О задачах кочевниковедения

(Почему скифы и гунны должны быть интересны для русского?)

П.Н. Савицкий

Опубликовано в Праге в Евразийском книгоиздательстве в 1928 г.

История скифов и история гуннов подлежат включению в общую рамку истории кочевого мира. Скифо- и гунноведение - это главы (в числе других) в большем целом кочевниковедения. История скифов и история гуннов, если взять в совокупности, обнимают, в пределах исторически обозримых событий, более 12 столетий. История кочевого мира, в его целом, охватывает около трех тысячелетий: от появления скифов в VIII веке до Р.Х. - до настоящего времени. Появлению скифов в причерноморских степях и в Передней Азии (с. 7-8) могли предшествовать долгие периоды развития, в условиях кочевого быта [+1]. В пределах наших наблюдений, кочевую культуру можно назвать конно-железной [+2]. Она связана с обузданием коня и с употреблением железа. Нынешнее состояние археологического материала позволяет, с большей или меньшей точностью, проследить появление кочевой культуры в двух отстоящих друг от друга на большом расстоянии областях Евразии, а именно: в западно-евразийских (т.е. приднепровских, причерноморских и приазовских) степях и затем на Алтае. В обоих районах археологический слой кочевой культуры перекрывает собой отложения оседлых или полуоседлых культур. Предшествующий слой в степях приднепровских (в особенности по Нижнему Днепру и Бугу) - это культура металлоплавилен и торговых складов бронзового века [+3]. Число найденных здесь за последние 70-80 лет металлоплавилен и торговых складов измеряется десятками. Такое развитие металлообрабатывающей промышленности (и связанной с ней торговой деятельности) должно указывать на оседлость. Тем более, что памятники эти приурочены почти исключительно к берегам рек (и сплошь и рядом - к узлам водных путей, в которых в настоящее время расположены городские поселения края). Сопоставление с условиями более поздних эпох показывает, что на речную сеть опирается здесь именно оседлое население. Система путей, на которую опираются кочевники, есть система водоразделов. Культура металлоплавилен и торговых складов бронзового века обычно приписывается киммерийцам. А слой наиболее ранней, появляющейся в этих местах кочевой культуры исследователи относят к скифам. К востоку и к северо-востоку от Нижнего Днепра археологический слой, предшествующий скифскому, есть слой "древнейшей степной культуры", т.е. той, которая связана с погребениями так называемых скорченных и окрашенных костяков (с. 4) [+5]. На территории Харьковской и восточной части Екатеринославской губернии (а также в более восточных районах) эта культура существует в рамках не только каменного и медного, но также бронзового века (на Нижнем Днепре она не доживает до появления бронзы). Присутствие в могилах большого количества телячьих и бараньих костей определяет ее как культуру коровьих и овечьих пастухов. Отсутствие указаний на обуздание коня не позволяет мыслить ее как конно-кочевую культуру, в позднейшем смысле этого слова. Широкое развитие керамической промышленности (со средоточием в районах нынешних городов Изюма и Славянска); наличие промышленности медиплавильной (на водоразделе между Бахмуткой и средней Луганью; выплавка на каменном угле - приблизительно за три тысячи лет до возобновления добычи этого минерала!); связь погребений с городищами (Донская область) - все это в некоторых случаях определенно указывает на оседлость. Также здесь скифский кочевой уклад сменил культуру, по меньшей мере, полуоседлую. Аналогично обстоит дело и на Алтае, где памятники конно-кочевой культуры образуют группу, более позднюю, по сравнению с культурой бронзового века этих же мест [+6]. Бронзовая культура отмечена здесь развитием металлургии и существованием земледелия, т.е. являлась культурой оседлого типа. Наиболее древние памятники кочевой культуры на Алтае можно относить к гуннскому кругу (с. 40). И в западноевразийских степях, и на Алтае кочевой быт является как нечто сложившееся, как нечто вторгающееся со стороны. Археологическое прошлое стран к востоку от западноевразийских степей и к югу от Алтая, в сколько-либо широких чертах, нам неизвестно. Между тем, именно здесь нужно искать родину кочевого быта. Существенно отметить, что здесь же, восточнее долгот западноевразийских степей и южнее широт Алтая, кочевой быт оказался наиболее устойчивым. Именно здесь удерживается, в современности кочевой уклад казахов (б. киргизов), киргизов (б. каракиргизов), ойратов (б. калмыков), монголов. В широких чертах, родина кочевого быта территориально совпадает с его последним убежищем. В этом можно видеть указания, что кочевой быт со свойственными ему передвижениями скотовода, в зависимости от наличия травы и воды, наилучше соответствует и наиболее полно отвечает природным условиям именно этих мест - областей к востоку от долгот западноевразийских степей и к югу от широт Алтая. Это - область сухих степей, в южной своей части нередко обозначаемых именем "пустыни". Калмыцкую, южнокиргизскую, монгольскую травянистую пустыню нужно отличать от абсолютной пустыни, подобной, например, некоторым участкам закаспийских пустынь, средней Гоби или пустынями бассейна Тарима [+7]. В абсолютной пустыне скотовод не может держаться. Именно этом обстоятельством определяется, например, характер геополитической истории восточногуннской державы (т.е. гуннского государства в восточноевразийских степях). Это как бы история перебросок через пустыню. Шаньюй (гуннский царь) держится в степях и горных хребтах около Китайский стены. Если же оттуда вытеснен, то должен уходить к северу от пустыни. Промежуточные положения не практикуемы [+8].

Только в самых приблизительных очертаниях может быть намечена первоначальная родина кочевого быта. В остальном, нам остается гадать, где, как и когда сложился этот, столь определенно и ярко выраженный уклад. Вполне возможно, что он знаменовал собой отрыв от оседлости, знакомой и раннему и позднему каменному веку. Такой отрыв вполне может быть объяснен тем притяжением, которое должны были оказывать на оседлого (у воды) скотовода травянистые водоразделы [+9]. Какие условия подготовляли этот переход? Кому первому пришла мысль "все свое" положить на повозки - с тем, чтобы отныне, в поисках травы и воды, стать независимым от оседлости? Кто бы он ни был, эта мысль стала одной из чреватых последствиями человеческих мыслей. Тем самым создался хозяйственный уклад, который доныне остается наиболее рациональным хозяйственным укладом на миллионах квадратных верст; создался уклад, в течение тысячелетий имевший огромные военные преимущества, сделавший историю кочевого мира одной из замечательных глав в истории военного дела. Военное значение кочевой стихии неотделимо от обуздания коня, осуществленного в кочевом мире. Обузданный конь (иногда десятки, сотни коней) лежит в кочевой могиле, будь то скифской, алтайской или в позднейших "татарских курганах" [+10]. Около покойника положено оружие, как памятник его военного духа. При этом уже в древнейшем кочевом инвентаре (в западноевразийских степях и на Алтае) имеются железные предметы. Коренится ли употребление железа в культурной традиции первоначальных кочевников? Принесено ли ими из набегов на южные окраины Старого Света? Как бы ни обстояло дело, для тех мест России-Евразии, археологическое прошлое которых открыто нашему взору, наиболее характерно перекрытие бронзовой оседлой культуры культурою кочевой железной.

Изучение конно-железной кочевой культуры и есть основная задача кочевниковедения. Эта задача, естественным образом, распадается на несколько отдельных заданий [+11].

I. Первой задачей кочевниковедения является исследование кочевого мира, в его единстве и целостности (с. 1). Это единство и целостность, в некоторых отношениях, настолько разительны, что скифовед Миннс (с. 8, прим.) истолковывает, например, скифские обычаи на основании монгольского материала XIII века нашей эры. Этнологическое обоснование таких сопоставлений сомнительно. Хронологически скифский материал отделен от монгольского, по крайней мере, 15 веками. Сопоставления эти обоснованы культурно-исторически - единством и целостностью кочевого мира. Кочевой мир проникнут культом военной доблести. Только тот, кто доказал свои военные качества, является полноправным членом общества (с. 19). Черепа убитых врагов служат драгоценным трофеем, отделываются в пиршественные чаши. Этот обычай, удостоверенный для печенегов (череп Святослава), указан китайскими хрониками для гуннов восточноевразийских степей (с. 44) и Геродотом для скифов [+12]. "Сопровождающие погребенья", отличительные для кочевого мира (т.е. погребение вместе с вождем жены и слуг), должны быть сопоставлены с культом верности, составляющим одну из основ кочевого быта. Верность товарищу поражала каждого, кто хотя бы в недавнее время знакомился, в военных условиях, например, с калмыцким укладом. Культ верности является краеугольным камнем в мировоззрении Чингисхана, и этот же культ, в виде особых обрядов, сопровождающих братание и клятву, равно засвидетельствован для древнейших кочевых периодов западноевразийских и восточноевразийских степей. Без вождя жена и слуги не должны мыслить жизни. И есть указания, что люди добровольно сходили с вождем в могилу [+13]. Сопровождающие погребения производились у Китайской стены (с. 49). Их же, по-видимому, мы находим в большом кургане II Катандинского кладбища на Алтае [+14]. Они же характерны для скифских курганов Причерноморья (с. 20).

II. Одной из задач кочевниковедения является изучение кочевого мира в его месторазвитии. Это последнее может быть определено, как совокупность степи и травянистой пустыни. Мы говорили уже о значении в этом разрезе признака травянистости. В пределах Евразии вся северная часть пустынной зоны является травянистой. В приблизительном определении, "пустыня" в Евразии начинается к югу от линии, соединяющей бывший Царицын с Сергиополем (приблизительно сорок восьмой - сорок девятый градус северной широты) и затем - с южными окраинами северномонгольских хребтов [+15]. На сотни верст к югу от этого рубежа простирается травянистая пустыня, и только по мере приближения к горному обрамлению Евразии эта область сменяется абсолютной пустыней [*1]. Но и здесь есть участки, годные для скотовода, в особенности в песчаных районах. Кроме того, всякое значительное повышение рельефа приносит с собой в этих местах травянистую пустыню и травянистую степь. Наибольшей не только в Евразии, но и во всем мире сплошной полосой районов, удобных для кочевника-скотовода, является северная полоса травянистых пустынь и примыкающая к ним с севера и запада область травянистых степей. Эту сплошную полосу степей и травянистых пустынь назовем, по характеру картографических ее очертаний и по крайним рубежам простирания, хинганско-карпатским "прямоугольником степей" (подразумеваем Большой Хинган - меридиональный хребет на западном пределе Маньчжурии). С востока к этому прямоугольнику примыкает захинганская островная маньчжурская, с запада - "симметричная" ей закарпатская венгерская степь. Также с севера (со стороны тайги) "прямоугольник степей" обрамлен островными степями, особенно частыми в условиях пересеченного рельефа Восточной Евразии (енисейская и ленская страна, Монголия и Забайкалье). Как сказано выше, хинганско-карпатский прямоугольник степей нужно отличать от области абсолютных пустынь в крайне южной части Евразии (в особенности Гоби, Таримский бассейн и Закаспийская область) [+16]. Благодаря наличию в этих местах горных массивов, а также в соответствии с различием субстратов расположение участков абсолютной пустыни имеет, в общем, "островной" характер. Однако некоторые "острова" абсолютной пустыни весьма обширны, например, в таримско-гобийских и закаспийских пустынях. Географическому различению травянистых и "абсолютно-пустынных" пространств отвечает различие исторических формаций. Географическому единству и целостности "прямоугольника степей" соответствует в историческом смысле единство и целостность кочевой культуры. В зону абсолютной пустыни кочевой быт проникает, по преимуществу, по предгорным и горным пространствам. В общем же, экономически и культурно здесь преобладает формация оазисов. Формация эта живет использованием водных потоков, низвергающихся с горных хребтов (не будь хребтов не было бы и жизни). Для областей между Каспием и Тянь-Шанем, так же, как для бассейна Тарима, оседлая жизнь оазисов характерней, чем кочевой быт. В качестве месторазвития кочевой культуры, евразийский "прямоугольник степей" может быть сопоставлен с аравийским и северноафриканским месторазвитием. Однако и в Северной Африке, и в Аравии более, чем в Евразии, представлено начало абсолютной пустыни. И потому как месторазвитие кочевой культуры евразийская степь - пустыня неповторима и единственна в мире [+17]).

Нужно при этом заметить, что ядром кочевого месторазвития, может быть, начальной колыбелью и, вероятно, последним убежищем кочевого быта является, по сказанному, травянистая пустыня, т.е. в грубом охвате, области между 44 и 49 градусами северной широты, к востоку от Ергеней и к западу от Хингана. В основном, здесь и поныне невозможен иной уклад кроме кочевого быта. К северу и западу, т.е. в степи, становится возможным земледелие; на рубежах пустыни - только в некоторых "выборочных" местах; более влажная степь сплошь доступна распашке. Исторически область кочевого быта не ограничивалась травянистой пустыней. Кочевники брали под пастбища также и те пространства, где ныне практикуется земледелие [+18]. И бывали моменты, скажем, в скифо-сарматскую (совпадающую с ранней гуннской) или в монгольскую эпоху (XIII-XIV вв.), когда весь "прямоугольник степей" от Карпат до Хингана, вместе с венгерской и маньчжурской степями, являлся месторазвитием кочевой культуры.

III. В отношении к прочим культурным мирам Старого Света кочевой мир является миром срединным. К северу от него располагаются культуры северной лесной зоны. Из них, в качестве примеров, можем назвать: бронзовую культуру Ангары и Среднего Енисея [+19], упомянутую выше металлодобывающую культуру Алтая, культуру средневолжскую (связанную с уральской), культуры "треугольника смешанных лесов Доуральской России" (фатьяновская культура, дьяковская культура, первоначальная Русь и др.). К северо-западу, западу и юго-западу от рубежей кочевого мира лежит Европа. Европа сопрягается со средиземноморским миром. К югу от кочевых культур размещаются культуры иранского и индийского круга [+20]. С ними нужно сблизить культуру срединноматериковых оазисов (закаспийских, тяньшанских и таримских). В то же время культура эта находилась в постоянном и особо широком взаимодействии с кочевниками (с. 24, 25, 33, 34, 42, 43 и повсюду). К югу и юго-востоку от кочевого мира помещается китайская культура. На востоке пустыня-степь упирается в отросток китайского месторазвития, в виде маньчжурско-корейской области "третичных" лесов. Этой области отвечает круг оседлых и полуоседлых культур, связанных с китайской, в ряде же признаков являющих своеобразные черты.

Кочевой мир, в самом принципе кочевья, приспособлен к преодолению сухопутных пространств. Притом срединное положение толкало его к выполнению соединительной роли. В историческом смысле "прямоугольник степей" - это как бы Средиземное море континентальных пространств. Античные люди свой orbis terrarum (круг земель) обозревали от Средиземного моря. Подобно этому Геродот в главах о Скифии обозревает прямоугольник степи вместе с северным лесным и южным пустынным и горным его обрамлением. В описании этом, как известно, он держится торговых путей, практикуемых кочевниками. Собственно говоря, понятие евразийского историко-географического мира как особого мира в составе лесной, степной и пустынной полосы, к северу от великих нагорий, - понятие это дано уже Геродотом в классификации и конструкции его очерка Скифии. Вопрос о южном "шелковом" пути, шедшем через Таримский бассейн, северную Индию и Иран и соединявшем Китай и Средиземноморье, есть вопрос особый. Путь этот открылся позднее (при Ханьской династии, с. 36) - и не его знал и не о нем говорил Геродот. Путь этот, от "китайско-таримской перемычки" [+21], через весь Таримский бассейн, идет абсолютной пустыней, преодолеваемой по цепочке оазисов. Это путь абсолютной пустыни. Мы же говорим о более северном пути степи и травянистой пустыни. Нет возможности сомневаться, что в восточно-гуннские курганы времени Р.Х. шерстяные ткани, изделия причерноморских колоний, попали именно этим путем. С этим путем связана и другая проблема - проблема питания скифского причерноморского мира бронзовыми изделиями из внутри-материкового металлургического центра. Эта проблема особенно явственно ставится относительно так называемых скифских или "азиатских" котлов (полушария, с полой ножкой, в виде усеченного конуса). "Центр разнообразия" в распространении этих котлов намечается в алтайском металлургическом районе (тут же найдена мастерская этих котлов). Много их и в западноевразийских степях, вплоть до Венгрии. Обломки такого котла найдены в раскопанном экспедицией Козлова раннегуннском кургане Монголии (с. 21). Алтайскому металлургическому центру свойственны особые зеркала, с пуговкой на обратной стороне. Вместе с сарматами эти зеркала появляются в западноевразийских степях. После походов на северо-запад великих гуннских шаньюев, такие зеркала, около 140 г. до Р.Х., становятся известны в Китае (с. 49). Внутриматериковый металлургический центр древности обнимал Алтай, богатые рудой районы восточнокиргизской степи и, возможно, Саяны. Его изделия и передвигались, между прочим, по евразийской степной магистрали, прообразу великого Сибирского пути [+22]. Два рубежа, особенно важны для этой магистрали. Один из рубежей - это черноморско-степной шов на стыке двух соединительных стихий - морской и степной (сочетание, в географическом смысле необычайное, так как степь, по преимуществу, есть формация внутриконтинентальная. На этом стыке создались великие причерноморские колонии древности. Богатство оставленных ими памятников нужно сопоставить с исключительностью их положения. Другой рубеж - это китайско-степной шов (области Великой китайской стены). Здесь соприкасались два великих исторических мира древности - конно-кочевой и оседлый китайский. Степной путь и есть историческая магистраль, соединяющая китайско-степной с черноморско-степным швом [+23].

Всемирную историю, по характеру сообщений, никак нельзя расчленять исключительно на речной, морской и океанический период (Л. Мечников). В лице степи, используемой под кочевье, водной соединительной противостоит соразмерная ей сухопутная соединительная стихия. Кочевой мир, в своих внутренних связях и в сношеньях с обрамляющими его периферическими культурами, знаменует использование континентальных соседств. В современности на этом принципе строится народное хозяйство России [+24]. В этом смысле изучение кочевого мира получает для русских совершенно исключительный интерес.

IV. Как сказано выше, огромной главой всемирной истории является военная история кочевников [+25]. История эта примечательна, так сказать, с физической точки зрения. Количественно небольшие группы кочевников добивались величайших политико-милитарных результатов. По слову евнуха, перешедшего от китайцев к шаньюю Киоку (с. 33-34), все население гуннского царства не превышало по численности населения нескольких китайских округов (и одной пятой китайских богатств было достаточно, чтобы купить весь целиком гуннский народ). И эта горсточка (организованная на основах кочевого быта) держала в страхе Китайскую империю и временами добивалась политического над ней перевеса. Таковыми же были численные соотношения кочевого и окраинных государств в монгольскую эпоху. Военная история кочевого мира - это как бы взрыв атома. Но за этой чисто "физической" стороной скрывается, конечно, другая. Ни одна историческая среда не может, пожалуй, дать такого подбора образцов военной годности и доблести, какие дает кочевой мир [+26].

V. Кочевой мир опоясан рядами укрепленных линий (соединяем в одно явления разных эпох, сопряженные своей обращенностью к кочевому миру): двухтысячелетняя история Китайской стены; воздвигнутая арабами укрепленная линия к северу от культурной полосы Чирчика, от Сырдарьи до гор; построенные Сасанидами фортификации на южном берегу Каспийского моря, от прибрежья до гор [+27]; сооруженные ими же дербентские укрепления; укрепления Дарьяла; ров, ограждающий Керченский полуостров [+28]; укрепления Гераклейского полуострова (у Херсонеса); дунайская линия (на которой соприкасалась с кочевниками Римская империя); польские и, главным образом, русские противостепные линии, окаймлявшие степь на пространстве от Днепра до Алтая. Так через историю укрепленных линий проступают очертания срединной степи (хинганско-карпатский прямоугольник). Линии эти показывают, насколько окраинные страны должны были считаться с военной силой степняков. Изучение истории этих линий тесно связано с проблемами кочевниковедения.

VI. Особенно обширное поле для изучений представляет область Великой китайской стены. Контрасту культур (конно-кочевой и китайской) отвечает географический контраст: "Влажный муссонный умеренно-теплый Китай с мягкой и непродолжительной зимой и сухая... Монголия, с невыносимой жарой летом и сильнейшими, сопровождаемыми ветром морозами зимой, должны представлять глубочайший контраст и в своем растительном населении" (В.Л. Комаров). Борьба между Китаем и кочевниками велась, в особенности, за нынешние провинции Кан-су, Шен-си и Шан-си (с. 28, 31, 47 и повсюду). Это "западная окраина Китая", которая "дает... постепенный переход к Монголии от лесистых гор к безлесным с сухими склонами и к сухим же плато с большими участками лессовой, каменистой или песчаной степи". Кочевники проникают за китайскую стену, по преимуществу, в тех местах, где китайская стена охватывает участки степной природы. "Сплошь лесная", в естественном состоянии, собственно китайская ботаническая область окаймляется с северо-запада горными хребтами провинций Чжили, Шаньси, Шэньси и Ганьсу. Эти хребты и составляют границу между азиатским и евразийским географическими мирами [+29]. Между хребтами и Гоби лежит "глассис степей" общеевразийского типа (даже на севере Шэньси, к западу от Хуанхэ, "дикорастущих деревьев нет вовсе"). Также в этих степях расположены отдельные хребты, отчасти покрытые лесом. Они служили местом охоты и питали деревом здешних кочевников. В китайской литературе I века до Р.Х. хребет Ин-шаня (к северу от излучины Хуанхэ), "богатый травой, деревьями, птицами и четвероногими", назван "логовищем шаньюев". В военных операциях Китая против кочевников большим препятствием для китайцев являлось то обстоятельство, что к западу от Каньсу, в охвате степи, им приходилось опираться всего лишь на узкую полоску оазисов у подножья Наньшаня [+30]. На северо-западной своей окраине Китай упирается в область абсолютной пустыни (плато Тибета во многих местах подобно такой пустыне). В охвате степей с юга Китай не имел такой базы, какую в охвате степей с севера впоследствии нашла Россия - в виде северной лесной зоны, от Днепра до Великого Океана. Китайская власть в срединноматериковых оазисах не была прочной (с. 40, 51 и др.). Все же она была устойчивей, чем эпизодическая власть Китая в восточноевразийских степях (ср., в особенности, историю Ханьской, Таньской и Маньчжурской династий). Это положение имеет силу и для настоящего времени. Вот уже около восьми лет, как прекратилась китайская власть во Внешней Монголии. В Таримском же бассейне, так или иначе, она удержалась до настоящего времени. Отметим военно-топографическое значение (в восточноевразийской истории) района Боркуля (в восточном Тянь-Шане). Здесь бывал обыкновенно опорный пункт воинских сил, действовавших в восточноевразийских просторах (с. 43, 51 и др.). Обстоятельство это интересно сопоставить с отмеченными в современной географической литературе чертами луговой и лесной природы боркульского района (среди окружающих травянисто-пустынных и абсолютно пустынных мест): на боркульской равнине "превосходные пастбища... у перевала Боркуль-Хами на Тянь-Шане... густой лас из лиственницы... зеленые луга" [+31]. Переход через Хамийскую пустыню от Хамийского оазиса у подножья Тянь-Шаня к оазисам у подножья Наньшаня (см. выше) облегчается тем обстоятельством, что к югу от Хами в пустыне залегают пески, а "за песками обширная площадь, орошаемая ключами и китайские деревни" (как известно, у окраины песчаных пространств обыкновенно выходят родники; см. превосходное изложение этого вопроса у Г.Н. Высоцкого: Наши южные арены и проект их культуры. Харьков, 1927. С. 10 и сл.). Этими обстоятельствами можно объяснить военно-топографическое и геополитическое значение Хами (с. 41 и др.).

VII. Кочевой мир нужно рассматривать как нечто текучее. В течение долгих, обозримых для нас веков истории кочевые волны хлещут почти исключительно в одном и том же направлении. Несколько народов выходит из Маньчжурии на запад (в восточноевразийские степи) [+32]. Некоторым из них, надолго, накоротко ли, удается объединить эти последние, а также овладеть той или иной частью Китая (Маньчжурская династия в XVII веке стала повелительницей всего Китая). Мы подразумеваем сиенпийцев во II веке после Р.Х. (более ранняя попытка выхода на запад племени туньху окончилась неудачей); китаев в Х веке, племя кин в XII и маньчжуров в XVII веке (Маньчжурия выступает здесь как "фабрика народов"). Однако ни один из этих народов не проник на запад далее срединноевразийских степей (до этих степей дошли в XII в. так называемые каракитаи). Зато восточноевразийские степи [+33] в течение истории, по крайней мере, дважды явились отправной точкой движения, дошедшего до Европы. Разумеем гуннов (вместе с воспроизведшими их движение аварами) и затем монголов. О значении монгольского движения нам приходилось говорить неоднократно. Гуннскую же эпопею, в ее полноте, передает книга Н.П. Толля. Именно этапы этой эпопеи являются стержнем, на который нанизываются отдельные главы этой книги, от второй до пятой. Отметим исключительное богатство содержанием и драматическую напряженность гуннской истории. Стоящий в начале образ великого завоевателя Мотуна, объединителя восточноевразийских степей. Судьбы созданной им державы, сначала наполненные успехом, затем все более клонящиеся к упадку. Трагическое метание вождей и масс между подчинением Китаю и борьбой за независимость, часто в условиях голода и холода, неизбежно с уходом из родных мест. Неподчинившиеся уходят в срединноевразийские степи. Видимая или действительная двухвековая передышка. А затем - ошеломляющий удар на запад, занятие в несколько лет западноевразийских степей; несколько позже - Аттиловы походы в Европу. История гуннов знаменует собой историческое единство Старого Света. В IV-V веках бывали моменты, когда гуннские династии господствовали в северном Китае, гунны-эфталиты повелевали восточным Ираном и северной Индией, западногуннская держава охватывала причерноморские степи и значительную часть Европы. Однако гуннское движение II-V веков нашей эры нужно отличать, по характеру, от монгольского движения XIII века. Нужно отделять завоеванья-расширенья от завоеваний-переселений. В первом случае завоеватель не бросает той базы, от которой он первоначально исходит; он расширяет свои владения, не отказываясь от прежних. Во втором случае первоначальная база оставлена завоевателем. Часто самое завоевание производится потому, что завоеватель вытеснен из первоначальной базы. Здесь он не только завоеватель, но также переселенец. Великий вождь сиенпийцев Тань-шихай (с. 59) был завоевателем-присоединителем. В пределы его державы, наряду с завоеваниями, входила и коренная земля сиенпийцев. В более позднее время ряд сиенпийских племен являлся завоевателями-расширителями. Та же их часть, которая после падения восточной "китайской" державы ушла в срединноевразийские степи, дала характерный пример завоевателей-переселенцев [+34]. Племя кин и маньчжуры были завоевателями-расширителями. Именно как расширение мыслилось и монгольское движение XIII века. И только после распада великой Монгольской державы во второй половине XIV века, оторвавшиеся монгольские группы (скажем, Джучиева или Джагатаева улуса) попали в положение завоевателей-переселенцев. Впрочем, уже и к этому времени они почти совершенно слились с окружавшей их культурно-этнологической средой. Как-никак, монгольские расширение XIII века охватило почти всю Ойкумену. Гуннское же движение являлось расширением только в пределах восточноевразийских степей. Завоевателями-расширителями были Мотун и непосредственно следовавшие за ним шаньюи. Гунны, ушедшие в срединноевразийские степи, являлись завоевателями-переселенцами. Не беремся определить, в какой мере гуннские цари, утвердившиеся в западноевразийских степях и в Европе, сохраняли власть над степями заволжскими. Как бы то ни было, отправная база гуннского движения была потеряна гуннами уже ко II веку нашей эры. Если в монгольском движении преобладает элемент расширения, то в гуннском - элемент переселения. Нужно, впрочем, заметить, что государства, созданные этими завоевателями-переселенцами, имели временами поистине огромные размеры. Труднее дать геополитическую характеристику турецких (тюркских) миграций (говорим о движениях в пределах евразийской степи). Вопрос затрудняется невыясненностью первоначального положения турок. Во всяком случае, положение это имело касательство к восточноевразийским степям. И в лице таких турецких пришельцев в западноевразийские степи, как хазары и половцы, мы имеем, быть может, племена, проделавшие, подобно гуннам, аварам и монголам, путь из восточной в западную Евразию. Дабы не удлинять изложения, не будем анализировать историю турецких племен, с точки зрения понятий "завоевателей-расширителей" и "завоевателей-переселенцев". Здесь были эпизоды и одного, и другого рода. Не будем рассматривать многочисленных удостоверенных миграций из срединноевразийских степей (как исходной базы) в западноевразийские. Здесь можно назвать скифов, сарматов (в их восточной ветви; западная ветвь, по-видимому, развивалась "на месте", в волжско-донских степях); печенегов и др. народы. Для систематики геополитических движений в пределах евразийских степей важно указать еще на одну группу явлений: это случаи расщепления на два, на три, на четыре степных народа. В степном мире все находится в постоянном движении. И наступает момент, когда единое дотоле племя распадается на части, движущиеся в существенно различных направлениях. Таким моментом является иногда военный удар, наносимый противником: рассеяние племени. В других случаях действуют не вполне учитываемые для нас начала выбора: одна часть племени уходит в одну, другая - в другую сторону. Так, например, кочевые племена, сконцентрировавшиеся за несколько веков до Р.Х., в бассейне Аральского моря, затем разделились: одни ушли на юг - в северную Индию (так называемые "индо-скифы"), другие на запад - в западноевразийские степи (восточносарматские племена). Произошла этнографическая "бифуркация" (т.е. раздвоение) "арало-скифов". Происшедшей "бифуркацией" (указывающей на первоначальную общность) объясняется, быть может, значительное сходство древностей индоскифской столицы Таксилы с некоторыми группами памятников Северного Кавказа [+35]. В восточноевразийских степях произошла "бифуркация" гуннов: часть их ушла на юг (подчинилась Китаю), часть - на запад (в срединноевразийские степи). В срединноевразийских степях наблюдается дальнейшее подразделение гуннов: часть уходит на юг (гунны-эфталиты), часть на запад ("европейские" гунны). Систему этнологических "бифуркаций" можно установить и для северной окраины степной зоны (киргизы, угры, болгары и пр.). Весьма четкую картину последовательного пришествия и вытеснения народов дают западноевразийские степи. Последовательность настолько ярка, что можно говорить о геополитической повторяемости событий. История кочевого мира дает богатый материал для построения теории повторяемости событий. Можно установить систематическую точку зрения на типы вытеснения народов. В западноевразийские степи проникали народы не только с востока, но и с запада (назовем киммерийцев и готов [+36]). Пришельцы с востока следующей волной вытесняются постепенно: так вытеснялись скифы сарматами, сарматы (сначала рассеченные надвое готским нашествием) - гуннскими и турецкими племенами, хазары - мадьярами и печенегами, половцы - монголами (половцы, или "кипчаки" были влиятельны в Золотоордынской державе; можно сказать, пожалуй, что они определили ее этнологический тип). Пришельцы же с запада подвергаются моментальному вытеснению. Примечательную в этом смысле аналогию вытеснению гуннами готов являет вытеснение скифами киммерийцев [+37]. Оба народа восточными пришельцами обращены в бегство, в буквальном смысле этого слова. В обоих случаях большая группа бежит на юг, за Дунай и обосновывается на Ближнем Востоке (киммерийцы - в Трое, готы - во Фракии). Киммерийцы подверглись "квадрифуркации" (делению на четыре): другая их часть, через Кавказ, бежала в Переднюю Азию, третья - подчинилась скифам, четвертая - осела в Крыму (где дала свое имя Киммерийскому Босфору и долго удерживалась в Пантикапее). С готами было все то же, только группа, отброшенная к Кавказу, была, по-видимому, менее значительна [+38]. В Крыму готы удержались, по преимуществу, в гористой части, в пределах позднейшей "Готфии". И киммерийской, и готской традиции, сохранившихся в Крыму, хватило, каждой, приблизительно, на тысячелетие [+39]. Впрочем, Крым явился приютом не только для киммерийцев и готов. В истории западноевразийских степей Крым играет роль убежища побежденных. К Крыму постепенно стягивались скифы. В Крыму же, после поражений, укрылись хазары [+4]0. В Крыму на три с лишним столетия (XV-XVIII век) задержался "реликт" (т.е. остаток) Золотоордынской державы, в виде Крымского ханства (в настоящее время, на западно-доуральском юге единственно в Крыму удерживаются татары). В Крым же, после поражений 1919 г., отступили белые армии. Впрочем, белым армиям Крымский полуостров дал пристанище всего лишь на один год.

VIII. Мы не можем ставить себе задачей дать хотя бы приблизительный список тех разрядов археологического инвентаря, в которых выразилась самобытность кочевого мира. Скифы обладали своеобразной уздечкой. Особой была форма их луков, напоминавшая грекам картографические очертания Черного моря (две неравномерные излучины). Своеобычен скифский горит (т.е. соединение налучья и колчана). Не говорим об особенностях одежды (с. 12), общих всему кочевому миру [+41]. Остановимся в нескольких словах на вопросе так называемого звериного стиля (с. 15). Сосредотачиваясь на предметах личного и конского убора, стиль этот воплощает важную отрасль кочевой жизни. Животные формы, представленные на археологических памятниках степного мира, весьма разнообразны. В скифо-сарматской группе, в изображении животных, можно различать, например, греческий, иранский и собственно степной пошибы. В этом отношении вопрос с классификацией форм звериного орнамента, встречающихся в скифо-сарматском инвентаре, обстоит приблизительно так же, как с различением тканей, найденных в гуннских курганах Внешней Монголии (экспедиция П.К. Козлова). И там, и здесь в одних и тех же погребениях сочетаются существенно разнородные вещи (в частности, в гуннских курганах обнаружены греческие, китайские и местные ткани). Для нас наиболее интересен собственно степной или, точнее, "евразийский" пошиб звериного стиля. В пределах ряда веков, пошиб этот является как бы художественным отличием кочевого мира. Вдохновение мастера сосредотачивается, по преимуществу, на фигурах козла и оленя. Можно отметить изображения дикого кабана, зайца и птиц. В более ранний период (представленный для нас, главным образом, скифскими памятниками и затем стилистически сопряженными с ними памятниками "минусинского" бронзового дела) господствует манера, которую можно назвать "стилистическим реализмом". Позднее приходит к господству "звериный импрессионизм". Частые уже и в предшествующий период сцены нападения хищника на добычу дополняются дающими высшее напряжение сценами борьбы между хищниками. Нужно отметить мотивы "сконструированных зверей". Здесь мы имеем дело не с человекообразными фантастическими существами, обычными в переднеазиатском искусстве, но с изображениями животных, как бы составленными (или "сконструированными") из элементов, относящихся к самым различным видам: например, изображено животное с оленьей мордой, львиными лапами и хвостом, оканчивающимся птичьей головой. В такой "конструкции" распознаваем пафос именно звериного стиля. По сравнению с фауной "стилистического реализма", фауна "звериного импрессионизма" является обогащенной. Обычны мотивы не только льва и тигра (что указывает на влияние южной периферии), но и яка, исконного обитателя срединноматериковых нагорий. Памятники "звериного импрессионизма" особенно характерны для погребений, которые, так или иначе, могут быть сопоставлены с "раннегуннской" эпохой (ранее IV века после Р.Х.): курганы Монголии, раскопки Талько-Гринцевича около Троицко-Савска, раскопки Радлова на Алтае, западносибирские золотые пластинки. "Звериный импрессионизм" был, по-видимому, стилем гуннской державы, так сказать, "гуннским ампиром". Кочевой мир создал не только примечательный звериный стиль. Обслуживавшие его мастера (в западной Евразии, в большом числе случаев, греческой школы) выработали особый пошиб жанрового искусства. В жанровых сценах, запечатленных в металле, сохранены для нас облик и образы людей тогдашнего степного мира. Существование жанрового искусства засвидетельствовано также для срединноевразийских степей (жанровые сцены на западносибирских золотых пластинках, фигурка всадника с Алтая и др.).

IX. Нужно отметить специфическую связь между культурами степной и северной лесной зоны (к востоку от черноморско-балтийского и балтийско-студеноморского междуморий). В изложении Н.П. Толля мы подходим к этим проблемам в вопросах воздействия скифской культуры на ананьинскую и сарматской - на пьяноборскую культуру (с. 10), а также в явлениях взаимодействия между металлодобывающими центрами лесной зоны и степной культурой (с. II). Из более ранних фактов сюда же можно отнести связь между древнейшей степной культурой (так называемых "скорченных и окрашенных костяков") и неолитической фатьяновской культурой нынешней Московской области (в широком смысле этого слова). Культуры степной и лесной зоны (к востоку от междуморий) объединены, между прочим, типом одежды. "Археологии драпировок", характеризующей прошлое западной и южной периферий Старого Света, в мире степной и лесной зоны противостоит "археология кафтана и штанов". Это обстоятельство сопряжено с условьями климата. "Русская зима" отличительна для "прямоугольника степей", вместе с северной лесной зоной (на огромном пространстве средняя январская изотерма ниже - 5 градусов Цельсия, на многих миллионах кв. верст ниже - 15 градусов Цельсия).

Также звериный стиль особого пошиба является общим для степной и северно-лесной зоны. Поэтому-то пошиб этот и может быть назван "евразийским" (см. выше). В течение долгих столетий он в равной степени характеризует искусство Доуралья и Зауралья. Есть основания думать, что пошиб этот повлиял на китайское искусство [+42]. Впрочем, в китайском искусстве он выступает в существенно преобразованном виде. А в раннем Средневековье этот стиль на несколько столетий утвердился в Европе. Однако, как устойчивый эстетический уклад, стиль этот отличает, по преимуществу, совокупность евразийской степной и евразийской лесной зоны. Некоторые черты специфической связи нужно отметить и в соотношении кочевой культуры с культурами срединноматериковых оазисов (см. выше) [+43]. В соответствии с этим культурная среда степного мира, вместе с культурами северно-лесной зоны, с одной стороны, и срединноматериковых оазисов, с другой - выступает перед нами в качестве целого со сравнительно тесной внутренней связью [+44]. Судьбы этого культурно-исторического целого и составляют историю Евразии.

X. Существенно отметить историософское самопротивопоставление степного мира окраинно-периферическим мирам. В этом отношении показательны слова того же китайца-евнуха, перешедшего к шаньюю Киоку (см. выше). Он отклоняет упреки, делаемые китайцами кочевникам в плохом уходе за стариками и в переходе жен от умершего к другим представителям рода. Плохой уход он объясняет условиями военной жизни, а переход жен - стремлением поддержать родовое единство. Затем он обличает китайца: "Ваши обычаи и ваше право таковы, что класс восстанавливается против класса; и одни принуждены быть рабами, чтобы дать другим возможность жить в роскоши". Это, пожалуй, самое раннее дошедшее до нас противоположение "срединного мира периферическому как миру "капитализма и эксплуатации". Обличения евнуха есть как бы слово о "гнилом Китае". Он указывает на раздоры, ссоры и разрушение семей. "Что вы будете рассказывать мне, вы, посаженные в клетку модники!" Основу гуннской мощи он видит в независимости гуннов от Китая по части всех реальных потребностей (так сказать, идей "хозяйственно самодовлеющего мира"). Обращаясь к гуннам, он говорит: "Шелка и ситцы гораздо менее чем войлок, приспособлены к той суровой жизни, которую вы ведете; китайские лакомства значительно менее питательны, чем ваши кумыс и сыр". Аналоги этим суждениям можно найти в скифской, позднегуннской и турецкой истории. Изучение историософской проблемы России и Европы нужно начинать с изучения в истории кочевого мира постановки вопросов о срединном и периферических укладах. В постановке этой, за много столетий до нашего времени, мы встречаем мотивы, которые звучат в XIX и XX веке.

Рассуждая теоретически, в историческом рассмотрении Старого Света возможны две основные трактовки: степилюбивая и окраинолюбивая трактовка [+45]. Каждая из этих трактовок научно плодотворна, поскольку она является стимулом изучений. Важно только, чтобы трактовки эти не приводили к тенденциозности выводов. Нужно сказать, что в науке, имевшей до сих пор дело с кочевым миром, по понятным причинам, преобладали окраинолюбивые молитвы: ведь наука эта создана окраинными народами [+46]. Нельзя закрывать глаза на то, что окраинолюбие имело не только плодотворные следствия; оно приводило к тенденциозности выводов. Придавалось преувеличенное значение культурной зависимости степного мира от периферических стран, в особенности западных и южных; без достаточных оснований все и вся в степном укладе возводилось к периферическим влияниям (иными словами, игнорировалось качество кочевой среды как самостоятельного исторического мира). Не будем приводить примеров. Укажем только на необходимость усиления в науке (ради полноты и широты охвата) степилюбивых мотивов; с тем, однако, чтобы плохие примеры не получили подражателей; дабы не повторилось "всё то же, только наоборот". Степилюбие не должно приводить к тенденциозности выводов.

XI. В изучении кочевого мира, как оно практиковалось до сих пор, относительно большое внимание уделялось исследованию этнографической принадлежности отдельных кочевых народов. Конечно, эти вопросы имеют значение. Не нужно, однако, преувеличивать их удельный вес. Нужно подчеркнуть, что "общность кочевой жизни и культуры была сильнее племенных различий" (Н.П. Толль). Переходя к частностям, необходимо отметить, насколько неудобно, при сложившемся словоупотреблении, называть те или иные степные народы "иранцами", хотя бы народы эти этнографически были родственниками мидян и персов. Или географическому Ирану ("иранскому плоскогорью" и примыкающим странам) [+47] нужно дать новое имя, или же следует придумать особое обозначение для указанных кочевых народов (их можно называть, например, "степными арийцами"). Сколь бы ни были многочисленны пункты культурного сближения степных и внестепных арийцев (с. 12), называть "иранским" культурное начало, несомое теми и другими, - это значит практиковать смесительное словоупотребление. Иранский уклад есть определенный оседлый культурный уклад периферического иранского месторазвития, существенно отличный от кочевого уклада, представленного степными арийцами [+48]. Степные арийцы принадлежат к культурному миру, отнюдь не тождественному с миром иранским. Все это тем более важно, что в истории замечается постоянное взаимопротивопоставление иранского и степного мира [+49]. Противопоставление это можно видеть в борьбе мидийского Киаксара со скифами, персидских Кира и Дария - с массагетами и теми же скифами, затем в борьбе Сасанидов с гуннами-эфталитами (пропускаем несколько промежуточных этапов) [*2]. Противопоставление это, на сей раз в парадоксальной форме, сказалось и тогда, когда Иран и евразийские степи оказались одинаково под монгольской властью. В данном случае противопоставление это выразилось в войне между двумя вассальными монгольскими царями - между золотоордынским (степным) царем Беркаем и персидским (иранским) царем Хулагу [+50]. Позднее то же противопоставление сказалось в борьбе Тимура с Тохтамышем. В этой борьбе Тимур представлял иранское, а Тохтамыш - степное начало [+51].

XII. Самостоятельная политико-милитарная роль кочевого мира сошла на нет в XVIII и XIX веке (определенное хозяйственно-культурное значение кочевой принцип сохраняет до настоящего времени). По свойствам кочевой тактики кочевая сила непоразима в каком-либо определенном участке степи. Принудить кочевников к подчинению можно только, охватив степь в ее целом. Сама огромность "прямоугольника степей" препятствовала такому охвату. Прямоугольник этот имеет две больших стороны (северную и южную) и две малых (восточную и западную) [+52]. Вплоть до XVII века ни одной из боровшихся с кочевниками периферических держав ни разу не удалось осуществить охвата хотя бы одной большой стороны. Китаю и Персии, в моменты наибольшего развития их могущества (Китаю - при Ханьской и Таньской династиях, Персии - при Ахеменидах), удавалось охватить до половины большой (южной) стороны степного прямоугольника: Китаю удавалось охватить ее от восточной конечности до долгот Памира, Персии - от долгот Памира до западной оконечности (низовья Дуная). И только в XVII веке, русское государство, зародившееся около восьми веков перед тем на рубежах Европы, к северо-западу от степи, а отчасти и в примыкающих степных пределах, - русское государство, двигаясь с запада на восток по лесной и тундровой зоне, завершило охват большой северной стороны степного прямоугольника (от Днепра до Великого Океана). Тем самым была создана база для наступления на степь, небывалая в мировой истории. Приблизительно одновременно в Китае утвердилась Маньчжурская династия, организовавшая Китай для энергичного натиска на степь. В результате, уже в XVIII веке подчинились Китаю восточноевразийские степи (за исключением некоторых доставшихся России северных островных степей) [+53]. Несколько позже Россией было завершено подчинение западноевразийских степей. А во второй половине XIX века русская власть охватила и срединноевразийские степи. Тогда закончилось начавшееся по крайней мере за 2 с половиной тысячи лет перед тем самостоятельное политико-милитарное значение кочевников во всемирной истории. Позже монгольская нация восточноевразийских степей стала обнаруживать тяготение к России (начало XX века). Неслучайными связями сопряжена со степями Россия [+54]. В этом повороте небезынтересно, быть может, проследить, как распределялось в XIX веке между европейскими и русскими исследователями изучение тогдашней Китайской империи. Мы располагаем данными специально по ботанико-географической отрасли [+55]. В степных частях преобладали русские исследователи. В Джунгарии все семь работавших там в XIX веке ботаников были русскими; в китайском, или восточном Тянь-Шане русскими были шесть из семи, в Монголии - тридцать один из тридцати шести, а в таримско-китайской перемычке - три из четырех исследователей. Несколько иначе обстоит дело в характерном районе "абсолютной пустыни" - в Восточном Туркестане (также по этому признаку "абсолютная пустыня" выступает как самостоятельная область). Здесь из семи исследователей было только три русских. В направлении собственно Китая русская географическая наука шла по историческим стопам кочевников. В тех китайских провинциях, вдоль великой стены, где появление кочевников было постоянным явлением, русские исследователи или преобладают, или сильно представлены: в Ганьсу из семи исследователей - шесть русских, в Шаньси единственный исследователь - русский, в Шэньси - два русских из общего числа пяти исследователей, в Чжили - семь из двадцати четырех. Далее к юго-востоку лежит "мертвая полоса", где до конца XIX века вообще не было ни одного исследователя (провинция Хэнань). В изучении восточных провинций, т.е. во всем собственно Китае, вне древней степной и полустепной области монголов и гуннов, безусловное преобладание принадлежало европейской науке. Граница русских исследований совпадала приблизительно с границей евразийского мира, как мы наметили ее в предыдущем. На северо-западе русские ученые были еще кое-как представлены (в Хубее три из одиннадцати, в Сычуани три из двадцати трех); далее к востоку и югу их не оказывалось совсем. В ботанико-географическом исследовании десяти собственно китайских провинций русские имена не представлены вовсе (европейские ученые упоминаются здесь 157 раз). В одной только южноприморской провинции Фуцзянь на шестнадцать имен, писанных латиницей, имеется одно, писанное кириллицей [+56]. Русская наука имеет призвание к исследованию степи. Это сказалось в географической области, отчасти выразилось уже и в изучении кочевого мира. В еще большей степени призвание это должно раскрыться в грядущем развитии "кочевниковедения". По охватываемому материалу и по самостоятельности темы, кочевниковедение соразмерно таким дисциплинам, как синология, индианистика, ирановедение. Есть основание думать, что кочевниковедение станет, по преимуществу, русской наукой. Но желанны и другие силы. В частности, необходимо привлечение к кочевниковедной работе культурных сил современных кочевых народов. Народы эти должны найти свое место и свою почетную роль в общем деле России - Евразии.

Комментарии

[*1] Под горным обрамлением Евразии подразумеваем, в данном случае, иранские и тибетские нагорья (ср. брошюру нашу "Россия - особый географический мир". Прага, 1927. С. 47).

[*2] Скифы, вероятно, были арийцами, гунны-эфталиты - "туранцами". Это изменение не повлияло на основное геополитическое соотношение степи и Ирана.

Примечания

[+1] Ссылки на страницы, без указания автора, относятся к книге Н.П. Толля "Скифы и гунны". Прага, 1928.

[+2] Некоторые авторы (например, Городков Б.Н. Работы Гыданской экспедиции Академии наук. По пути к истокам р. Гыды // Доклады Академии наук СССР. 1928) называют "кочевниками" обитателей тундры. Рассматриваемую нами конно-кочевую культуру нужно резко отличать от тундровой оленеводной культуры. Этой последней в предлежащем очерке мы не касаемся вовсе.

[+3] Taligren А.М. La Pontide prescytihque apres l'introduction des metaux. Helsinki, 1926. В особенности, с. 144 и сл., а также заключение.

[+4] Передвижение по водоразделам дает возможность избегнуть затруднительных для кочевников переправ через реки. В кочевом мире именно водораздельные центры являлись узлами путей. В этом отношении характерна, между прочим, география позднейших (так наз. "татарских") сакм и шляхов. Ее особенно легко проследить по материалам Центральночерноземной области (Семенов В.П. Россия. Т. II. СПб., 1902. С. 127, 132; Хитрово В.Н. Растительность Орловской губернии. Орел, 1925. С. 281 и карта). Соединения шляхов в один и разветвления шляхов приурочены, по преимуществу, к водоразделам. Шляхи эти, по слову В.Н. Хитрово, идут по водоразделам "полянами и диким полем", избегают мелких переправ и топких мест, пересекают крупные реки надежными бродами и переправами.

[+5] Taligren. Указ. соч. С. 25 и сл.

[+6] Radloff W. Aus Sibirien. II Band. Leipzig, 1884. С. 68 и сл.

[+7] Растительность травянистой пустыни отличается от растительности степи выпадением злаковой основы (т.е. исчезновением ковылей и типчака), а также постоянным наличием участков голого субстрата между кустами растительности (см. книгу нашу "Географические особенности России". Ч. I. С. 55-56, 169-170. - Сводка данных о растительности степи и травянистой пустыни имеется в работе: Келлер Б.А. Растительный мир русских степей, полупустынь и пустынь. Вып. I. Воронеж, 1923. См. также английский очерк того же автора: Distribution of vegetation on the plains of European Russia в "The Journal of Ecology". August. 1927). Для травянистой пустыни характерно присутствие сухолюбивых полукустарничков вроде полыни и изена. "Абсолютная" пустыня тяготеет в пределе к полному отсутствию органической жизни (что и отмечается, например, относительно Хамийской пустыни и затем Такла-Макан в Таримском бассейне). Понятие абсолютной (так же, как и травянистой пустыни) вводимо в периодическую систему зон (ГОР. С. 148). В частности, в абсолютной пустыне нужно ожидать средней годовой относительной влажности в час дня ниже 44% и средней температуры июля выше +29,5 градусов Цельсия. На этих вопросах надеемся остановиться подробней в другом месте. Здесь хотим подчеркнуть только то, что различение травянистой и абсолютной пустыни поддается обоснованию с географической точки зрения.

[+8] Так, например, после китайских походов около 120 г. до Р.Х. (с. 34) к югу от пустыни больше не было гуннов. Сюда вернулся Хо-хан-ша I (с. 44); и затем снова откочевал к северу от пустыни. Перечисление "перебросок" можно было бы продолжить и дальше. История этих перебросок свидетельствует, между прочим, о неизменности в основных чертах географической природы "монгольского ядра" за последние 20 столетий. Для защиты от кочевников применялся прием сожжения степи. Этим травянистое пространство временно переводилось как бы на положение "абсолютном пустыни".

[+9] Вполне вероятно, что кочевой быт, в точном смысле этого слова (т.е. конно-кочевой уклад), представляет явление, возникшее позже оседлости. Тем самым отпадает представление о кочевом быте как об особой "стадии" в развитии человечества (и притом стадии, более ранней, чем оседлость). Кочевой быт представляет не "стадию, но месторазвитие (см. ниже). В связи с этим, нужно указать на необоснованность ходячих суждений о том, что кочевая культура принципиально "ниже" оседлой. В чисто научной сфере, понятие "лестницы культур" надлежит заменить представлением о разных культурах (ср. брошюру князя Н.С. Трубецкого "Европа и человечество". София, 1920).

[+10] См. очерк А.А. Спицына "Татарские курганы" в "Известиях Таврического общества истории, археологии и этнографии". Симферополь, 1927.

[+11] В предлагаемом кратком обзоре автор сознательно оставил в стороне вопросы, касающиеся религиозных представлений кочевых народов. Даже постановка этих вопросов требовала бы такого овладения материалом, на которое не претендует автор этой статьи. По данному вопросу см. только что появившийся в свет в посмертном издании труд Н.П. Кондакова "Древности восточных кочевников и южной России" (с. 10 и cл.). О характере религиозного мировоззрения кочевников-туранцев см. работу Н.С. Трубецкого "О туранском элементе в русской культуре" (Евразийский Временник. Кн. IV. Берлин, 1925; перепечатана в сборнике "К проблеме русского самопознания". Париж, 1927).

[+12] Переходим здесь от более новых к более древним явлениям.

[+13] См., например, у Паркера (Parker Е.Н. A Thousand Years of the Tartars. 2 ed. London, 1924), рассказ о погребении взятого китайцами в плен турецкого хакана Gheri (634 г. после Р.Х.).

[+14] Захаров А.А. Раскопки акад. В.В. Радлова в 1865 г. в "Трудах Государственного исторического музея". Вып. 1. Разряд археологический. Москва, 1926. С. 81,99-100.

[+15] В восточной Евразии (иначе "монгольском ядре") вероятно нахождение островных участков пустыни также к северу от этой линии.

[+16] В качестве примера назовем также пески Адам-крылган (место, где погиб человек), к северу от Амударьи, т.е. в Кызылкумах.

[+17] В Новом Свете кочевая культура, в точном смысле слова, не могла создаться, ввиду того, что до появления европейцев там не было лошади. Позднейший же быт в американских травянистых пространствах и, в частности, быт "ковбоев" представляет, по-видимому, некоторый аналог конно-кочевому быту.

[+18] Наилучшее представление о современном распространении земледелия дает "Карта земледелия СССР" И.Ф. Макарова (под обшей редакцией и с предисловием Н.И. Вавилова; издание Всесоюзного Института прикладной ботаники и новых культур. Ленинград, 1926).

[+19] Gero v. Merhardt. Bronzezeit am Jenissei. Wien, 1926. С. 40 и cл.

[+20] К иранскому кругу причисляем также оседлые культуры Кавказа (западное Закавказье может быть отнесено к средиземноморскому кругу).

[+21] Назовем так страну "между бассейном Тарима на западе, Тянь-Шанем на севере, Куэнь-Лунем и Наньшанем на юге и Монголией на востоке".

[+22] О возможном значении этого северного или степного пути для шелковой торговли Н.П. Толль говорит в очерке своем "Заметки о китайском шелке на юге России" (Сборник статей по археологии и византиноведению, издаваемый семинарием имени Н.П. Кондакова. Прага, 1927).

[+23] Топографии одинаково китайско-степного и черноморско-степного шва посвящено немало внимания: первой - в китайской, второй - в античной, русской и европейской литературе. Некоторые китайские описания области великой стены насыщены поэтическим чувством. Видимо, область эта являлась для китайских авторов источником вдохновений, подобно тому как в первой половине XIX в. источником вдохновений для русских поэтов являлся Кавказ.

[+24] См. очерк наш "Континент - океан (Россия и мировой рынок)" в сборнике "Исход к Востоку". София, 1921. Очерк этот перепечатан в брошюре "Россия - особый географический мир". Прага, 1927.

[+25] С этим связан вопрос о значении кочевников в кавалерийском деле. В частности, также в европейской терминологии кавалерийского дела обнаруживается немало элементов, восходящих к кочевникам.

[+26] Когда китайский император (один из первых императоров Таньской династии) проявляет исключительное личное мужество, европейский исследователь (Е. Паркер) считает долгом отметить, что в жилах этого императора текла кочевничья (турецкая) кровь. Укажем, что одна из лучших воинских сил средневекового Средиземноморья, а именно мамлюкское войско Египта, составлялось из половцев-куманов, уроженцев южнорусских степей. Нужно заметить, что кочевой мир придавал большое значение личной (телесной) сноровке и выправке. В этом одна из основ военного могущества кочевников. Можно думать, что личная сноровка и выправка кочевников способствовали возникновению "моды на все кочевническое", которая не раз охватывала периферические страны (с. 49). Так и в современной американской, а отчасти и в европейской среде существует мода на "ковбоев" - это ослабленное подобие кочевого быта. Не нужно забывать, однако, что кочевники имели огромную военную традицию, самостоятельную, временами великую государственность и значительное искусство (см. ниже). Применительно к "ковбоям" обо всем этом едва ли возможно и говорить.

[+27] Бартольд В.В. История культурной жизни Туркестана. С. 26.

[+28] Во время гражданской войны 1919 г. эта линия снова получила значение под именем Ак-Манайских позиций.

[+29] Ср. наши "Геополитические заметки по русской истории" в приложении к книге Г.В. Вернадского "Начертание русской истории" (Прага, 1927. С. 253).

[+30] Здесь и в настоящее время простирается так наз. Та-лу, "Большая дорога", усаженная китайскими деревнями. См.: Потанин Г.Н. Тангутско-тибетская окраина Китая и Центральная Монголия. СПб., 1895 и cл.

[+31] Маршруты Н.М. Пржевальского // Труды Главного Ботанического сада. Т. XXXIV. Вып. I. Под редакцией Б.А. Федченко. Петроград, 1920.

[+32] Здесь и в последующем, подобно Н.П. Толлю (с. 4), исходим из подразделения евразийских степей: на восточноевразийские, от Большого Хингана до Алтая; срединноевразийские, от Алтая до Волги (или Дона); западноевразийские - к западу от долгот волжско-донской перемычки (ст. "Географические особенности России". Ч. I. С. 44).

[+33] Подразумеваем дохинганские степи "монгольского ядра".

[+34] Название Китая (в русской терминологии) происходит от имени маньчжурского племени, около двух веков (X-XII вв.) владевшего Северным Китаем. Чтобы не смешивать этого племени с собственно китайским историческим миром, возможно, правильно этот народ называть катаями (Cathayans).

[+35] Ростовцев М.И. Сарматские и индоскифские древности. С. 251-252 (Сборник статей, посвященных памяти Н.П. Кондакова. Прага. 1926).

[+36] По некоторым предположениям, киммерийцы - фракийское племя (Iranians and Greeks in south Russia by M. Rostovtzeff. Oxford, 1922. P. 13), проникшее в причерноморские степи с запада. Этому проникновению отвечает в таком случае упоминаемое Н.П. Толлем влияние в причерноморских степях "самостоятельной бронзовой культуры Венгрии, доходившее до Днепра" (с. 5).

[+37] Первое событие отделено от второго промежутком приблизительно в одиннадцать веков (VIII ст. до Р.Х. - IV век после Р.Х.).

[+38] Есть основания думать, что по результатам вытеснение скифов также свелось к их расщеплению на несколько групп.

[+39] Еще в XVII столетии в Крыму существовали люди, знавшие готский язык.

[+40]

[+40] См. статью Ю.В. Готье о хазарах в "Новом Востоке". ╧8 - 9. Москва, 1925.

[+41] См. по этому поводу замечания Н.М. Беляева в статье "Украшения позднеантичной и ранневизантийской одежды" (Сборник статей, посвященных памяти Н.П. Кондакова. Прага, 1926. С. 202 и карта).

[+42] Ср. Боровка Г.И. Культурно-историческое значение археологических находок экспедиции // Сб. Краткие отчеты экспедиций по исследованию Северной Монголии в связи с Монголо-Тибетской экспедицией П.К. Козлова. Ленинград, 1925. С. 35-36.

[+43] В обширном археологическом материале по Таримскому бассейну, изданном в фолиантах "Serindia" A. Stein'a, можно, например, отыскать подобия степного звериного стиля (ср. мотив вепря). Хотим указать, что один из народов, игравших значительную роль в истории кочевого мира, турки-уйгуры (с. 43; расцвет образованной ими кочевой державы относится к VIII веку) стали впоследствии "оазисным" народом "китайско-таримскои перемычки". В XIII веке именно их культуру (из числа культур оседлых народов) Чингисхан считал наиболее подходящей к потребностям кочевого монгольского народа.

[+44] Именно эту совокупность описывает Геродот в главах о Скифии (см. выше). В чисто географическом смысле все три названных области по климату своему "контрастны", т.е. имеют жаркое лето и суровую зиму. Между прочим, в этом - их отличие от умеренных и теплых по климату южных и западных периферий Старого Света. Наиболее резко выражена контрастность в прямоугольнике степей, в особенности в срединной и восточной части. В северной лесной зоне - прохладное лето, в области срединноматериковых оазисов - теплее зима.

[+45] В отношении к степному миру все прочие исторические миры Старого Света, как сказано, являются окраинными.

[+46] Впрочем, в греческой литературе имелась, как известно, скифолюбивая струя (об этом см.: Ростовцев М.И. Скифия и Боспор. 1925). В.В. Бартольд отмечает степилюбивые мотивы в персидской литературе (очерк "Отец Едигея" в "Известиях Таврич. о-ва истории, археологии и этнографии". Симферополь, 1927. С. 20).

[+47] Т.е. Ирану, в смысле, например, "Историко-географического обзора Ирана" В. Бартольда (СПб., 1903).

[+48] Это не исключает присутствия в горных хребтах Ирана нескольких обособленных кочевых групп.

[+49] См. статью В.П. Никитина "Иран, Туран и Россия" (Евразийский Временник. Кн. V. Париж, 1927), а также "редакционное примечание" к этой статье.

[+50] Вернадский Г.В. Золотая Орда, Египет и Византия в их взаимоотношениях в царствование Михаила Палеолога // Сб. статей, издаваемый семинарием имени Н.П. Кондакова. Прага, 1927. С. 75.

[+51] Борьба между Тимуром и Тохтамышем была одной из тех, которые запечатлелись в памяти и судьбах евразийских народов. На Северном Кавказе до сих пор указывают место, где произошла битва между этими полководцами. Тимур подверг разорению столицу Золотой Орды, Новый Сарай на Ахтубе: "Терещенко нашел среди развалин: "один остов без рук, а ноги поперек туловища... другой без черепа, все кости, за исключением рук, как бы изрублены в мелкие куски... вдали от них несколько других остатков, иные без черепов, другие без рук и ног"... Так действовала безжалостная рука победителя, "обратившего Сарай в пепел", "погнавшего жителей перед собой, как стадо баранов" (Баллод Ф.В. Старый и Новый Сарай. Казань, 1923. С. 11-12). Все же это разорение не пресекло степной традиции. И уже при Тимуре, под управлением Едигея, Золотая Орда окрепла в значительной степени.

[+52] Иначе их можно называть длинными и короткими сторонами.

[+53] Степи по Енисею, Ангаре, в Забайкалье и в Ленском крае.

[+54] В рассматриваемых явлениях по-новому обнаруживается та специфическая связь между историческими формациями степной и северно-лесной зоны (к востоку от междуморий), о которой мы говорили в предыдущем.

[+55] Bretschneider Е. History of European Botanical Discoveries in China. London, 1896 (Pans I-II, 1-1168).

[+56] Комаров В.Л. Введение к флорам Китая и Монголии. СПб., 1908. С. 20 // Труды Ботанического сада. Т. XXIX. Вып. I.

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ] [ >> ]