Слово о науке

Гумилев Л. Н.

В ГЛУБОКОЙ ДРЕВНОСТИ

Когда наука была в зачатке, люди представляли мир как собрание недвижных предметов: звезд, гор, морей, а если им приходилось наблюдать движение, смену дня и ночи, произрастание трав или старение своих близких, то они считали эти формы движения цикличными. Осуждать их за это было бы несправедливо: ведь обыватели XX в. воспринимают мир так же.

Однако уже Гесиод уловил линейное течение мирообразования: эпоха Урана - пространство без времени и энергии; эпоха Хрона - добавление времени с броуновским движением чудовищ; эпоха Зевса - добавка энергий (молний). Это было примитивное учение об эволюции, прогрессе и линейном времени. В наше время оно сохранилось в геологии - учении о смене эр: палеозоя, мезозоя, кайнозоя.

Великий Гераклит сформулировал учение о вечной изменчивости: "Все течет, все изменяется, никто не может дважды войти в один и тот же поток, и к смертной сущности никто не прикоснется дважды!", а Зенон доказал, что движения нет, ибо Ахилл не может догнать черепаху. Оба умозрительных учения делают науку бессмысленной; гераклитовское - потому что описывать исчезающие и неповторимые феномены невозможно, а зеноновское - потому что без движения к предметам изучения нельзя приблизиться для обследования их. Потому-то научное познание заменилось софистикой, и Горий имел право сформулировать свои три тезиса: 1) "Ничего нет!"; 2) "Если бы что-нибудь было, оно было бы непознаваемо!"; 3) "Если бы познание существовало, его было бы нельзя передать! ..." Тупик!

Как ни странно, все эти три философских подхода к науке дожили до XX в., изменив формы, но не настолько, чтобы их было нельзя распознать.

Философские построения оказались неверными. Конечно, река и смертное тело изменяются, но в пределах законного допуска; следовательно, повторное "прикосновение" к ним невозможно. Апогей Зенона, утверждавшего, что движение - лишь наше восприятие, поскольку оно немыслимо, опровергло появление дифференциального исчисления: оказалось, что движение, которое действительно - основа мироздания, не только наблюдаемо, но и мыслимо, причем непротиворечиво.

Да, стабильными можно называть те явления и предметы, которые изменяются медленно, но и тут нужно учитывать, что характер изменений определяется не столько видимостью такового, сколько диалектическими законами: переходом количества в качество, единством и борьбой противоположностей и отрицанием отрицания. Эти законы подсказывают ученым необходимость учитывать третий вид движения - колебательное, которое, как мы увидим, лежит в основе многих явлений, в том числе - этногенеза.

Факт этнического изменения внутри системы определяется либо накоплением, либо растратой энергии живого вещества биосферы (биохимической), а устойчивость неоднородной системы - законом единства и борьбы противоположностей. Дискретность этногенезов и этнической теории, или, что то же, существование "начал" и "концов", есть прямое проявление закона отрицания отрицания, согласно которому рождение и смерть любой системы неразрывно связаны друг с другом. Диалектика, и только она, позволит решить поставленную нами задачу.

ТЕЗИС

Поставим следующий вопрос: к компетенции какой науки - естественной или гуманитарной относится все то, что сказано выше о динамике этноса?

Для ответа нам прежде всего потребуется уточнить само понятие гуманитарных и естественных наук. Принято думать, что гуманитарные науки - это те, которые изучают человека и его деяния, а естественные науки изучают природу, живую, мертвую и косную, т.е. ту, которая никогда не была живой.

Это деление неконструктивно и полно противоречий, делающих его бессмысленным. Медицина, физиология и антропология изучают человека, но не являются гуманитарными науками. Древние каналы и развалины городов, превратившиеся в холмы - антропогенный метаморфизованный рельеф, находятся в сфере геоморфологии - науки естественной. И наоборот, география до XVI в., основанная на легендарных, часто фантастических рассказах путешественников, переданных через десятые руки, была наукой гуманитарной, так же как геология, основанная на рассказах о Всемирном потопе и Атлантиде. Даже астрономия до Коперника была наукой гуманитарной, основанной на изучении текстов Аристотеля, Птолемея, а то и Косьмы Индикоплова. Люди предпочитали жить на плоской Земле, окруженной Океаном, нежели на шарике, висящем в бесконечном пространстве - Бездне. Эти мнения бытуют еще и ныне, несмотря на всеобщее среднее образование. Отсюда видно, что различие между гуманитарными и естественными науками не принципиально, а, скорее, стадиально. В. И. Вернадский еще в 1902 г. отметил: "В XVIII в. работы натуралиста в геологии и физической географии напоминали приемы и методы, царившие еще недавно в этнографии и фольклоре. Это неизбежно при данной фазе развития науки" [+1]

Исходя из сказанного, легко заключить, что деление образов мышления, а тем самым и наук, по предмету изучения неправомерно. Гораздо удобнее деление по способу получения первичной информации. Тут возможны два подхода: чтение книг или выслушивание сообщений (легенд, мифов и т.д.) и наблюдение, иногда с экспериментом.

Первый способ соответствует гуманитарным наукам, царицей коих является филология. Второй - естественным наукам, которые следует подразделять на математизированные и описательные. Математизированные имеют дело с символами; описательные - с феноменами. К числу последних относятся география и биология.

Причина такого странного размежевания наук глубока, но и она описана В. И. Вернадским, назвавшим ее "бессознательным научным дуализмом". Он разъяснял этот тезис так: "Под именем дуалистического научного мировоззрения я подразумеваю тот своеобразный дуализм... когда ученый-исследователь противопоставляет себя - сознательно или бессознательно - исследуемому миру... Получается фантазия строгого наблюдения ученым исследователем совершающихся вне его процессов природы как целого" [+2]. Так, но филолог неизбежно находится вне изучаемого им текста. Иначе он не может работать. Значит, научный дуализм, столь вредный в естественных науках, - наследие гуманитарных навыков, перенесенных в чуждую им область.

Тут разница принципиальная. То, что гуманитарий рассматривает извне, то естествоиспытатель должен стараться рассмотреть изнутри, ибо сам находится в биосфере, потоке постоянных изменений. В этом потоке он видит больше, чем гуманитарий, для которого открыта только рябь на поверхности, но соучастие в планетарной жизни кончается с его неизбежной гибелью как всякого живого организма. Это и есть диалектика природы.

Отмеченное размежевание гуманитарных и естественных наук не дает права на предпочтение одних другим. Ведь именно гуманитарные науки обогатили современное человечество информацией об иных культурах, как современных эпохе европейского Просвещения, так и мертвых. Именно за это XV-XVI века, переполненные жестокостями и преступлениями, ныне называются "Возрождением". И хотя гуманитарии приучили читателей, алчущих знания, к вере в источники, историческая критика, сопряженная с естествознанием, позволила ограничить веру сомнением, в результате чего наука история стала обладательницей огромного количества фактов, т.е. элементов любой сложной конструкции. Беда была лишь в том, что за одним исключением - социально-экономической истории - не было скелета науки - принципа классификации. В любой обобщающей работе факты излагаются просто в хронологической последовательности, вследствие чего плохо поддаются запоминанию.

Физико-химия, астрономия и космография преодолели аналогичные трудности использованием математики, но зоология, физическая география и историческая этнография не позволяют применять к себе математическую символику. Нельзя "думать, что все явления, доступные научному наблюдению, подведутся под математические формулы... Об эти явления, как волны о скалу, разобьются математические оболочки - идеальное создание нашего разума" [+3].

Казалось бы, что компетенция естествознания простирается только на те факты, которые существуют ныне, но не на те. что ушли в прошлое. Однако палеонтология и историческая геология изучают именно прошлое, руководствуясь принципом актуализма, согласно которому законы природы, наблюдаемые сейчас, так же действовали в прошлом.

Однако это относится к массовым явлениям, но не к единичным фактам, представляющим интерес для историка.

Как известно, все природные закономерности вероятностны и, следовательно, подчинены закону больших чисел. Значит, чем выше порядок - тем неуклоннее воздействие закономерности на объект; и чем ниже порядок - тем более возрастает роль случайности, а тем самым и степень свободы.

И в опыте ошибки возможны. Опыт может быть не чистым: данные могут быть искусственно подогнаны (артефакт) или не учтены все привходящие компоненты. Но все эти недостатки компенсируются большим числом наблюдений, где неизбежная ошибка лежит в пределах допуска. Иначе говоря, она столь мала, что ею не только можно, но и нужно пренебречь.

Так возникает эмпирическое oбoбщeниe [+4] - непротиворечивый комплекс сведений, по достоверности равный наблюденному факту. И если историк или палеоэтнограф встает на этот путь, он получает столь же блестящие перспективы, какие уже имеют биологи, геологи и этнографы. Пусть исходный элемент исторического исследования - эксцесс. Если набрать их много, они будут поддаваться классификации, а в дальнейшем и систематизации, а тем самым дадут верифицированный материал для эмпирических обобщений. Этим путем в XIX в. пошла социально-экономическая история, и данные ее легли в основу исторического материализма, предмет которого - не отрывочные сведения летописцев, а объективная реальность со свойственной ей закономерностью.

В исторической географии и этнографии XIX в. такой постановки вопроса не было, потому что не было способов ее решения. Они появились лишь в середине XX в. Это были системный подход Л. фон Берталанфи [+5] и учение В. И. Вернадского о биохимической энергии живого вещества биосферы [+6]. Именно эти два открытия позволили сделать эмпирическое обобщение всех ранее установленных фактов и дать тем самым описательное определение категории "этнос", установив характер движения материи в этногенезах.

Тем самым гуманитарная историческая география и палеоэтнография превратились в новую естественную науку - этнологию.

А как же история, сведения которой мы употребили столь обильно?

Она, как двуликий Янус, осталась гуманитарной там, где предметом изучения являются творения рук и умов человеческих, т.е. там, где изучаются здания и заводы, древние книги и записи фольклора, феодальные институты и греческие полисы, философские системы и мистические ереси, горшки, топоры и расписные вазы или картины, короче говоря, - источники, которые по сути своей статичны и иными быть не могут.

Эти вещи человек создает своим трудом, при этом выводя их материал из цикла конверсии биоценоза. Он стабилизирует природный процесс, ибо эти вещи могут только разрушаться [+7].

Но человек - член не только общества (Gesellschaft), но и этноса (Gemeinwesen)[+8]. Вместе со своим этническим коллективом он сопричастен с биосферой. Вечно меняясь, умирая и возрождаясь, как все живое на нашей планете, он оставляет свой след путем свершения событий, которые составляют скелет этнической истории - функции этногенеза. В этом аспекте история - наука естественная и находится в компетенции диалектического, а не исторического материализма.

ОСОБЕННОСТИ ИСТОРИЧЕСКОГО ВРЕМЕНИ

Как известно, география исследует становление поверхности Земли, включающей четыре оболочки: литосферу, гидросферу, атмосферу и биосферу. Сочетание их - результат множества природных и техногенных процессов, создавших и затем постоянно меняющих облик Земли. Именно это сочетание создает ту специфику, которая выделяет географию не как случайный комплекс сведений, а как самостоятельную науку о разнообразии географической среды.

Процессы в географической среде идут в рамках пространственно-временных закономерностей. Поскольку время здесь - обязательный параметр, то любые уточнения хронологии в географических науках небесполезны. Так, историческая география показывает на изменение внебиологических оболочек Земли, однако даты происшедших изменений рельефа, химического состава атмосферы и гидросферы весьма приблизительны и измеряются геологическими периодами. При изучении биосферы - в палеозоологии и палеоботанике - допуск меньше: мастодонты и махайродусы вымерли в кайнозое. Абсолютную же хронологию (с точностью до года) дает только изучение антропосферы даже не в голоцене, а в историческом периоде. На этой основе антропогеография показывает последовательность изменений, происшедших за последние пять тысяч лет. В таком аспекте биосферные процессы следует рассматривать как мезокосм, лежащий между уровнями макрокосма (космоса) и микрокосма (явлениями атомными и молекулярными). Но как считать планетарное время применительно к биосферным структурам, учитывая сменяемость видов и этносов?

Линейное время без начала и конца весьма удобно для абстрактных построений, но не может отразить разнокачественности возникающих в биосфере систем. И тут мы наталкиваемся на феномен, ранее не учитывавшийся и ныне не понятый в должной мере. Законы природы в общих своих формах едины для разных уровней структурной организации материи, хотя и проявляют себя через многообразие. Этот исходный принцип диалектического монизма получил блестящее подтверждение в синергетике и этнологии. Поэтому хронологические уточнения (как характеристика развития) имеют значение для множества уровней: от атомного и молекулярного (у И. Пригожина) [+9] до популяционного (у автора этих строк). С последним обстоятельством связано и значение общей теории систем для географии. Наблюдаемая в природных процессах вспышка энергии (отрицательной энтропии) с последующей ее растратой представляет собой универсальный механизм взаимодействия системы со средой. Эта универсальность, доказанная И. Пригожиным для микрообъектов, в географии описывается как движение на популяционном уровне. Иными словами, и на биосферном уровне развитие осуществляется не эволюционно, а дискретными переходами - от равновесия к неравновесию и обратно. Возникающая структура всегда ведет себя иначе, нежели прежняя, уже растратившая первоначальный импульс и близкая к равновесию со средой. Значит, импульс - начало процесса диссипации, ведущей систему к неизбежному распаду.

В связи с этим напрашивается мысль восточной хронософии о цикличности процесса, подобной смене времен года или фаз Луны. Сыма Цянь в I в. до н.э. сформулировал, как уже отмечалось, тезис исторического развития так: "Конец и вновь начало". Однако дело обстоит сложнее: цикличность в биосферных процессах (видообразование) в этногенезе не наблюдается. Обсуждаемый тип взаимодействия отвечает не ритму (повторению), а инерции эксцесса, при котором изменение потенциала описывается сложной кривой подъемов, спадов и зигзагов. Это кривая сгорающего костра, вянущего листа, взрыва порохового погреба. Разница здесь лишь в продолжительности процесса, а этногенезы длятся от 1100 до 1500 лет, если их не нарушают экзогенные воздействия, например геноцид при вторжении иноплеменников или эпидемия.

Но кроме отвергнутых форм движения времени (поступательной и вращательной) есть еще колебательная, затухающее звучание струны после щипка и маятника после толчка. Растрата энергии импульса от сопротивления вмещающей среды и ее рассеивание - это диссипация, которую мы наблюдаем в биосфере Земли. Биоценозы, да и этносы, возникают внезапно, образуют экосистемы и медленно рассеивают биохимическую энергию живого вещества, описанную В. И. Вернадским. В этом аспекте этническая история (в отличие от истории социальной, движение коей спонтанно) составляет часть биосферы.

И в древности были этносы - творцы антропогенных ландшафтов, ибо руины городов Месопотамии, Египта, Юкатана и курганы Великой степи - это следы былых диссипаций, так же как пустыни и солончаки в свое время завершали попытки древних людей бороться с их праматерью - биосферой. Победа была недостижима принципиально, ибо лимит диссипаций - равновесное состояние этнической системы со средой (гомеостаз), т.е. утрата резистентности, для которой не остается энергетических ресурсов (таблица-легенда в конце главы XI книги "Конец и вновь начало"). Вот почему большая часть этносов, живших и творивших в исторический период, уже не существует. Этносистемы развалились на части, на обломки и на пылинки, т.е. отдельных людей, которые затем интегрировались в новые системы, в обновленных ландшафтах с новыми традициями (см. схему). По сути дела открытие И. С. Пригожина есть обоснование принципа защиты окружающей среды, ибо оптимальна дружба с природой, а не победа над ней.

Примечания

[+1] Вернадский В. И. Избранные труды по истории науки М., 1981. С. 200.

[+2] Там же. С. 39.

[+3] Там же. С. 46-47.

[+4] Вернадский В. И. Соч. Т. 5: Биосфера. М., 1960. С. 19.

[+5] Берталанфи Л. Общая теория систем - критический обзор //Исследование по общей теории систем. М., 1969.

[+6] Вернадский В. И. Химическое строение биосферы Земли и ее окружения.

[+7] Колесник С. В. Проблемы географической среды //Вестник ЛГУ. 1968. No 24. С. 94.

[+8] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4 (641). С. 562-463.

[+9] Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса., 1966.

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ] [ >> ]