Труды Льва Гумилёва АнналыВведение Исторические карты Поиск Дискуссия   ? / !     @

Реклама в Интернет

"И все-таки я буду историком!"

(О новых следственных материалах по делу Льва Гумилева и студентов ЛГУ в 1938 году, найденных в Российском государственном военном архиве)

О. Головникова, Н. Тархова. 

Опубликовано // Звезда. - 2002. - ╧ 8. С. 114-135. Адрес в Интернете - http://magazines.russ.ru/zvezda/2002/8/.

В 1930 г. в своеобразной записной книжке, которую 18-летний Лев Гумилев вел на полях безобидных изданий, он написал: "И все-таки я буду историком!" [+1] Юношескую мечту он пронес через аресты и заключения, непонимание коллег и запреты властей, став не только историком, но и человеком Истории. "Сложной и ломаной, трагической и творческой была его судьба. При этом огромные отрезки ее совсем "затемнены" для нас, они "дешифруются" лишь иногда по каким-то письмам "туда" или "оттуда", воспоминаниям чьим-то еще", - писал о жизни Льва Николаевича его коллега. [+2]

Таким листком "оттуда" стал недавно найденный в одном из государственных архивов клочок голубой бумаги (иначе его и не назовешь, так мал он по размеру), на котором заключенный камеры ╧ 614 печально знаменитой ленинградской тюрьмы ╧ 1 ("Кресты") написал заявление на имя прокурора по надзору за НКВД. Этим заключенным был Лев Гумилев, студент 4 курса исторического факультета ЛГУ.

Листок "оттуда" - из 1939 г. - пролежал невостребованным, ожидая своего часа, в судебно-следственных материалах, связанных с арестом Л. Н. Гумилева в 1938 г. Там же были найдены и другие бесценнейшие свидетельства тех лет - два автографа А. А. Ахматовой, в том числе ее письмо к Сталину. Об этих документах, обнаруженных нами в Российском государственном военном архиве, мы уже писали. [+3] Обратиться вновь к этим материалам нас заставили новые публикации и новые архивные находки, позволяющие ответить на те вопросы, которые остались в предыдущей статье без ответа.

Есть и другая, не менее важная причина появления настоящего очерка. В канун 90-летия Л. Н. Гумилева мы сочли правомерным уже на страницах петербургского журнала восстановить трагедийную канву далеких событий, происходивших в городе, искореженные судьбы жителей которого кричат со страниц этого судебно-следственного дела, напоминая потомкам о тех страшных днях, когда люди собирались вместе только у тюремных стен. Именно эти молчаливые очереди, ставшие реалией сталинской эпохи, были запечатлены в знаменитом ахматовском "Реквиеме" (написанном в период 1938-1940 гг.). [+4]

Через много лет Л. Н. Гумилев скажет о своих арестах: "В 1935 - за себя, в 1938 - за папу, в 1949 - за маму". [+5] Правда, в мемуарной литературе приводятся и другие его высказывания, где датой своего первого ареста он называет декабрь 1933 г., когда он был арестован случайно, вместе с компанией студентов: "Я пошел в гости к сотруднику Института востоковедения Эберману (я начал переводить арабские стихи, этим же занимался и он). По специальности он был арабист, и я хотел посоветоваться с ним, как лучше сделать перевод. Не успели мы прочитать друг другу по стихотворению, как в комнату вторглась толпа, схватила нас и хозяев квартиры, и всех увезли. Собственно я здесь оказался совсем ни при чем. И меня через девять дней выпустили, убедившись в том, что я ничего антисоветского не говорил, ни в какой политической группе не участвовал". [+6] Не вступая в спор с биографическими фактами, отметим, что продолжительность его заключения в 1933 и 1935 гг. не превышала нескольких дней, чего не скажешь о событиях 1938-1940 гг. и последующих лет. Пережитое за это время, как подследственными, так и их близкими, правомерно сравнимо с "Голгофой". Именно так (а точнее "первой Голгофой" и "второй Голгофой") называл годы заключения сам Лев Николаевич. Так же озаглавил соответствующие главы в недавно вышедшей книге о нем, ставшей первой научной биографией историка, его коллега С. Лавров. [+7]

"Первая Голгофа" началась 10 марта 1938 г. - в этот день Гумилев был арестован. Впоследствии он писал: "Внешний повод для ареста дал я сам". Этому дню предшествовали события, обычные для студенческой жизни, - в здании филологического факультета ЛГУ студентам-историкам читал лекцию профессор кафедры истории русской литературы Л. В. Пумпянский. На лекции произошел инцидент, впоследствии описанный самим Л. Н. Гумилевым: "Лектор стал потешаться над стихотворениями и личностью моего отца (Н. С. Гумилева. - О. Г., Н. Т.). "Поэт писал про Абиссинию, - восклицал он, - а сам не был дальше Алжира┘ Вот он - пример отечественного Тартарена!" Не выдержав, я крикнул профессору с места: "Нет, он был не в Алжире, а в Абиссинии!" Пумпянский снисходительно парировал мою реплику: "Кому лучше знать - вам или мне?" Я ответил: "Конечно, мне". В аудитории около двухсот студентов засмеялись. В отличие от Пумпянского, многие из них знали, что я - сын Гумилева. Все на меня оборачивались и понимали, что мне, действительно, лучше знать. Пумпянский сразу же после звонка побежал жаловаться на меня в деканат. Видимо, он жаловался и дальше. Во всяком случае, первый же допрос во внутренней тюрьме НКВД на Шпалерной следователь Бархударян начал с того, что стал читать мне бумагу, в которой во всех подробностях сообщалось об инциденте, произошедшем на лекции Пумпянского┘" [+8]

Хотя в материалах следствия стоит адрес проживания - Фонтанка, 149, в описываемый период Лев Гумилев жил уже не вместе с матерью, на Фонтанке, а на Садовой, у своего приятеля. 10 марта 1938 г. у него в доме и был арестован Л. Н. Гумилев. Свидетелем ареста стал сводный брат Гумилева Орест Высотский (студент Лесотехнической академии), [+9] который ночевал вместе с ними. Наутро именно он пришел к Ахматовой и сообщил ей об аресте сына. [+10] Арест Льва Гумилева был не первым в студенческих рядах ЛГУ. Месяцем раньше - 10 февраля - были арестованы студенты 5 курса филологического факультета ЛГУ Николай Ерехович и Теодор Шумовский. Всех троих объединял общий интерес - арестованные студенты специализировались в области востоковедения, уже имели научные работы и некоторый авторитет среди ученых-востоковедов. "Взяли весь цвет молодого поколения... будущих звезд русской науки", - говорила Ахматова. [+11]

Из материалов следствия [+12] мы узнаем следующее:

"Гумилев Лев Николаевич - 1912 г. р., уроженец г. Пушкина Ленинградской области, гр-н СССР, русский, из дворян, б/п, холост, до ареста - студент ЛГУ, проживал: Фонтанка, д. 149, кв. 14.

Отец: Гумилев Н. С., поэт, в 1921 г. расстрелян как участник Таганцевского заговора".

В 1935 г. исключался из ЛГУ "как лицо, имеющее дворянское происхождение" и как сын осужденного "за контрреволюционную деятельность".

Следствие располагало и весьма неприятной университетской характеристикой, в которой говорилось: "Л. Гумилев за время пребывания на истфаке из числа студентов исключался, и после восстановления часто акад[емическая] группа требовала его повторного исключения. Гумилев как студент успевал только по специальным дисциплинам, получал двойки по общественно-политическим дисциплинам (ленинизм) вовсе не потому, что ему трудно учиться по этим дисциплинам, а он относился к ним, как к принудительному ассортименту, к обязанностям, которых он не желает выполнять. Во время избирательной кампании в их группе делался доклад о биографии тов. Литвинова, Гумилев вел себя вызывающе, подсмеивался, подавал реплики, вообще отличался крайней недисциплинированностью". [+13]

"Ерехович Николай Петрович - 1913 г. р., уроженец г. Ленинграда, гр-н СССР, русский, из дворян, б/п, до ареста - студент ЛГУ, проживал: пр. Володарского, д. 15, кв. 10.

Отец: Ерехович П., генерал-майор царской армии - до весны 1918 г. служил управляющим Аничковым дворцом в Петербурге (по придворному этикету, занимая эту должность, обязан был приглашать царя - Николая Второго в крестные отцы к своим детям; его сын был крестником царя); в белой армии не служил, после революции работал в губвоенкомате и на Екатерининской жел. дороге; в 1928 г. Коллегией ОГПУ был осужден по ст.ст. 58-4 и 6 УК к 10 годам лишения свободы, в 1933 г. досрочно освобожден.

Мать: Ерехович Л. Д., в 1938-1940 гг. работала медсестрой на руднике им. Кирова в г. Кировске".

В 1934 г. поступил в Ленинградский институт истории, философии и лингвистики (ЛИФЛИ), преобразованный в филологический факультет ЛГУ, сразу на 2 курс - на ассирийское отделение семито-хамитского цикла; в январе 1935 г. был исключен из ЛИФЛИ "как лицо, имеющее дворянское происхождение", восстановлен через 7 месяцев при поддержке М. И. Ульяновой - председателя Бюро жалоб Комиссии советского контроля; специализировался в области ассириологии, вел большую научную работу.

Арестован за 4 месяца до окончания ЛГУ. В справке на арест указывалось, что "является озлобленным врагом Советской власти и поддерживает тесную связь с активными эсерами профессорами Московского гос. университета Силецким и Бурсиным". [+14]

"Шумовский Теодор Адамович - 1913 г. р., уроженец Житомира, из семьи служащего госбанка, поляк, гр-н СССР, комсомолец, холост; в 1915 г. семья переехала в г. Шемаха (Азербайджан); в 1929 г. потерял отца, в 1933 г. - мать, старший брат Шумовский И. А., проживал в г. Шемаха, Азербайджанской ССР".

В 1932 г. поступил в Ленинградский институт истории, философии и лингвистики (ЛИФЛИ), преобразованный в филологический факультет ЛГУ; специализировался в области арабской филологии и истории, вел большую научную работу, занимался переводами с английского, немецкого, французского языков на арабский.

В 1937 г. был исключен из комсомола за сокрытие "от организации факта пребывания матери в Польше, за беспринципное, раболепное отношение к трудам академика Крачковского и отрыв от комсомольской организации". Комментируя причины ареста, С. Лавров обращает внимание на странность этой части обвинения, поскольку в это время действительный член АН СССР И. Ю. Крачковский - выдающийся востоковед страны - спокойно работал, его не трогали, правда, относиться к нему предписано было не "раболепно", а "принципиально". [+15]

На этих студентов, живших наукой, Управлением НКВД по Ленинградской области было заведено уголовное дело ╧ 55724 по ст.ст. 17-58-8, 58-10, 58-11 УК РСФСР. Они обвинялись "в участии в молодежной антисоветской террористической организации в ЛГУ и в подготовке террористического акта против А. А. Жданова".

В июле 1938 г. оперуполномоченным 8 отд. IV отдела Управления НКВД по Ленинградской области сержантом госбезопасности Бархударьяном (фамилия его, как видно из приведенных воспоминаний, хотя и с некоторыми неточностями, но сохранилась в памяти Льва Николаевича) было составлено обвинительное заключение по делу ╧ 55724 по обвинению Гумилева, Ереховича и Шумовского по ст.ст. 17-58-8-10-11 УК РСФСР, утвержденное зам. начальника УНКВД Ленинградской области майором госбезопасности Хатаневером 31 июля 1938 г.

В августе 1938 г. уголовное дело ╧ 55724 было переслано из Управления НКВД по Ленинградской области в Прокуратуру Ленинградской области, откуда в свою очередь передано в Военную прокуратуру Ленинградского военного округа (с формулировкой "как ошибочно засланное в Облпрокуратуру"), где 17 августа 1938 г. было заведено дело под названием "Наблюдательное производство ╧ 01319". [+16] Именно оно, пролежав в Российском государственном военном архиве более полувека, донесло до потомков "письма оттуда".

При чтении судебно-следственных материалов этого дела и сопоставлении фактов у нас зачастую возникали вопросы, заканчивающиеся многоточием - "почему?..", так как ответов на них нами пока не найдено, да и кто знает, где следует искать эти ответы - в идеологии тех лет, в недоступных до сих пор архивных материалах, просто в системе бюрократического аппарата "суда и следствия"? По ходу нашего повествования мы будем обращать внимание читателя на эти вопросы, чтобы и читатель мог поразмыслить над особенностями судебно-следственной практики тех лет. И первый вопрос - почему дело по обвинению гражданских лиц должен был рассматривать Военный трибунал?

В конце августа обвиняемые, содержавшиеся под стражей в Ленинградской тюрьме УГБ (ул. Воинова, 25 - быв. Шпалерная), были переведены в тюрьму ╧ 1 (Арсенальная набережная, 5). [+17] Через месяц, 27 сентября 1938 г., состоялось закрытое судебное заседание Военного трибунала Ленинградского военного округа (ВТ ЛВО), на котором было рассмотрено дело по обвинению Гумилева Л. Н., Ереховича Н. П. и Шумовского Т. А. в преступлениях, предусмотренных ст.ст. 17-58-8, 58-10 ч. 1 и 58-11 УК РСФСР.

На заседании Военного трибунала были оглашены и выбитые из студентов "показания". Так, в "показаниях" Гумилева было записано: "Признаю, что я, Гумилев, по день моего ареста являлся активным участником антисоветской молодежной организации в Ленинграде, которая была создана по моей инициативе и проводила деятельность под моим руководством". И далее: "После того, как участники нашей организации Ерехович и Шумовский согласились со мной о переходе к террористическим методам борьбы против ВКП(б) и Советского правительства, я поставил конкретный вопрос о необходимости совершения террористического акта над секретарем ЦК и Лен. обкома ВКП(б) Ждановым. Эту кандидатуру мы намечали не случайно, ибо Жданова мы считали основным виновником разгрома антисоветских формирований в Ленинграде". [+18]

Несмотря на то, что все трое на заседании трибунала отрицали предыдущие показания (так, Гумилев заявил: "Я все отрицаю┘ Показания свои на очной ставке с Шумовским я также отрицаю┘" [+19]), это не помогло, все уже было заранее решено.

Из приговора Военного трибунала ЛВО:

"Сов. секретно

Именем Союза Советских Социалистических Республик

Военный Трибунал Ленинградского военного округа

В составе: Председательствующего┘

Членов: ┘

на закрытом судебном заседании в г. Ленинграде 27 сентября 1938 г. рассмотрел дело

по ОБВИНЕНИЮ: Гумилева Льва Николаевича, 1912 г. рождения, уроженца г. Пушкина Ленинградской области, сына буржуазного писателя [┘] Ереховича Николая Петровича, 1913 г. рождения, уроженца г. Ленинграда, из дворян, русского [┘] Шумовского Теодора Адамовича, 1913 г. рождения, уроженца г. Житомира, УССР, сына служащего, по национальности поляк [┘]

в преступл[ениях], предусм[отренных] ст.ст. 17-58-8, 58-10 ч. 1 и 58-11 УК РСФСР

УСТАНОВИЛ СЛЕДУЮЩЕЕ:

Гумилев, Ерехович и Шумовский будучи контрреволюционно настроенными к руководителям ВКП(б) и Советской власти и существующему строю, с конца 1937 года являясь активными участниками контрреволюционной террористической организации в гор. Ленинграде, ставившие перед собой задачу свержения Советской власти и реставрации капитализма в СССР, путем активной контрреволюционной агитации против политики ВКП(б) и Советского Правительства, путем организации и совершения террористических актов над руководителями ВКП(б) и Советского Правительства.

Руководителем этой контрреволюционной террористической молодежной организации являлся Гумилев, который одновременно был связан с активными участниками антисоветской террористической группы, существовавшей при Ленинградской Лесотехнической Академии и возглавлявшейся Высоцким [+20], Шуром и др., подготовлявшим[и]ся совершить террористический акт над руководителями ВКП(б) и Советского Правительства.

Ерехович, Шумовский и Гумилев помимо вербовочной работы и антисоветской агитации против проводимых мероприятий ВКП(б) и Советской власти на своих нелегальных сборищах обсуждали вопрос и высказывались о необходимости перехода к террористическим методам против руководителей ВКП(б) и Советского Правительства, чем и совершили преступления, предусмотренные ст.ст. 17-58-8, 58-10 ч. 1 и 58-11 УК РСФСР.

В силу изложенного и руководствуясь ст.ст. 319-320 УПК, Военный Трибунал и

ПРИГОВОРИЛ:

Гумилева Льва Николаевича, на основании ст. 17-58-8 УК РСФСР лишить свободы с содержанием в ИТЛ сроком на десять лет, с поражением политических прав по п.п. "а", "б", "в" и "г" ст. 31 УК сроком на четыре года, с конфискацией лично принадлежащего ему имущества.

Ереховича Николая Петровича и Шумовского Теодора Адамовича, на основании ст. 17-58-8 УК РСФСР лишить свободы с содержанием в ИТЛ сроком на восемь лет каждого, с поражением политических прав по п.п. "а", "б", "в" и "г" ст. 31 УК сроком на три года каждого, с конфискацией лично принадлежащего им имущества.

Начало срока наказания Гумилеву исчислять с 10-го марта 1938 г., Ереховичу и Шумовскому с 10-го февраля 1938 г.

Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в Военную Коллегию Верховного Суда СССР через ВТ ЛВО в течение 72-х часов с момента вручения копии приговора осужденным.

Подлинное за надлежащими подписями.

Верно: Судебный секретарь ВТ ЛВО мл. военный юрист (Коган)

Отп[ечатано] 13 копий и разослано по особому списку". [+21]

Подсудимые сделали попытку обжаловать приговор в кассационном порядке в Военной коллегии Верховного Суда СССР. В своих жалобах и заявлениях они писали о различных нарушениях при ведении следствия, главным из которых было - применение к ним морального и физического воздействия, в результате которого следователи добивались подписи под ложными показаниями и протоколами.

Так, например, в своей кассационной жалобе от 4 октября 1938 г. Н. Ерехович писал: "8 июля я был вызван несколько раз и я отказался от признания ложных показаний на себя и др., но под моральным и физическим воздействием был вынужден дать согласие на 2 очных ставки с Гумилевым и Шумовским, подписать и их, хотя они содержали больше неправды, упоминая не имевшие места сходки и намерения покушения на А. Жданова". [+22]

Теодор Шумовский 25 октября 1938 г. написал подробное письмо на имя Сталина, которое так и не было отправлено адресату, оставшись лежать в "деле" с резолюцией одного из чиновников от следствия - "секретно". Там были и такие строки: "Естественно, что предъявленное мне обвинение я отверг самым решительным образом, с гневом и негодованием. Однако произведенное следствием и тюрьмой моральное и физическое воздействие отразилось на моей нервной, впечатлительной и болезненной натуре весьма тяжело, и желая сохранить свою жизнь для научной работы и помощи моим маленьким братьям, я решил прекратить долго продолжать сопротивление и подписал предложенный мне готовым протокол следствия, ложный от начала до конца". [+23] А в заявлении, написанном им 20 ноября 1938 г. на имя прокурора Ленинградской области, он просил "установить прокурорский надзор за ведением переследования во избежание возможности применения ко мне мер морального и физического воздействия в процессе вторичного следствия". [+24]

Арестованные студенты понадеялись на суд, который позволил бы им открыто доказать свою правоту и невиновность. Но 17 ноября 1938 г. Военная коллегия Верховного Суда СССР вынесла следующее определение по данному делу:

"Сов. секретно

Определение ╧ 003809

Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР в составе:

председательствующего - диввоенюриста Орлова и членов - бригвоенюриста Дмитриева и воен. юриста 1-го ранга Климина,

Рассмотрев в заседании от 17 ноября 1938 г. кассационную жалобу Ерехович Н.П. и Шумовского Т.А. на приговор ВТ ЛВО от 27 сентября 1938 г. по делу осужденных за преступл[ения], предусм[отренные] ст.ст. 17-58-8, 58-10 ч. 1 и 58-11 УК РСФСР:

1) Гумилев Лев Николаевич к л/свободы в ИТЛ на 10 лет, с поражением в политических правах на 4 года и с конфискацией лично принадлежащего ему имущества;

2) Ерехович Николай Петрович и 3) Шумовский Теодор Адамович к л/свободы в ИТЛ на 8 лет каждый, с поражением в политических правах на 3 года каждый и с конфискацией лично принадлежащего им имущества,

и заслушав доклад т. Орлова, заключение пом. Главного Военного Прокурора т. Китаева и объяснения защиты в лице членов коллегии защитников - Коммодова и Бурака,

ОПРЕДЕЛИЛА:

Соглашаясь с мотивами, изложенными Главным Военным Прокурором в его протесте в отношении осужденного Гумилева, касжалобу последнего, как необоснованную отклонить.

Имея в виду, что обвинение в отношении осужденных: Ереховича и Шумовского в отношении их участия в антисоветской террористической организации построено на их личном признании и показаниях Гумилева, от которых все осужденные на судебном заседании отказались, в связи с чем необходимо произвести дополнительное расследование на предмет уточнения участия Ереховича и Шумовского в указанной выше антисоветской организации и учитывая, что инкриминируемое им преступление неразрывно связано с преступными действиями Гумилева, который, как это видно из материалов дела, являлся одним из руководителей этой а/с организации, - приговор в отношении Гумилева за мягкостью и в отношении осужденных: Ереховича и Шумовского за недоследованностью дела полностью ОТМЕНИТЬ и дело НАПРАВИТЬ через В[оенный]Т[рибунал] Военному Прокурору ЛВО, для производства ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО РАССЛЕДОВАНИЯ.

Подлинное за надл[ежащими] подписями.

Верно: Пом. секретаря ВК (Горяинова)

Верно: Судебный секретарь ВТ ЛВО мл. военный юрист (Коган)

Снято 7 копий". [+25]

Теодор Шумовский так вспоминал о своих ощущениях после полученного известия об отмене приговора и направлении дела на доследование: "Как бы то ни было, Ника, Лева и я - не осужденные, мы вновь подследственные. О нас еще не сказано последнего слова! Торжествуем, надеемся, ждем┘ Ника сделал из черного хлеба шахматные фигурки - половину их вывалял в стенной извести - это белые. Красивые фигурки: не обычные, а причудливого облика. У Ники помимо востоковедной одаренности - руки скульптора┘ И вот мы втроем ведем шахматные битвы┘" [+26]

3 декабря 1938 г. все трое из 2-й пересыльной тюрьмы в Ленинграде (Константиноградская ул., 6) были направлены на Беломорско-Балтийский канал (ББК). [+27] А 9 декабря 1938 г. начальнику тюрьмы ╧ 2 г. Ленинграда было сообщено о решении Военной коллегии Верховного суда СССР с последующим объявлением этого решения Гумилеву, Ереховичу и Шумовскому. [+28] О решении Военной коллегии было сообщено и в Военную прокуратуру ЛВО, куда вновь было передано дело. [+29] И вновь обращаем внимание читателя на особенности и противоречия в работе судебной системы тех лет - арестованные студенты были отправлены в ИТЛ, несмотря на отмену приговора и направление дела на доследование.

Для студентов и их близких вновь наступило время мучительного ожидания - дополнительного расследования и нового приговора. Для Льва Николаевича и его матери эти месяцы были вдвойне мучительными - если отмененный приговор ВТ ЛВО в отношении Гумилева "10 лет ИТЛ ┘с конфискацией имущества" был признан "слишком мягким", то новый приговор мог быть другим - с типовой формулировкой "10 лет ИТЛ ┘без права переписки", означавшей расстрел.

Анна Ахматова постоянно проводила время в тюремных очередях, носила передачи сыну, встречалась с родственниками арестованных вместе со Львом студентов, периодически ездила в Москву в надежде как-то помочь сыну, обращалась к своим влиятельным знакомым, ходила по разным инстанциям. Эти зимние месяцы ожидания найдут свое отражение в цикле "Реквием":

Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей,
Царскосельской веселой грешнице,
Что случится с жизнью твоей -
Как трехсотая, с передачею,
Под Крестами будешь стоять
И своею слезою горячею
Новогодний лед прожигать. [+30]

В "Наблюдательном производстве ╧ 01319" Военной прокуратуры ЛВО (далее для краткости мы будем именовать его "делом") отложился документ, свидетельствующий о хлопотах Анны Андреевны за сына, "письмо туда" - заявление, написанное ее рукой:

"Прокурору тов. Дмитриеву

Гражд. Анны Ахматовой

Заявление

Так как приговор моему сыну Льву Николаевичу Гумилеву отменен (17 ноября) и дело направлено на переследование в НКВД, я прошу вернуть в следственную тюрьму моего сына, который находится в Б.Б.К. 14 отделение.

Анна Ахматова.

3 февраля 1939". [+31]

Вместе с тревогой и болью за судьбу сына было и понимание его "высокого креста". В те дни Ахматова написала строки, вошедшие в цикл "Реквием":

Легкие летят недели.
Что случилось, не пойму,
Как тебе, сынок, в тюрьму
Ночи белые глядели.
Как они опять глядят
Ястребиным жарким оком,
О твоем кресте высоком
И о смерти говорят. [+32]

В записях Л. К. Чуковской, датированных февралем 1939 г., приводятся слова Ахматовой: "└Лева уже писал собственные научные работы, овладел языками. Он спросил однажды у своего профессора: верно ли то-то и то-то? Профессор ответил: раз вы так думаете, значит верно┘". И добавила, видимо, пытаясь себя немного успокоить: └Он очень вынослив, потому что всегда привык жить в плохих условиях, не избалован. Привык спать на полу, мало есть"". [+33]

Сам Гумилев так вспоминал о своем пребывании на Беломорканале: "К новому 1939 году я окончательно "дошел". Худой, заросший щетиной, давно не мывшийся, я едва таскал ноги из барака в лес. Валить деревья в ледяном, по пояс занесенном снегом лесу, в рваной обуви, без теплой одежды, подкрепляя силы баландой и скудной пайкой хлеба, - даже привычные к тяжелому физическому труду деревенские мужики таяли на этой работе как свечи... В один из морозных январских дней, когда я подрубал уже подпиленную ель, у меня выпал из ослабевших рук топор. Как на грех, накануне я его наточил. Топор легко раскроил кирзовый сапог и разрубил ногу почти до самой кости. Рана загноилась. Видимо, я так бы и закончил свои дни, ударным трудом расчищая ложе канала в лесу под Медвежьегорском, но судьбе было угодно распорядиться иначе. Меня затребовали на пересмотр дела в Ленинград. Это меня спасло". [+34]

Находясь уже в Ленинграде, в "Крестах", Лев Николаевич написал заявление на имя прокурора по надзору за НКВД. Видимо, под рукой оказался лишь необычный по формату и цвету серо-голубой клочок бумаги (8 х 10 см), на котором простым карандашом мелким почерком было написано это заявление, ставшее "письмом оттуда":

"Прокурору по надзору за НКВД

от з/к Гумилева Льва Николаевича.

Тюрьма ╧ 1 к. 614.

Заявление

10 марта 1938 г. я был арестован, потом избит, подписал ложный протокол, вследствие насилия и несмотря на отказ от протокола был осужден трибуналом на 10 лет.

17 ноября 1938 г. Военная Коллегия Верховного Суда отменила этот приговор. Но мне это стало известно через (одно слово неразборчиво, видимо: ЧКЗ. - О. Г., Н. Т.). Я сижу без вызова.

Прошу: 1) Сообщить мне решение Верх. Суда. 2) Сообщить, за кем я сейчас числюсь. 3) Ускорить ход следствия, т.к. я второй год сижу, сам не зная за что.

15/III - 39 г. Л. Гумилев". [+35]

К заявлению прилагалась сохранившаяся в деле справка (типовой бланк) на Гумилева Л. Н., составленная начальником УРЧ (учетно-регистрационной части) данной тюрьмы 16 марта 1939 г. В ней сообщалась информация о том, кем, когда, на какой срок был осужден заключенный, когда заключен под стражу и по какой статье обвинялся. Кроме того, в справке, в графе "Поведение в тюрьме", указано: "Правил не нарушает". [+36]

Между тем следствие затягивалось. В конце марта истекал срок, отведенный для дополнительного расследования. Но учитывая, что арестованные были этапированы с Беломорско-Балтийского канала в г. Ленинград с большим опозданием, срок ведения следствия в первых числах апреля был продлен Военным прокурором ЛВО В. Г. Шмулевичем до 22 апреля. [+37] И снова ожидание приговора и неизвестность впереди. "Вы знаете, что такое пытка надеждой? - спросила Ахматова в одну из встреч у Лидии Чуковской. - После отчаяния наступает покой, а от надежды сходят с ума". [+38]

В эти дни "пытки надеждой" Анна Ахматова решается обратиться к самому могущественному лицу в стране - Сталину. Для нее это был последний шаг в борьбе за сына, последняя "надежда", как и в октябре 1935 г., когда были арестованы муж Ахматовой - Н. Н. Пунин, профессор Всероссийской Академии художеств, и ее сын Лев Гумилев. Их арест, произведенный по инициативе Ленинградского НКВД, стал следствием волны арестов, прокатившейся по стране и особенно по Ленинграду после убийства С. М. Кирова. Тогда, в 1935 г., жизнь самой Ахматовой была под угрозой, но на ее арест не дал санкции глава НКВД Г. Г. Ягода. [+39] Через три года ситуация вновь повторилась, но теперь органами НКВД на Анну Ахматову было заведено самостоятельное дело (т. н. "дело оперативной разработки" - "ДОР") с окраской: "Скрытый троцкизм и враждебные антисоветские настроения". Хотя в деле содержались только эпизодические сообщения агентуры, собираемые органами ВЧК - ОГПУ еще с 20-х гг., когда Ахматова попала в поле зрения чекистов как бывшая жена поэта Н. С. Гумилева, расстрелянного в августе 1921 г. за участие в т. н. "таганцевском деле", но они могли быть использованы в любой момент в качестве повода для ее ареста. [+40]

Обращение к Сталину в 1935 г. помогло - арестованных очень быстро выпустили. Много лет спустя, вспоминая эти события, Анна Андреевна скажет Л. Чуковской: "Кажется, это был единственный хороший поступок Иосифа Виссарионовича за всю его жизнь". [+41] История первого письма Ахматовой к Сталину достаточно подробно описана в воспоминаниях и дневниках современников, [+42] не так давно оно и само было опубликовано. [+43] Однако мы вернемся к нему еще раз, но чуть позже, для уточнения некоторых биографических фактов, касающихся Льва Гумилева.

История второго письма Ахматовой к Сталину до последнего времени была не вполне изучена. Во-первых, не были известны ни точная дата его написания, ни его содержание. Так, Л. К. Чуковская в своем дневнике сделала запись 10 ноября 1938 г. о визите к Ахматовой накануне вечером, когда Анна Андреевна прочла ей наизусть свое письмо к Сталину. Чуковская запомнила одну фразу: "Все мы живем для будущего, и я не хочу, чтобы на мне осталось такое грязное пятно". [+44] Она считала, что второе письмо Сталину было написано Ахматовой в 1938 г. Может быть, Ахматова, действительно, думала об этом шаге еще в 1938 г., но окончательно решилась на него лишь в 1939 г.

Э. Г. Герштейн, также близкая к Ахматовой в этот период , считала, что Ахматова написала второе письмо Сталину в 1940 г. и оно, по мнению Анны Андреевны, не дошло до адресата. [+45] Сама Ахматова к этому вопросу никогда впоследствии не обращалась - ни в своих коротких мемуарных записях, ни в беседах со своими будущими биографами (А. Хейт, А. Найман).

Лишь теперь мы имеем возможность не только установить содержание второго письма, но и проследить его путь по бюрократической лестнице.

Письмо к Сталину было написано Ахматовой 6 апреля 1939 г. Оно, судя по препроводительной записке, все-таки попало в аппарат ЦК партии (на письме стоит штамп: "Поступило 16 апреля ╧ (неразборчив)" - к сожалению, не ясно, какому ведомству принадлежит этот штам