Слово ведуном ходит

Панченко А.М.

Мне говорили, что в ⌠ленинских комнатах■ нашей армии висели такие плакаты: ⌠Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет. √ Александр Невский■. Ничего подобного ни в житиях этого национального героя, ни в летописях, ни в других старинных ⌠памятниках■, где он присутствует, мы не найдем. Этот библеизм произнес в популярной киноленте актер Черкасов, наряженный Александром Невским. Когда в год рождения Петра Великого в селе Преображенском завели придворный театр, со сцены царю Алексею Михайловичу и всем сановным зрителям специально растолковывалось, что ветхозаветный Артаксеркс не воскрес, а спит вечным сном; тот же, которого они видят, не настоящий. Может быть, в иных случаях полезно вернуться к подобным разъяснениям.

Русская публика и прежде, и теперь как бы не хочет замечать специфику книжного мира, его искусственность. Она отождествляет его с жизнью. Отсюда √ и слепое доверие (⌠это так, √ я читал■), и горькое разочарование, когда выясняется, что среди авторов полным-полно глупцов, негодяев, графоманов, корыстолюбцев. ⌠Кому верить?■ √ хватается за голову обыватель.

Есть поговорка: ⌠Слово ведуном ходит■. Это значит, что народ присваивает языку некие познавательные способности. Допустим, , что в этом воззрении есть доля истины, и призовем на помощь при размышлениях о современной печальной российской ситуации язык. О чем нас предупреждал этот ведун?

Полтора десятка лет тому назад в широкий обиход вошел холодный почвоведческий термин ⌠Нечерноземье■.

"Нечерноземье". Разумеется, использовать его не могли жители областей с подзолистыми, глинистыми, песчаными почвами, ярославцы или новгородцы, псковичи или владимирцы. Им бы и в голову не пришло как бы порицать собственный ландшафт, с которым они сроднились за тысячу лет. Хулить свою природу как "небылицу" - значит хулить себя как популяцию, а это противно человеческой натуре.

Слово "Нечерноземье" привилось в коридорах тогдашней власти, поскольку ему сопутствовала официальная программа экономического и социального расцвета "подзолисто-лесной России", если позволительно так выразиться, - программа, как и следовало ожидать, не давшая осязаемых результатов. Это слово характеризует тогдашнюю власть лучше, нежели любые статистические выкладки либо исторические работы. Это власть Юга, который одержал-таки пиррову победу над Севером. Никакой обиды, никакого взгляда свысока здесь не было бы, если бы пресловутое слово гуляло на хлебном Юге, в среде коренных его жителей. У каждого свое, у них пшеница и кукуруза, у нас леса, заливные луга и трава не выгорает.

Проблема в том, что "Нечерноземье" вошло в официальный лексикон чиновных москвичей, москвичей не по рождению, а по месту пребывания, выдвиженцев с Юга, сохранивших в речи фрикативное "г" (оно стало своего рода начальственной приметой и даже объектом подражания: южному говору подражали и те, кто вырос со взрывным "г"). Видимо, для этих выдвиженцев ландшафт исторической Великороссии был не своим. Чужого же, как известно, не жалко.

Язык словом "Нечерноземье" поставил диагноз: Северо-Восточная и Северо-Западная Россия, та, что некогда звалась Московским царством и Святой Русью, - тяжело больна. Она обезлюдела и обессилела, даже в буквальном, физическом смысле. В самом деле, куда делись силачи, гнувшие пятаки и подковы? Раньше их было много, и никого не удивляло, что граф Алексей Константинович Толстой, автор "Князя Серебряного", вязал кочерги. Куда-то делись...

В прошлом веке императорская Россия долго воевала на Кавказе, и, рассуждая по-христиански, эту войну нельзя считать праведной. Но после того, как при Александре II горцы, говоря по-тогдашнему, были "замирены", мы действительно помирились с Кавказом, а Кавказ - с нами. Почему? Не в последнюю очередь, думаю, потому, что многие русские горцам пришлись по душе: ведь там воевали Грибоедов, Кюхельбекер, Бестужев-Марлинский, Лермонтов, Лев Толстой... С такими людьми можно было и поладить, и подружиться. А теперь? Видимо, с тех пор "русский калибр" как-то умалился.

Ясно, что диагноз нужен для лечения болезни. Есть много признаков, что историческая Россия перестала уповать на Москву. Расчет провинции на собственные силы - разумный расчет. Но нельзя впадать и в другую крайность, сепаратизм. Обида - плохой советчик, хотя для обиды, конечно, есть основания. Напомню, что в "новомосковский", советский период нашей истории ни Новгород, ни Псков, ни Владимир, ни Ярославль, ни Кострома так и не стали университетскими городами. " Новая Москва" - узурпаторша, но судьба ее тоже печальна. Это город-монстр, весьма значительную часть населения которого составляют властолюбцы и честолюбцы. На всех на них государственного пирога не хватает, они враждуют друг с другом, они даже крови не побоялись. Москву нужно пожалеть, не забывая, что она тоже принадлежит "Нечерноземью".

Язык может поведать нам нечто весьма существенное и о человеческом общении. Имею в виду титулатуру. Прежнее, еще императорского времени, величание сохраняется в православной церковной иерархии, которая титулуется по сану и знанию, сохраняется в малой степени и в армии (оно было частично восстановлено в середине Великой Отечественной войны). В целом же титулатура изменяется на глазах, притом изменяется стремительно.

Новые начальственные титулы красноречивы: президенты, премьеры, мэры, всякие вице-... Очевидно, что государственная ориентация поменялась. На смену изоляционизму, когда страну возглавлял некий "генеральный секретарь КПСС", что-то вроде "папы московского", так как он ведал и мирскими, и духовными делами, пришла даже не европоцентристская, но американоцентристская ориентация. Так в России уже бывало: при Петре, который новую столицу окрестил немецко-голландским именем "Санкт-Питербурх", и в первые пореволюционные годы, когда иные "пролетарские интернационалисты" совершенно серьезно ратовали за замену петровской "гражданки" латинским шрифтом, когда в чести были эсперантисты, а юлианский календарь был упразднен в пользу григорианского. Это увлечение варваризмами пройдет, как проходило раньше, потому что мы - не варвары. Симптоматично, что нижнюю палату будущего парламента нарекли Государственной Думой, по-русски. Будем надеяться, что новая Дума учтет уроки старой, дореволюционной, где не столько работали, сколько красовались и болтали.

Но вот что важно: язык свидетельствует, что русские не знают, как обращаться друг к другу. "Товарищи" канули в Лету. "Граждане" уже давно по глупости начальства превратились в нечто сомнительное, пахнущее тюрьмой. "Господа", принятые с некоторых пор в официальных бумагах, в живой речи практически не звучат и, уверен, звучать не будут. Наши "господин" и "госпожа" - не условность, как "пан" и "пани" у поляков и чехов. Россия не забыла, что "господ" было меньшинство, остальных же кликали иначе: "человек" (полового), "Ванька" (извозчика) и т.п., в лучшем случае "голубчик".

Обыватель (а он главная движущая сила истории, что бы ни думали президенты и мэры) титулует друг друга по половому признаку: "Эй, мужчина!", "Эй, женщина!". "Барышни", "дамы" и т.п. - исключительная редкость. Кое-как удерживаются возрастные определения, "молодой человек", "отец", "мамаша", "бабушка", не говоря уже о "мальчиках" и "девочках". Но обыватель середового трудоспособного возраста, хозяин и батрак нашей жизни, упорствует, предпочитая "мужчину" и "женщину".

Это страшно, потому что свидетельствует о национальной растерянности, о социальной наготе. Мы, говоря по-старинному, "никто и звать нас никак". В сфере экономической мы вернулись к племенному уровню: сейчас, как в бесписьменные, баснословные времена полян и древлян, процветает меновая торговля (ты мне - шкуру, я тебе - печной горшок), варварски именуемая бартером. Мы похожи на Адама и Еву, только-только вкусивших от древа познания добра и зла. познавших наготу, прикрывших ее фиговыми листочками и выгнанных из райского сада.

Напомню, что им сказал Господь: "Жене сказал: ┘ в болезни будешь рождать детей... Адаму же сказал:... в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты и в прах возвратишься" (Быт.3, ст. 16, 19). У нас тоже нет иного выхода: семьи и труд должны стать нашими главными ценностями.

Но Адам и Ева беседовали с Богом. Они были верующими людьми. Наша же беда прежде всего в том, что мы пребываем в состоянии религиозной растерянности (кому угодно, может перефразировать: и состоянии идеологического вакуума). Теперь атеизм не в моде. По телевидению не раз показывали бывших партийных начальников со свечкой в руках на богослужении. Однако надлежит смотреть правде в глаза: большая часть населения в Бога не верит и ни к какой конфессии не принадлежит. Эту группу можно определить как атеистическую (условно, разумеется), не включая в нее "воинствующих безбожников" и их наследников, "научных атеистов".

Первые атеисты появились в России в XVIII столетии, для нашего же века атеизм - явление расхожее. Опасным атеист становится тогда, когда решает, что ему все дозволено, когда "развязывается", то есть не связывает себя никакими нравственными запретами. Такая опасность, к сожалению, более чем реальна: преступность прямо-таки захлестнула некоторые слои молодежи. Ввести в рамки добропорядочности "дикого атеиста" может только культура.

К всеобщему прискорбию, и очередной раз выяснилось, что в России она нужна далеко не всем. Бедствуют школа, наука, театры, музеи, библиотеки. Но творцы и хранители культуры не должны отчаиваться. Напротив, им следует умножить свои усилия, ибо надежда одна - на просветительство и на просвещение. Притом просвещать необходимо и власть ("внизу - власть тьмы, вверху - тьма власти"). Необходимо хотя бы добиться введения этической цензуры - это, как мне кажется, ясно каждому.

Что до Русской Православной Церкви, обретение ею свободы - факт в высшей степени отрадный. Ей тысяча лет, а древность - это порука почтенности. Но кардинальный для России вопрос звучит так: можем ли мы надеяться на Православную Церковь как на духовного врача, как на хранительницу национального здоровья? Надеяться очень хочется, потому что признаки религиозного безумия налицо. Есть секта, смеющая называть себя "богородичной", которая разлучает детей с родителями и проповедует отказ от деторождения, ибо только Богоматери было даровано непорочное зачатие. Это для России не ново: юный Писарев, будучи членом трескинского кружка, тоже суесловил об абсолютном целомудрии - в нелепой надежде, что Бог вознаградит человечество за эту жертву, дарует людям бессмертие либо устроит как-нибудь так, что они будут рождаться "чудесным образом, помимо плотского греха" (делением, что ли, как амебы?). Есть и сатанисты, как показали убийства монахов в Оптиной пустыни.

Кстати, еще один просветительский урок для властей предержащих: в разумном государстве безоговорочной религиозной свободы быть не должно. Есть религии жизнеутверждающие, а есть жизнеотрицающие, проповедующие ненависть к миру и к людям. Так повелось спокон веку. Вспомним, например, о манихействе, возникшем в III веке. Здесь я предоставлю слово Льву Николаевичу Гумилеву, который в "антисистемах" (это его термин) разбирался лучше всех: "Манихейство и христианство равно признают в мире сочетание двух стихий: Света и Мрака. Но манихеи считают "мраком" материю, и особенно плоть, а христиане видят в материальном мире творение Божие и благословляют чистые радости плоти, брак, веселие, любовь к родине... Несовместимость обоих мировоззрений очевидна, а борьба между ними не кончена и поныне. Самым простым выходом для манихеев было бы самоубийство, но они ввели в свою доктрину учение о переселении душ. Это значит, что смерть ввергает самоубийцу в новое рождение со всеми вытекающими отсюда неприятностями. Поэтому ради спасения душ предлагалось другое: изнурение плоти либо аскезой, либо неистовым разгулом, коллективным развратом, после чего ослабевшая материя должна выпустить душу из своих когтей. Только эта цель признавалась манихеями достойной, а что касается земных дел, то мораль, естественно, упразднялась. Ведь если материя - зло, то любое истребление ее - благо, будь то убийство, ложь, предательство..."

Необходим наряду с цензурой нравов в печати и в любых публичных выступлениях некий конфессиональный устав со строжайшим запретом "антисистем", какими бы высокими словами они не прикрывались. Иначе - поистине мрак...

Дай Бог нашей Церкви благую участь. Ей трудно - прежде всего потому, что невероятно трудно наладить приходскую жизнь. Приход должен быть численно небольшим - скажем, сто человек. Все друг с другом знакомы, как в деревне. В деревне может прожинать вор, но все знают, что он вор, и он знает, что все об этом знают, - и соответственно ведет себя, остерегается. У нас и Питере есть районы по триста-четыреста тысяч обывателей, и в этих районах - ни одного храма. Как в таких условиях устроить и обустроить приходы? А это насущная необходимость. Не получится - тогда Церкви уготована более декоративная, нежели национально-окормляющая роль.

Другая проблема касается инославных и нехристианских конфессий, которые признает или хотя бы терпит цивилизованный мир. "Высокие религии" (иудаизм, буддизм, мусульманство, христианские - католичество и протестантизм разных толков, а также наше исконное старообрядчество), естественно, не подлежат обсуждению: Россия и многонациональная, и многоконфессионалыная страна. Терпимость должна стать не только лозунгом, но и правилом ее жизни. Однако наряду с "высокими религиями" есть и другие, и каждому православному с ними приходится сталкиваться.

У Казанского собора в Петербурге скачут и причитают кришнаиты. "Свидетели Иеговы" у станции метрополитена раздают листовки с картинками, опускают их и почтовые ящики - я тоже сподобился этой сомнительной чести. С экранов казенного телевидении каждый день звучат астрологические прогнозы. Есть союз колдунов, экстрасенсы расплодились как клопы и претендуют на место в парламенте; у теософки Блаватской - легион поклонников. Хоть святых выноси!

Конечно, эту вакханалию легче всего списать со счета как проявление человеческой глупости. Но не будем опрометчивы, ибо конфессия - это не только догматы, не только обряды, это культура, бытовая и поведенческая. Убежден, что всякая "перемена веры" болезненна и бесследно не проходит. Мы, русские, в XX веке дважды испытывали это - когда отказались от Бога в пользу религии "марксизма-ленинизма" (его кредо -"учение Маркса всесильно, потому что оно верно"; каков софизм!) и потом, когда и его отвергли. Теперь народонаселение занято поисками новой веры: ведь "чистых" атеистов - считанные единицы, масса же суеверна, боится черной кошки и просыпанной соли.

Марксизм-ленинизм в реальном воплощении был не только верой. Он создал что-то вроде псевдоцеркви, с оглашенными ("кандидатами") и верными ("членами"), с шествиями, с хоругвями и "ликами", с нетленными непохороненными покойниками, с собираниями своих адептов, праздничными и буднично-регулярными, с пением молитвословий ("Интернационал"), с сакральным языком, с соборами-съездами и т.д. Эта псевдоцерковь занималась религиозным воспитанием отроков и юношей (пионеры и комсомольцы), контролировала творчество (напомню, что в ХVII веке в России была только одна типография, Московский печатный двор, и ведал ею патриарх), вмешивалась в супружеские отношения, затрудняла или вообще воспрещала аборты и разводы (начав, впрочем, с "половой свободы") и т.д.

В этой псевдоцеркви когда-то была и сила, и дисциплина, и много верующих. Причина ее краха - в ней самой. И дело даже не и утопии "светлого будущего", которое так и не наступило и на Земле никогда не наступит. Народ бы еще подождал. Но партия делала ставку на худших, а что они могут? Худшие все и погубили.

А теперь, во что верить теперь? Православному адекватно православие, католику - католицизм, протестанту - протестантизм. Многие, очень многие не принадлежат ни к какой конфессии, они просто "мужчины" и "женщины", им куда податься? Их зовут к себе евангелические пасторы, которым щедро предоставлено наше телевидение (надо полагать, за хорошие деньги).

Мы всегда вполне лояльно относились к протестантам. Императоры и великие князья женились на лютеранках - притом, конечно, что те переходили в православие. Вообще брак с лютеранкой был православному разрешен ( у Чехова в "Толстом и тонком" Тонкий представляет супругу: "Моя жена, Луиза, урожденная Ванценбах, лютеранка"). Лютеранам в России было хорошо. Их было много и среди высшей бюрократии, и в чиновничестве, и в сословии ремесленников. Они богатели и вообще благоденствовали.

Но пойдут ли в протестантизм наши "мужчины" и "женщины"? Уверен, что толпою не пойдут. Внеположность ему отечественной традиции легче всего продемонстрировать на кальвинизме с его отрицанием "свободной воли" и догматом предестинации - предвечного, даже прежде пребывания в материальной утробе, предопределения. Согласно этому догмату Бог наперед решил, где быть душе, в аду или в раю. Русский с его склонностью к крайностям (святой так святой, злодей так злодей) предестинацию в поведенческом плане может истолковать как вседозволенность: пей-гуляй, "однова живем!" Кальвинисты (у меня много друзей этой конфессии в Венгрии, и прекрасных друзей) тоже озабочены тем. куда попадет их душа. Они ищут некие знаки Господнего благоволения. Что же это за знаки? Благополучие и успех: хороший дом, хорошая семья, умножение богатства - значит, впереди райское блаженство.

Протестантизм требует от человека быть производителем и потребителем, производителем и потребителем. Нажил честно миллион - наживай другой и третий. Русский привык довольствоваться достатком, большого богатства он боится (если только оно не родовое): "Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши. нежели богатому войти в Царствие Божие".

Когда Моисей отправился на гору Синай беседовать с Богом, блуждавший в пустыне народ устал ждать своего вождя, "собрался к Аарону и сказал ему: встань, и сделай нам бога, который бы шел перед нами... И сказал им Аарон: выньте золотые серьги, которые в ушах ваших жен, ваших сыновей и ваших дочерей, и принесите ко мне... Он взял их из рук их, и сделал из них литого тельца, и обделал его резцом. И сказали они: вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли Египетской!.. На другой день они встали рано, и принесли всесожжения, и привели жертвы мирные: и сел народ есть и пить, а после встал играть" (Иск. 32, ст.1-6).

Не подстерегает ли и нас соблазн идолопоклонства? Почему, если верить тому же телевизору, мы все время пляшем и поем? Почему эстрадные кумиры так странно одеты (раздеты) и так странно расчесаны? И отчего в преподносимых ими текстах мало слов, - подлежащее и сказуемое, которые бессчетно повторяются, и нет второстепенных членов предложения?

Вот объяснение, которое приходит мне в голову. Они кумиры в буквальном смысле, они "учредители культа", вроде шаманов, а их песнопения - заговоры. И дергающиеся толпы не развлекаются, а удовлетворяют религиозную потенцию. Но "мужчинам" и "женщинам" надлежит помнить, что в дергающемся обитает бес и что пора снова становиться людьми, созданными по образу и подобию Божию.

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ]