"Преодолев затверженность природы..." (О Борисе Сергеевиче  Кузине)

М.А. Давыдов

Опубликовано // Вопросы философии, 1992, ╧ 5, С. 145-147.

Человек разнообразных способностей, талантливый зоолог-систематик, он, будучи гетевским типом ученого, счастливо сочетал в себе мыслителя и художника.

Его научные исследования полны образов и аналогий из мира искусства и литературы. Это не только заимствования и цитаты, а художественное восприятие, вплетенное в ткань научного мышления. Художественный образ становится для него средством научного понимания мира. Его собственные литературные произведения √ талантливы и разнообразны: ╚Воспоминания о Московском университете 20-х гг.╩, ╚Воспоминание о О. Мандельштаме╩ (См. публикацию материалов о их дружбе и взаимоотношениях, а также отрывки ╚Воспоминаний╩ в ╚Вопросах истории естествознания и техники╩. 1987. N 3, с. 127 √ 144) многочисленные эссе, стихи и переводы.

Его многочисленные письма - яркие свидетельства оригинального ума в союзе с тонким литературным вкусом и остроумием. (См., в частности, переписку с А.А. Любищевым в ╚Природе╩, 1983, N 6. с. 74 √ 87).

Борис Сергеевич свободно владел многими европейскими языками, писал латинские стихи, знал древнегреческий язык. Любил музыку до такой степени, что пытался стать композитором, а позднее им были написаны ╚Разговоры о Бахе╩ (╚Орбита Баха╩). Он считал, что его ╚зоологические занятия были неотделимы от того, что я думаю о музыке, о литературе, о людях, от того, что я сочиняю кроме научных статей...╩ [+2].

Его недилетантское отношение и понимание искусства, его художественный талант в значительной степени и определили характер естественнонаучного мышления Бориса Сергеевича.

Он не мог принять мир в рамках сугубо научно-рационалистических. В этом от╜ношении любопытно его отношение к Декарту (отрывок из письма к жене из ссылки от 12.VIII.51 г.).

╚...Прочитал, пока болел, Декарта... У меня осталось впечатление, что Декарт был до крайности типичным ученым, верящим во всемогущество разума, не смыслящим ничего вне его сферы, и даже с достаточной долей тугодумия. Он совсем мало пришелся мне по вкусу. Но, конечно, Юлию Вермелю и Любищеву он должен очень импонировать...╩ [+3].

Он считал, что материализм и атеизм делают научные занятия бескрылыми: ╚Вне категории цели жизнь вообще непонятна ни в одном ее проявлении...╩ [+4]. ╚Единственное, во что нельзя уверовать, это в бессмысленность вселенной╩, утверждал Борис Сергеевич.

Его глубокое, богатое знание мировой культуры позволяло делать подчас неожиданные для ученого XX в. выводы е рамках естественнонаучных исследований и изысканий.

Для Бориса Сергеевича мир бесконечно разнообразен и богат в его возможности научного познания. Открываемое наукой оказывается для него уже существующим в богатстве человеческой культуры. Мы находим следующую запись в дневнике (4.XII.71 г.): ╚Антиматерия по всем свойствам противоположна материи. Стоило ли вводить для ее обозначения новое название, если с давних пор материи противопоставлялся дух? Если движение материи подчинено законам вероятности, то не должна ли антиматерия подчиняться принципам невероятности? Но невероятность тоже имеет старое название: чудо. Каково об этом мнение физиков?╩[+5]. Для гетевского Вагнера это может показаться нелепостью, но не является ли этот парадокс ярким провидением художника и мыслителя?

Основным предметом в научно-теоретических занятиях Бориса Сергеевича была систематика. А основные естественнонаучные интересы связаны с феноменом формы (╚закономерности многообразия живых форм╩). Как же он формулирует понятие формы? ╚Форма любого предмета есть внешнее проявление идеи, овеществленной в этом предмете, делающее ее (идею) доступной нашему чувственному восприятию...╩ [+6]. И далее: ╚Постижение, осмысливание органической формы, которое и составляет сущность морфологии, является поэтому самым интересным аспектом жизни как явления... Но не только идея жизненной функции, проявляющаяся в формах органов животных и растений составляет в них нечто новое и высшее по отношению к миру не живой природы. В них находит свое выражение также идея прекрасного.

Она в простейшем виде проявляется у высших растений (в цветке), многообразно манифестируется в формах животных и достигает наивысшего выражения в создаваемых человеком произведениях искусства...╩ [+7]. ╚Истинный морфолог поэтому должен быть не только ученым, но также и художником╩... [+8].

В конце жизни Борис Сергеевич часто говорил, что ему была дарована прекрасная жизнь. А ведь в его жизни были аресты, лагерь, многолетняя ссылка, разлука с любимой женой, родными, друзьями (1935 √ 1953 гг.). Но он обладал той карамзинской внутренней свободой, которую ╚ни один тиран не может отнять╩.

Биография Бориса Сергеевича запечатлела не только те трагические события, которыми полна история России первой половины XX в., но она позволила ему сделать неординарные, неожиданные, особенно для людей наших дней, но глубоко верные и крайне необходимые для нашего смутного времени выводы.

Отдавая должное культуре и морали своих университетских учителей, Б.С. замечал, что я ╚никак не могу сказать, что все эти люди были действительно такими гигантами мысли и такими большими фигурами, какими они представляются большинству моих однокашников. Мне кажется, что вообще интеллигент того времени как бы не дорос до способности по-настоящему оценивать события, людей и всякие явления в жизни, в науке и в искусстве. Чтобы узнать истинную цену этим вещам, нужно было пережить все, что последовало за первой мировой войной и за революцией. Хотя я сам лишь случайно уцелел в ходе этих событий, я считаю, что они научили меня такому, чего я без них никак не смог бы постигнуть. И, пожалуй, для себя я могу без иронии называть Сталина великим учителем. Наши же университетские учителя этого опыта не имели и потому, за редчайшими исключениями, были житейски несколько наивные. Также и научные их идеи были не очень высоки. Почти все они исповедовали довольно упрощенный позитивизм и, хотя сами этого не признавали, все же они стояли на платформе наивного материализма. Как биологи они свято верили в Дарвина, вполне правомерно или с уклоном одни в ламаркизм, другие √ в выросший на основе тогда еще молодой генетики неодарвинизм. Конечно, я говорю это только о большинстве. Были и исключения. Однако, вспоминая свои университетские годы (студенческие и десять последующих лет), я не могу тешить себя иллюзией, что находился в обществе мудрецов и людей великого духа╩.[+9]

И далее: ╚Я думаю, что не только время само по себе сделало то, что только в XX столетии, и не в самом его начале, стало шире, глубже понятно многое великое, сотворенное в прошлом, иногда и очень далеком. Например, старая русская иконопись и архитектура, искусство Средних веков и готика. Бах. Думаю, что и до ╚Тристий╩ Овидия, до Катулла, Сервантеса, Геле, Пушкина, Гоголя, Тютчева и Достоевского по-настоящему можно было дорасти только после потрясений первой мировой войны, нашей революции, фашизма, сопровождавшего их террора, второй войны, атомной бомбы и краха стольких идеалов. Истинное значение высших духовных ценностей может быть постигнуто только при сознании полной силы уже проявившегося зла и представлении перспектив его дальнейшего развития╩ [+10].

Как поучителен этот широкий, богатый и мудрый взгляд на жизнь человека, прошедшего через страшные события XX в. и как глубоко понимание самой сущности его трагизма, становящегося катарсисом.

Его жизненное кредо сформулировано в следующих словах незадолго до смерти: ╚Только полное понимание трагизма жизни с начала до конца и собственный опыт глубокого и не кончающегося страдания дают право сознательно принять жизнь такой, какова она есть, и считать ее в конечном итоге прекрасной. Но это мне кажется возможным только при убеждении в существование абсолютного начала... Постигнуть его природу невозможно. Но мне довольно убеждения, что оно существует и дает о себе знать, с такой силой (во всяком случае мне) манифестируясь во всякой красоте и во всяком добре...╩ [+11].

Публикуемая статья о теории биологического поля А.Г. Гурвича написана в конце 60-х гг. Личность и научное наследие А.Г. Гурвича занимает особое место в жизни Б.С. Для него это была ╚первая по-настоящему большая теоретическая концепция в нашей науке╩ [+12].

Оценку Александра Гавриловича как личности и как исследователя читатель найдет на страницах писем Б.С. к дочери ученого √ Анне Александровне Гурвич, дружба с ней была прекрасным даром последних лет его жизни.

В этих замечательных письмах он снова являет единство Forscher-a, Dichter-a и Dichter-a, достойного бессмертных строк, посвященных ему его другом О. Ман╜дельштамом в стихотворении ╚К немецкой речи╩ (1932 г.).

╚Когда я спал без облика и склада,
Я дружбой был, как выстрелом, разбужен.
Бог-Нахтигаль, дай мне судьбу Пилада
Иль вырви мне язык √ он мне не нужен.

Бог-Нахтигаль, меня еще вербуют
Для новых чум, для семилетних боен.
Звук сузился, слова шипят, бунтуют.
Но ты живешь, и я с тобой спокоен╩ [+13].

КРАТКАЯ БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Б.С. Кузин родился в Москве 11 мая 1903 г. В 1920 г. поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, которое закончил в 1924 г. по специальности ╚зоология описательная╩. Первые десять лет после окончания университета поддерживал тесную связь с Зоологическим музеем МГУ, работал сперва старшим научным сотрудником Государственного Тимирязевского института, а затем Зоологического института МГУ.

В 1935 г. попадает в лагерь, с 1938 по 1953 г. находится в ссылке в Казахстане. Работает сперва на Шортандинской сельскохозяйственной опытной станции Казахского института земледелия, в дальнейшем на Республиканской станции защиты растений Казахского филиала ВАСХНИЛ (ныне научно-исследовательский институт зернового хозяйства имени Бараева).

С большими трудностями ему удается защитить сперва кандидатскую (1944 г.), а затем докторскую диссертацию (1951 г.). В 1945 √ 1953 гг. он заместитель директора по научной части Станции защиты растений в Алма-Ате, где впервые проявился его выдающийся талант научного организатора.

С 1953 г. до конца своей жизни он руководитель научной жизни сперва Биологической станции, а затем Института биологии внутренних вод АН СССР ╚Борок╩.

Там он и скончался 26 апреля 1973 г.

Примечания

[+1] Кузин Б.С. Принципы систематики. Рукопись. Архив М.А. Давыдова, л. 35.

[+2] Кузин Б.С. Орбита Баха. Рукопись. Архив М.А. Давыдова, л. 6

[+3] Кузин Б.С. Переписка. Архив М.А. Давыдова, л. 16.

Вермель Юлий Матвеевич √ советский биолог, погиб в лагере, один из авторов книги: Смирнов Е.С., Вермель Ю.М., Кузин Б.С. Очерки по теории эволюции. М., 1924.

[+4] Там же, л. 17.

[+5] Кузин Б.С. Дневник. Архив М.А. Давыдова, л. 36.

[+6] Кузин Б.С. Принципы систематики, л. 16 √ 17.

[+7] Там же, л. 19.

[+8] Там же. л. 21.

[+9] Кузин Б.С. Воспоминания. Архив М.А. Давыдова, л. 3 √ 4.

[+10] Кузин Б.С. Орбита Баха., л. 23.

[+11] Кузин Б.С. Переписка, л. 34.

[+12] Там же, л. 9.

[+13] Мандельштам О.Э. Собр. соч., т. I. М., 1991, с. 191 √ 192.

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ] [ >> ]