною крепостью благодаря измене одного иудея. Так закончилось покорение всей Сирии. Между тем в 18 г. (639) Ияд, пробравшись из северной Сирии через Евфрат, успел в 20 (641) и почти без сопротивления овладеть городами Месопотамии. Покорение в том же году Мосула иракской армией закрепило окончательно эти новые приобретения. С этих пор можно было беспрепятственно двигаться далее на север. Раздираемая внутренними волнениями Армения обещала нападающим легкую добычу. Эта несчастная страна исстари разделяла одну участь с соседней ей Месопотамией, служа вечно яблоком раздора между ближайшими могущественными государствами. Благодаря постоянным нападениям извне, совпадавшим с ужасающей правильностью с вечными внутренними раздорами, этот народ, несмотря на сохранившуюся и поныне резкую особенность национальных черт, никогда не мог выработать себе независимое государственное устройство. До самого последнего времени существования царства Сассанидов персы и византийцы боролись друг с другом за обладание Арменией; со времени великой победы Ираклия она стала подчиняться законам, шедшим из Константинополя, но при постоянных распрях вельмож, которых центральное управление по своей отдаленности не всегда могло обуздать, эта несчастная страна даже в последнее время еще не совсем успокоилась. Таким образом, арабы при своем вторжении встретили лишь слабое сопротивление. В 21 г. (642), под предводительством Хабиба Ибн Маслами, они вторгнулись в Армению через долину верхнего Евфрата, направляясь к озеру Ван. Арабы обогнули озеро с запада и с севера, минуя Арарат. Вступив в долину Аракса, взяли приступом тогдашнюю столицу страны, Двинь (6 октября 642 = 6 Зу'лька'да 21), после чего повернули назад с богатой добычей и бесчисленным множеством пленных. В следующем году (22 = 643) они вторично наводнили страну, на этот раз тремя колоннами, проникшими до самой Грузии, производя повсюду на своем пути великие опустошения. Впрочем, один из этих отрядов потерпел от значительнейшего из вельмож Армении, того, которому император Констанций вверил начальство над войском, Феодора Рештунийца, довольно чувствительное поражение. Такие же набеги продолжались и в следующие годы [*43], причем в них принимали участие и некоторые отряды иракских войск, занявшие в том же году Азербайджан, пока наконец в 29 г. (650) не было заключено между императором и арабами перемирие, доставившее стране спокойствие на несколько лет.

В то же самое время Му'авия попытался беспокоить византийцев и на море. Осторожный Омар и слышать не хотел, чтобы жизнь правоверных воинов подвергалась непостоянству морских волн. Но Осман посмотрел на дело иначе. На финикийском побережье было достаточно и корабельного материала, и матросов, поэтому Му'авии не стоило больших усилий снарядить флот в 27 или 28 (648 или 649), к которому было присоединено несколько кораблей, взятых у наместника Египта, Ибн Абу Сарха. Флот этот был отправлен против главного города острова Кипра, Констанций, древнего Саламиса; арабы взяли его штурмом и разорили дотла; часть населения уведена в плен, а оставшиеся обложены тяжкою податью. Теперь арабы могли также напасть на сильно укрепленный Арад, расположенный на одном островке близ сирийского берега и находившийся еще в руках греков. Вначале, правда, им не удалось пробить брешь в крепких стенах города, но в следующем году (29 = 650) арабы вернулись снова и принудили осажденных сдаться на капитуляцию. Затем начались постоянные набеги на Малую Азию; в особенности опустошены были Киликия и Исаврия. Теперь император Констанций стал опасаться даже за безопасность своей собственной столицы и решился вступить в соглашение с Му'авией, который обязался за известную плату соблюдать мир в течение трех лет.

Когда в 32 г. (653) истек срок перемирия, вся Армения находилась в страхе, ожидая повторения арабских хищнических набегов. Феодор Рештуниец поэтому предпочел отклонить угрожающую опасность добровольной сдачей. Он заключил с Му'авией договор на очень выгодных условиях для Армении; мусульманам предоставлялось лишь некоторого рода главенство над ней. Но скоро преданная Византии партия возмутилась и стала сильно теснить Рештунийца при помощи греческих войск, так что Му'авия вынужден был снова вторгнуться в страну. Полчища мусульман под предводительством Хабиба Ибн Масламы перешли опять границу, прогнали византийцев и покорили всю страну вплоть до Кавказа. В то же время из Адербейджана выступил Сельман Ибн Раби'а, также по направлению к северу; ему удалось даже через проход Дербент, между горами и Каспийским морем, проникнуть в страну хазаров, но тут он погиб со всем своим войском, истребленный дотла этим воинственным народом. Лишь немногим, и то после неисчислимых бедствий, удалось перебраться назад за Кавказские горы. Не лучше был конец другого, более грандиозного предприятия, руководимого самим муавией. Последний вздумал предпринять поход на Константинополь с моря и суши [*44]. После того как адмирал его Абуль-А'вар снова покорил Кипр, возмутившийся по наущению византийцев, по окончании перемирия, арабы, правда, заняли Родос и достигли уже Халкедона, но здесь буря рассеяла их флот и потопила значительную часть военных кораблей, так что остальным пришлось вернуться назад без всякого успеха (32 = 653). Несмотря на эти неудачи, мусульмане продержались в Армении до тех пор, пока не возгорелась междоусобная война (36 = 657). Только тогда муавия, имея надобность во всех своих войсках, решился отказаться на время от этого ненадежного владения, а в 38 г. (658) даже вынужден был купить у императора за значительную подать многолетнее перемирие. Таким образом, и здесь на некоторое время благодаря внутренним распрям наступает застой.

В 18 г., после смерти АбуУбейды, когда наместником в Сирию назначен был Язид, Амр Ибн Аль Ас уже некоторое время осаждал Цезарею. По-видимому, ему сильно не понравилось, что прежний его подчиненный становится его начальником. По крайней мере, как передают, он сдал команду над большею частью осаждающих войск еще до прибытия Язида своему сыну, а сам во главе 3500 человек, не спрашивая согласия халифа, отправился к египетской границе. Но Омар не такой был человек, чтобы стерпеть неповиновение в какой бы то ни было форме; посланный вдогонку за своенравным полководцем вез повеление, чтоб он не двигался дальше, если не успел еще перейти границу. Но курьер догнал Амра только у Аль-Ариша, уже на Египетской земле, и потому тот мог продолжать свой поход. Он предпринял его в той надежде, что ему удастся создать себе в стране фараонов то самостоятельное наместничество, которое он потерял в Сирии. И в самом деле завоевание Египта мусульманами казалось делом не менее легким, чем покорение Сирии. Правда, именно в Египте император Ираклий положил начало своему величию, только отсюда он мог вести свою энергичную борьбу с гнусным Фокой. Но прежние симпатии населения к императору исчезли благодаря религиозным эдиктам. Представитель церковного направления двора, патриарх Кир, был ненавидим в стране строгих монофизитов; вдобавок и здесь, как и в столице, офицеры и чиновники управления делились на две враждебные друг другу партии синих и зеленых, которые всячески подкапывались друг под друга и сходились лишь в одном: в стремлении сделать жизнь населения как можно более невыносимой. Неудивительно поэтому, что вторгнувшиеся мусульмане встретили здесь еще более слабое сопротивление и еще более очевидную готовность коптского населения броситься в объятия чужестранцев, чем в соседней провинции. И конечно, в данном случае нам приходится ограничиться общим впечатлением и несколькими скудными фактами, так как несвязные и часто противоречащие друг другу известия греков, коптов и арабов не дают возможности начертать ясную и более или менее верную действительности картину.

Даже о времени похода Амра известия весьма неопределенны. Арабы относят его начало к годам 18 или 19 (639≈ 640), к которым следует приблизительно приурочить его уже потому, что этот же полководец принимал участие в осаде Иерусалима, продолжавшейся до 17 (638)[*45]. Но с другой стороны, если судить по дошедшим до нас лишь отрывками указаниям одного египетского современника, мы должны заключить, что нападение произошло годом раньше. Одно лишь несомненно, что в 19 г. (640) арабы под предводительством Амра уже сражались в Египте с греческими полководцами и что они прошли мимо малодоступной нильской Дельты в среднюю часть страны, где разграбили плодоносную равнину реки и Фаюм, находящийся в окрестностях древнего Меридова озера. Главный начальник греков, Иоанн, герцог Барки, пал в сражении, но все-таки Амру не удалось добиться решительных успехов, так как лица, стоявшие во главе военного и гражданского управления Египта, Феодосии и Анастасий, сдерживали слабые его силы с помощью значительных масс императорских войск, расположенных в Вавилоне, древнем Мемфисе[*46]. Арабский военачальник вынужден был поневоле обратиться к Омару за помощью, а так как тут дело шло о чести мусульманского оружия, то халиф тотчас же послал ему 4000 человек, под предводительством Аз-Зубеира, одного из наиболее уважаемых товарищей пророка, который доселе находился в непосредственной близости к властителю в качестве доверенного лица. Почти в то же самое время прибыл в Египет и Феодор, новый главнокомандующий, посланный императором Ираклием взамен павшего Иоанна. Но Феодосии и Анастасий не были расположены делиться с ним властью и вздумали оттеснить его на задний план с помощью блестящей победы. Таким образом хитрому Амру удалось выманить их из Вавилона и разбить при Гелиополисе, где арабский полководец встретил их лишь с третью войска, так как остальные две трети были посланы в обход и ударили в тыл византийцам. Поражение неосторожных начальников оказалось полнейшее; только с великим трудом удержана была цитадель Вавилона, самый же город попал в руки мусульман (20 = 641), которые таким образом получили возможность занять некоторые округа, лежащие вверх по Нилу, а также и Фаюм. Наступили затем два года ужаснейших смятений, в продолжение которых несчастная страна переносила тягчайшие страдания. Уже с самого начала вторжения копты-монофизиты во многих областях склонились на сторону чужестранцев, врагов ненавистных им греческих владык, но другие жители все-таки считали последних более сносными господами, чем чрезмерно жадных к добыче бедуинов; таким образом, сами египтяне стали взаимно истреблять друг друга. В Александрии, куда после взятия Вавилона бежало много войска и жителей, зеленые и синие продолжали бороться, как будто в Египте не было ни одного араба, а распущенная чернь столицы пользовалась удобным случаем для неистовства и грабежа; больших усилий стоило Феодору восстановить здесь наконец спокойствие. А тут вскоре чужестранцы стали целыми толпами появляться то в Дельте, то вверх по течению реки, и хотя города нижнего Египта, лежавшие между бесчисленными рукавами реки, могли легко защищаться и против более серьезного нападения, но опустошения и бедствия распространялись повсюду. Тем не менее мусульмане не могли еще двинуться вперед; во всяком случае они должны были убедиться, что обширные укрепления Александрии не боятся никакого приступа, хотя и византийцы, с своей стороны, еще менее могли рискнуть показаться в открытом поле.

В довершение несчастий, обрушившихся на византийскую империю, 11 февраля 641 г. закончилась исполненная треволнений жизнь императора Ираклия. Хотя в последние годы, можно сказать со времени сражения при Гиеромаксе, сломанный болезнями и несчастиями, он стал лишь тенью того могучего воинственного властителя, который не раз спасал государство и вновь укреплял его необычайными победами, все же его смерть еще более ухудшила положение империи, так как послужила поводом к усилению внутренних волнений, расшатавших последние силы государства. Первый преемник Ираклия, болезненный Константин III, правда, дал знать Феодору в Александрию, что вскоре ему будут посланы новые вспомогательные войска, но когда молодой император скончался уже в мае 641 и на трон вступил Ираклион, правительство, предчувствуя угрожавшую ему революцию, сочло более благоразумным покончить раз навсегда с Египтом, чем обнажить еще более от войск резиденцию и соседние с ней провинции. В Константинополе находился тогда Кир, патриарх александрийский. По-видимому, это был человек рассудительный и очень наблюдательный, так как он ничуть не обманывал себя насчет отношения коптов как к нему самому, так и к правительству. После первых же успехов арабов он послал Ираклию донесение, в котором прямо советовал вступить в соглашение с варварами, хотя бы ценою ежегодной подати. Говорят даже, что он сам, на свой страх, обратился к Амру, чтобы узнать об условиях, которые тот намерен поставить [*47]. Ираклий, как говорят, страшно рассердился, когда узнал об этом, вызвал патриарха к себе в столицу и посадил его в заключение, осыпая жестокими упреками. Теперь же, в видах собственной безопасности, Ираклион принужден был отказаться от дальнейших военных предприятий в Египте; он вызвал прежде всего из Александрии Феодора. А когда и тот, подобно Киру, высказал мнение, что наличных средств недостаточно, чтобы удержать провинцию, оба посланы были в Египет с поручением заключить мир на возможно сносных условиях [*48]. 17 сентября 641 (20) они снова вернулись в Александрию; но так как тем временем вспыхнуло восстание в Константинополе и Ираклион был свергнут с престола, они не сочли возможным начать переговоры, прежде чем станут известны намерения нового правительства. Но и последнее в данный момент ничего не в состоянии было сделать для Египта. Одиннадцатилетний Констанций II окружен был со всех сторон опасностями в столице; к тому же в Италии шла война с лангобардами; итак, пришлось оставить восток на произвол судеб. Когда 25 марта 642 (17 Раби II 21) сдалась цитадель Вавилона, отчего усилилась опасность для других местностей, пока еще пощаженных, Кир завязал серьезные переговоры, и мир был заключен в октябре 642 (Зу'ль-Хиджжи 21). Византийцы обязывались тотчас же уплатить определенную дань, а по прошествии 11 месяцев вывести из страны все свои войска и никогда не посылать туда новых. За это арабы соглашались оставить христианам их церкви, равно как и их собственное управление, и ни в каком случае не вмешиваться в их дела [*49].

Хотя для греческого правительства было действительно невозможно именно теперь послать в восточные провинции значительные военные силы, все же это было позором отдать по-прежнему богатый, сильно укрепленный город Александра Великого, не сделав ни одной попытки к защите его оружием. Жители пришли в ярость, когда узнали о предстоящей им участи, и готовы были разорвать Кира на клочки. Но, покинутые бессильной метрополией, они не могли и не хотели рискнуть жизнью и состоянием в неравной борьбе за свободу. Таким образом, пришлось покориться, когда 29 сентября 643 (9 Зуль-Ка'ды 22), по удалении из Александрии, согласно условию, византийских войск, в нее вступили арабские варвары и расположились здесь по-домашнему [*50]. У кого были средства, тот переселился, следуя за императорскими чиновниками, в Константинополь, ведь все значение Александрии заключалось в ее торговом посредничестве между Европой и Востоком, теперь же нельзя было рассчитывать на продолжительность дружелюбных отношений с сарацинами [*51]. Следовательно, греческому купцу не было никакой выгоды сносить владычество язычников. Упадок этого некогда столь цветущего города завершился еще тем, что халиф не согласился на мысль Амра устроить здесь свою главную квартиру. Как и в Персии, Омар не хотел, чтобы большая река отделяла его резиденцию от местопребывания наместника. Он повелел поэтому заложить новое поселение на правом берегу Нила; согласно этому повелению Амр поселился близ развалин Вавилона, на том самом месте, где, как говорят, стояла его палатка во время осады. Новый город, названный им Аль-Фустат (т. е. ╚шатер╩), нынешний старый Каир. Этого было еще недостаточно для предусмотрительного халифа. Египет служил житницей для древнеримского и византийского мира; значение его для прокормления тощей и неплодоносной Аравии, в особенности для священных городов, было очевидно. Но караванный путь через полуостров Синайский и далее на юго-восток до Медины оказывался и долог, и неудобен. Поэтому, когда Омар прослышал, что некогда вблизи Вавилона существовал канал, соединявший Нил с заливом Суэцким, то приказал восстановить его: таким образом через Красное море без всяких затруднений можно было достигнуть гаваней западного арабского побережья, что значительно ускоряло как сообщения при помощи курьеров, так и доставку хлеба.

Данное египтянам обещание предоставить им самим управление страною мусульмане поняли лишь в том смысле, что стали угнетать бедный народ не сами, а через посредство греческих и коптских переметчиков, сумевших угодить им и приобрести значительное влияние в отдельных правительственных округах. ╚Люди эти, ≈ жалуется современный хроникер, ≈ любили язычников и ненавидели христиан. Они принуждали своих единоплеменников доставлять мусульманам корм для их животных и требовали от них молока, меду, плодов, луку и многого другого гораздо более, чем полагалось. Египтяне исполняли эти приказания, так как жили в постоянном страхе. Их заставили снова прорыть канал Траяна [*52], уже давно обсыпавшийся, чтобы провести воду из Вавилона в Чермное море. Гнет, под которым они держали Египет, был еще более тяжкий, чем тот, который терпели израильтяне от Фараона, за что Бог посетил его справедливой карой и низвергнул вместе со всем войском в Чермное море, после того как сами египтяне наказаны были многими казнями, поразившими людей и животных. Да постигнет Божья кара и этих измаильтян, да соделает Он над ними то же, что совершил над древним Фараоном! За грехи наши Он допускает, чтоб они так обходились с нами. Но Господь наш и Спаситель Иисус Христос в долготерпении своем воззрит на нас, и спасет нас, и истребит врагов креста, как это обещано в истинном писании╩. Эта молитва бедного епископа Иоанна Никиуского, написанная им в конце VII столетия, не была услышана: за арабами появились турки; ныне, правда, там опять начинают хозяйничать христиане, но участь коптов остается и по сие время все той же ≈ они продолжают по-прежнему платить подати и рыть каналы. Хотя все делалось по воле Омара, однако халиф был недоволен Амром. Халиф подозревал и, вероятно, не без основания, что не все деньги, забранные у египтян, доставляются аккуратно в Медину. Между строгим властителем и его умным наместником завязалась очень резкая переписка [*53]. Напрасно последний старался приобрести себе друзей при помощи неправдой нажитого золота и даже пробовал подкупить чиновника, посланного халифом для ревизии в финансовом ведомстве. Человек этот оказался честным и отклонил подачку. Омар же послал к Амру помощника для Верхнего Египта, человека, нерасположенного к Амру, по имени Абдулла Ибн Абу Сарх. Окончательного смещения Амра халиф и не желал, так как Амр выказывал рвение и успешно распространял мусульманские завоевания все далее на запад. Вероятно, еще до занятия Александрии [*54], сдача которой была ему обещана еще по договору в 642 (21), он занял без сопротивления Пентаполис, древнюю Киренаику с главным городом Баркой. В следующем году (22 или 23 = 643 или 644) Укба Ибн Нафи' занял после нескольких незначительных стычек Триполис, предварительно принудив к сдаче Савилу, в стране Фезан (Фенцан). Таким образом мусульмане достигли границ, которые временно предначертал себе Омар. При жизни последнего им приходилось остановиться на этом: халиф не терпел рискованных предприятий, пока не были окончательно умиротворены занятые земли. В правление же Османа у арабов снова оказалось много работы в самом Египте. Скоро после вступления своего на трон халиф сместил с наместничества Амра и поставил над Египтом своего молочного брата Ибн Абу Сарха. Но когда в 25 г. (646) послан был из Константинополя, где дела несколько поправились, византийский полководец Мануил, появившийся с большим флотом перед Александрией, и когда он, прогнав из нее мусульман благодаря вспыхнувшему восстанию, вступил в Дельту, пришлось снова вернуть полководца, одно имя которого внушало страх коптам и грекам и который превосходно знал положение страны. И действительно, Амр, приняв в руки правление, скоро ловко и успешно решил свою задачу. Жители Нижнего Египта, угнетаемые арабами, уже давно перестали восторгаться новым положением вещей, и многие из них даже радостно приветствовали возвращение императорских войск; но византийцы по глупости обошлись с ними, как с неприятелем, и начали страшно опустошать страну. После этого несчастным коптам не оставалось ничего более, как спасать свою шкуру. Некоторое время Амр спокойно смотрел, как греки и египтяне побивали друг друга, но затем, выждав тот момент, когда первые уже достаточно ослабели, без труда нанес им поражение. Преследуя по пятам бегущее войско, он вторгся одновременно с греками в Александрию. Византийцы, кто только мог, поспешно спаслись на кораблях; город же за отпадение поплатился беспощадным разорением. Когда же наконец убийства и поджоги были прекращены, Амр приказал срыть крепостные стены со стороны суши, чтобы уничтожать всякую возможность нового восстания. Даже через сотни лет город не мог оправиться от этого опустошения.

Едва успел Амр исполнить возложенную на него обязанность, как халиф снова уволил его; положим, он соглашался оставить его во главе войска, но управление финансами пожелал передать эмиру Ибн Абу Сарху. Но ╚честный╩ Амр не мог, конечно, удовольствоваться этим: ╚Ведь это значит, ≈ воскликнул он, ≈ что я буду держать корову за рога, в то время как эмир будет доить ее╩. Он отклонил это предложение, после чего халиф передал управление провинцией одному Сарху. Это было нечто худшее, чем неблагодарность, с его стороны это было громадной ошибкой, значительно содействовавшей впоследствии собственной его погибели и причинившей чувствительный ущерб всему делу ислама. Впрочем, пока новый наместник во всех отношениях казался на своем месте. Прежде всего он убедился, что без кораблей трудно будет арабам успешно отражать дальнейшие нападения византийцев. Подобно Му'авии в Сирии, он приложил все старания, чтобы обзавестись флотом, и уже в 28 г. (649) мог оказать ему на море сильную поддержку при завоевании Кипра. Но еще лучше вознаграждена была его предусмотрительность позднее [*55], когда перед Александрией действительно появился новый греческий флот. Мусульмане выказали чудеса храбрости в непривычной им стихии и отразили неприятеля. Не менее заботился Ибн Абу Сарх о дальнейшем распространении ислама в Африке. После некоторых подготовительных набегов второстепенной важности он выступил в 27 г. (647/8) с войском, усиленным подкреплениями из Медины до 20 000 человек, через Барку и Триполис, в область Карфагена. Еще за год до этого последней управлял патриций Григорий в качестве наместника императора Констанция, но тут честолюбивый вельможа-правитель, пользуясь слабостью византийского правительства, отложился и, вероятно, даже сам провозгласил себя императором. На него-то и напал Ибн Абу Сарх; вскоре дошло до сражения близ городка, называемого арабами Акуба, и варвары снова одержали победу. Арабы бросились грабить страну, так что жители наконец решились откупиться, и за огромную сумму ≈ по позднейшим, несколько баснословным известиям, ≈ за 300 центнеров золота и за ежегодную сверх того дань добились отступления мусульман. Находившийся при мединских вспомогательных войсках Абдулла, сын Аз-Зубейра, послан был к халифу с известием о победе. Рассказы его возбуждали всеобщее изумление; позднее он даже хвастался, что умертвил собственноручно Григория. Но справедливость этого уверения мы должны оставить под сомнением, ибо неизвестно, что сталось с этим патрицием. Если он и пережил свое поражение и, как передают некоторые, даже сам заключил мирный договор с мусульманами, во всяком случае все виды его на императорскую корону рушились навсегда: когда арабы позднее вернулись в эту страну, о нем не было уже и слуху. Впрочем, в течение некоторого времени мы вообще не имеем более никаких известий об этих местностях ≈ внутренние смуты и здесь начинают задерживать победоносное шествие ислама.

 

Примечания

[*1] Конечно, кого влечет к высоким цифрам, может произвести вычисление и на другой манер, также с помощью услужливой статистики; он подсчитает в таком случае несколько иначе. У нас, например, на каждую 1000 народонаселения приходится около 200 человек в возрасте 20≈50 лет. Таким образом на 5 млн. арабов пришлось бы 1 млн., способных носить оружие. Отсюда следует вычесть не одних только инвалидов, а также и всех рабов, иудеев, христиан, павших в междоусобных войнах, и наконец остальных, по какой бы то ни было причине не откликнувшихся на призыв к войне; ибо невозможно равномерно привести в исполнение идею прямого государственного принуждения. Для определения этих категорий у нас не хватает никаких данных; одно только можно сказать с некоторою правдоподобностью, что, сравнивая две воинственные народности, можно приблизительно предположить, что получится одинаковая сила напряжения, так как разницы в правлении, образе жизни, нравах и т. п. взаимно уравновешиваются. Но все подобные исчисления, повторяю опять, весьма произвольны; удовольствуемся поэтому теми немногими более или менее достоверными цифрами, которые будут предложены в тексте.

[*2] Последняя цифра, правда, опирается на арабское предание. Но не следует при этом забывать, что Мухаммед в 9 (630 г.) для похода в Табук мог собрать только 30000 человек; поэтому в 14 (635 г.), когда силы Аравии едва только начинали развиваться, трудно допустить возможность выставить им больше войск, чем 30000 человек в Сирии и около 40000 в Персии. Поздние цифры растут, очень понятно, благодаря присоединению христианских арабских племен и дальнейшему приливу подкреплений изнутри полуострова.

[*3] Сам Иездегерд, впрочем, был еще тогда малолетним; по одним известиям, ему было 15 или 16 лет, а вероятнее всего ≈ не более 8. Поэтому о самостоятельном управлении не могло быть и речи, но так как совершенно неизвестно, кто был регентом, то для краткости в дальнейшем изложении будет упоминаться лишь Иездегерд.

[*4] Значит, приблизительно, ╚черная страна╩, так названная по темной окраске всюду зеленеющего ландшафта, сплошь покрытого посевом и деревьями, в противоположение светло-желтому колеру пустыни; так по крайней мере объясняют филологи.

[*5] Это имя объясняется разно: как кажется, означает узкую полосу вдоль обеих рек либо пустыни. Географы, впрочем, отличают Севад от Ирака, но для нас это безразлично. Следует, однако, заметить, что обыкновенно и северо-западную половину Персии присоединяют в политическом смысле к Ираку, с которым она одно время составляла административную целость. Это и будет так называемый персидский Ирак в противоположение арабскому Ираку, или просто Ираку.

[*6] История первого похода против персов, до передвижения Халида в Сирии, вообще малоизвестна; поэтому настоящий опыт сопоставления отдельных известий воедино никоим образом не может быть признан за окончательно удовлетворительный.

[*7] Подобно тому, как французы любят определять события известными числами месяца (18 брюмера, 2 декабря и т. д.), так же и арабы стараются обозначать исторически важные дни характеристическими посторонними обстоятельствами или случаями; сравни, например, день Халимы.

[*8] Для нее, как и всегда, отделялась пятая часть добычи, как это установил вначале Мухаммед.

[*9] Так как большие племена распадались на малые группы, то благодаря арабскому партикуляризму возникали, естественно, беспрестанные внутренние распри, нередко между отделами племен одного и того же происхождения. Так, например, описаны нами уже раздоры между Абс и Зубьян, принадлежавшими к одному и тому же племени Гатафан. После сорокалетней войны бекриты ушли на север, а большие отделы их перекочевали за Евфрат в Месопотамию, где приняты были в союз находившихся там под персидским покровительством бедуинов.

[*10] После сражения последовало движение назад, что легко объясняется, даже предполагая победу, известием о накоплении неприятельских войск во фланге у Халида. Особенно поразительно, во всяком случае, что известия совершенно умалчивают о добыче.

[*11] Это не Думат Аль-Джандаль, как многие ошибочно смешивают, в ущерб пониманию в особенности этого самого похода.

[*12] Вероятно, один из каналов, перерезывавших по всем направлениям местность вблизи Евфрата.

[*13] ╚Финиковый источник╩.

[*14] Ispehbed, позднейшая форма слова Spahpad ≈ ╚войска господин╩, означающая высший военный титул в царстве Сассанидов, а также соответствующий в некотором роде титулу маркграфа и обозначающий великого вассала, управляющего почти самостоятельно более отдаленными провинциями.

[*15] В южной Вавилонии около Валаджи. Войско разделено было на две части, с тем чтобы Джабан нанес главный удар Хире, а Нарсэ, оставаясь в южной Вавилонии, мог бы его прикрыть против случайной диверсии мусульман. Но план не удался благодаря мудрому отступлению Мусанны, а может быть, и потому что затянули его исполнение.

[*16] Хотя в этих первых войнах никто не допытывался насчет корректности чьего-либо катехизиса, все же могло случиться, что войска откажут в повиновении подобному чужеземцу, который не имел права считать себя за одного из ╚товарищей пророка╩. Перед таким титулом каждый из правоверных готов был склониться, не унижая своего достоинства; но повиноваться первому встречному бедуину, свалившемуся как снег на голову попросту из какого-то уголка Аравии ≈ на это не согласился бы, пожалуй, никто, за исключением товарищей по племени.

[*17] Вблизи развалин Вавилона.

[*18] После острого с у арабов слегка, едва заметно, слышится глухое гласное придыхание, поэтому англичане и французы пишут Ваявога. Бальсора же во всяком случае бессмыслица.

[*19] Пользуемся при этом охотно случаем назвать знаменитого английского историка Тира Вильяма Муира, который со свойственным ему необыкновенно светлым взглядом на достоинства вообще исторических личностей первый оценил правильно заслуги Мусанны (Annals oftheEarlycaliphate. London, 1883, стр. 139).

[*20] Другое сказание упоминает меньшие цифры: 70,120,120.

[*21] Число борцов с обеих сторон почти совсем не выяснено. Так, например, по древнейшим и более надежным источникам получаются цифры совсем невероятные: 120 000 персов против 9000≈10 000 арабов. Вероятно, последнее число по ошибке относится не к совокупности армии, а к тем войскам, который Са'д привел с собою из Медины. Более достойным вероятия оказывается другое известие, по которому считалось арабов 38 000, а персов 60 000. Это сведение почерпнули мы у позднейшего летописца, у которого брали и другие известия, часто оказывавшиеся основательными. Армянский историк приблизительно близкого периода насчитывает в войске персов 80 000 человек, и то, как кажется, довольно правдоподобно.

[*22] Характерно то именно, что в самых древнейших списках преданий не встречается имя человека, за которым позднее почти единогласно признается главная роль.

[*23] ╚И Бог поразил Рустема. Найденное тело покрыто было сплошь кровавыми рубцами и зияющими ранами, никто не мог сказать, кто его убил╩. Так описывается это событие в одном старинном источнике. Очень понятно, вскоре нашлась целая толпа людей, приписывавших себе этот подвиг, позднее же, в ребяческих росказнях, взапуски старались опозорить вконец этого храброго воина.

[*24] По сообщению других ≈ жену Са'да, Сельму.

[*25] Само собой, в этом деле помогали ему и другие.

[*26] Арабское слово ╚аль-Мадаин╩ значит ╚города╩. Так арабы называли Ктезифон.

[*27] Даниил, глава 5, стих 3

[*28] В арабском 1000 ≈ последнее число, которому соответствует особое наименование, далее идут составные, например, 1 млн. называется тысячью тысяч.

[*29] Цифра эта, очевидно, слишком мала. Едва ли персы решились бы на нападение с незначительным числом войск.

[*30] По другому источнику, был он сын Амра, а Мукаррин, будто бы, имя его деда.

[*31] Об отдельных подробностях смерти Иездегерда известия говорят различно, но данные, помещенные в тексте, наиболее вероятны.

[*32] Его не следует смешивать со знаменитым Халидом Ибн Валидом, как это не раз уже делали арабские историки и благодаря чему Ибн Са'иду несправедливо приписывают особенные заслуги в деле покорения Сирии.

[*33] Халид Ибн С а'и д, приехав после смерти пророка из Йемена, в продолжение двух месяцев медлил, выжидая событий, присягнуть Абу Б е к р у. Он говорил Алию и Осману: ╚Как вы согласились отступиться от вашего достояния (т. е. от сана халифа), которым теперь распоряжается чужой?╩ (Табарий, Сер. I, стр. 2078). ≈ Примеч. ред.

[*34] Отшельники напоминали мусульманам пустынников, известных им в северной Аравии еще до ислама, к которым Мухаммед, под именем хапифов, оказывал особое снисхождение.

[*35] ╚Коли нет денег, не будет и швейцарцев╩ ≈ поговорка, возникшая в то время, когда европейские государи считали нужным окружать себя наемной швейцарской гвардией.

[*36] Это значит, вероятно, с епископом.

[*37] Иисус Навин, глава XV, 35; название Иармуф известно арабам исстари, но благодаря смешиванию с Ярмуком производило большую запутанность во всей истории сирийского похода, которую отстранил счастливо лишь недавно де-Гуе.

[*38] На стороне мусульман было приблизительно 23000≈30000 человек. Арабские историки насчитывают греков до 100000; во всяком случае их было не более половины.

[*39] ╚Птичья поляна╩, часто встречающееся в истории место, в расстоянии дня пути от Дамаска.

[*40] ╚Казначей╩; понятно, это следует считать лишь высшим придворным титулом. С своей стороны, арабы насчитывают греческого войска по меньшей мере 100 000, в числе которых 12000 христианских арабов и 12000 армян.

[*41] Тогдашний патриарх Иерусалима. Он умер вскоре после сдачи города, в марте 633.

[*42] Даниил, глава 9, стих 27, по переводу русскому.

[*43] Подробности событий и здесь малоизвестны; греки, арабы и армяне на каждом шагу противоречат друг другу, а отчасти и самим себе.

[*44] По известиям византийцев, кроме покорения Родоса (653 или 654) было только одно морское сражение близ Ликийской возвышенности в 656 г., окончившееся победой арабов. Рассказ в тексте составлен по двум старинным восточным источникам.

[*45] Если даже не принимать в расчет Цезареи, которую во всяком случае следует иметь в виду.

[*46] Селение Херау, переименованное ассирийскими пленными поселенцами, приведенными Рамзесом II, в Вавилон (близ Мемфиса)... В самом Каире нет остатков Древнего Египта, но то поселение, которое называется Фустат или Маср-аль-Атика и которое составляло первый, или старый, Каир, стоит, несомненно, на месте того древнего Вавилона, в котором были поселены Рамзесом II приведенные им из Азии пленные. Имя Вавилона сохранилось до сего дня в имени лежащего близ старого Каира Коптского монастыря ╚Дейр-Бабилон╩ (История фараонов. Бругша, пер. Властова, СПб, 1880, стр. 21 и 748). Средневековые писатели-европейцы нередко называли султана египетского ╚султаном вавилонским╩. ≈ Примеч. ред.

[*47] Подобное же сообщают и арабские историки об одном копте по имени Аль-Мукаукис, которого они называют главою Египта. Здесь, по-видимому, смешивается факт предупредительности, оказанной коптами завоевателям, с переговорами с Киром, совершившимися по иным побудительным причинам, а наконец (как мы видели в истории с Дамаском) епископа с наместником. Имя же Аль-Мукаукис пока необъяснимо; вероятно, оно представляет собой какой-либо сильно исковерканный византийский титул или коптское слово.

[*48] Связь между египетскими делами и происходившим в столице первый объяснил Ранке (Weltgeshichte, V. 1.148). Своим верным взглядом истинного историка он видит, что Ираклион и мать его Мартина должны были опасаться посылки в Египет враждебно настроенных против них войск, стоявших лагерем у Халкедона. В то же время они могли понять по представлению Кира, что было возможно поставить на время Амра правителем Египта, разумеется, с тем чтобы он вступил на службу императорскую. С этой точки зрения странное, на первый взгляд, полномочие, данное Киру для переговоров с Амром, кажется вполне понятным.

[*49] Так как говорится здесь о соглашении, то нельзя сказать, чтобы условия были слишком мягки, тем более что они никоим образом не были исполняемы мусульманами добросовестно. В особенности налоги были вскоре значительно увеличены, явились и разные другие притеснения, так что бедным коптам новые их друзья показались вскоре хуже, чем господа, от которых они только что избавились. Сам Кир, как передают, напрасно хлопотал у Амра о точном исполнении пунктов договора и умер с горя, что навлек такое несчастие на свою страну, 10 апреля 643.

[*50] По арабским известиям, смешивающим мирное занятие Александрии с позднейшим завоеванием ее после восстания 25 г., мусульмане заняли город силой, а потому и распоряжались там сурово. Но это, как свидетельствуют некоторые современники, неверно. Точно так же совершенно несправедливо известное повествование о сожжении Александрийской библиотеки по повелению Омара. Ничего подобного нет ни у одного арабского или византийского старинного историка; известие это в первый раз встречается у одного писателя XIII столетия и к тому же во многих отношениях отличается бросающеюся в глаза неправдоподобностью. Александрийская библиотека была сожжена задолго до арабов епископом Феофилом при императоре Феодосии.

[*51] Так назывались арабы и теперь, и до ислама у западных писателей; происхождение этого имени до сих пор не объяснено, а производство его от арабского Шаркии ≈ ╚восточный╩ во всяком случае не верно.

[*52] Этот император возобновил проведенный уже древними египтянами Суэцский канал и приказал восстановить ветвь его в Вавилон, получившую теперь для арабов особенное значение.

[*53] Подлинность ее, во всяком случае, не совершенно достоверна.

[*54] По известиям арабов, в 21 г. (642), а по египетским источникам ≈ в сентябре 643 (конец 22). Так как первые относят взятие Триполиса к 22 г., то трудно решить, следует ли и тут прибавить год или же допустить, что Амр тотчас же после заключения мирного договора (конец 642) двинулся на Пентаполис. Впрочем, и в арабских источниках, хотя менее достоверных, мы находим под годом 23 (644) указание на покорение Триполиса.

[*55] Источники колеблются между годами 31≈34 (651≈655); если считать верным вышеупомянутое известие о том, что перемирие между Му'авием и императором состоялось 29≈32 (650≈653), то это морское сражение было, вероятно, в конце 32 = летом 653.

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ] [ >> ]

Top